Прошедший день. Венок сонетов

               
Прошедший день
Венок сонетов


                Памяти погибших посвящается

"И год второй к концу склоняется,
Но так же реют знамена,
И так же буйно издевается
Над нашей мудростью война.»
                Николай Гумилёв
                февраль 1916



  Магистрал

Прошедший день, пропахший стойкой гарью,
стальное  солнце уронил в песок.
Не различишь где запад , где восток
в заречном мареве не ставших явью
      коротких снов в прибрежных блиндажах,
      и стон луны к  груди Днепра прижат
      разливом темноты над водной  гладью.
Октаву птиц в расстрелянном лесу,
сбивает выдох  дальнего прилёта,
по рваной пустоте идёт пехота
в нейтральную глухую полосу,
       и в тысяче шагов, политых потом,
       под ликом звёзд небесного киота
       мелькает тень, несущая косу.
1
Прошедший день, пропахший стойкой гарью,
обрушил небо взрывами ракет,
и мир ослеп, и мира больше нет,
и льётся боль в абсурдном зазеркалье,
       и обернуться в прошлое нельзя —
       в безвременье лишь детские глаза
       с крестов глядят под стёршейся  эмалью.
Две даты выбиты — не долог срок.
Они не доросли, не долюбили.
Оставлены игрушки на могиле.
Безмолвием пульсирует висок.
           В надгробие поставив хризантемы,
           летящий над землёй безумный демон
           стальное солнце уронил в песок.
2
Стальное  солнце уронил в песок
ночной дракон, глотающий закаты,
и желчь его сквозь облачную вату
в степную мглу плеснула лунный сок,
            и пьёт его, страдающий от боли
            кровавый мак израненного поля
            в бинтах из гари танковых дорог.
Земля ещё прибавила виток,
отсчитывая время чёрной бездны,
и дымный саван лёг на свод небесный,
огням пожаров подводя итог.
            Не видно звёзд, и на пути скитаний
            среди скелетов обгоревших зданий
            не различишь где запад, где восток.

3

Не различишь где запад, где восток,
запутавшись в сплетениях окопных.
Растяжкой заминированны тропы,
раскидан под ногами «лепесток».
           Впивается в песок шальная пуля,
           последний вальс на бруствере танцуя.
           В ней жизнь и смерть близки на волосок.
Расплавленное небо льётся сталью,
ломая кости брошенных домов.
В глазницах окон, выбитых давно,
луна бледнеет призрачной медалью,
           наградой тех, кто перешёл  рубеж,
           оставив мир  несбывшихся надежд,
           в заречном мареве не ставших явью.

4
В заречном мареве не ставших явью
херсонских отмелей  не распознать.
Улёгся Днепр в подлунную кровать,
мерцая оловом под звёздной шалью.
          Неспешно к морю продолжает путь,
          но воды вспять ему не повернуть,
          не обмануться мирной пасторалью.
Ночное время разъедает ржа.
Предутреннего неба тёмный берег
краснеет ожиданием потери
идущих душ по лезвию ножа,
           и рвётся эхом пулемётной гаммы
           по краю жизни вышитый орнамент
           коротких снов в прибрежных блиндажах.

5

Коротких снов в прибрежных блиндажах
коснулись клочья рваного тумана,
и вьётся запахом медово-пряным
речная даль в обманных миражах.
            Лежит судьба у Бога на ладони
            ночной звездой и, отражаясь, тонет
            средь мёртвых рыб в сгоревших камышах.
На острова пролился, не спеша,
лимонный свет сквозь облачное сито,
гуляющий по рёбрам крыш  разбитых,
по комнатам на  чёрных этажах,
          и в пустоте вдохнувший пепел ветер
          разорванное фото не заметил,
          и стон луны к груди Днепра прижат.

6

И стон луны к груди Днепра прижат,
и едким дымом сводит скулы неба
над мёртвой гарью взводного укрепа,
принявшего штурмующий пожар,
             и снова  «сто двадцатая» упала,
             и вздыбилась земля мгновеньем алым,
             оставив звон контузии в ушах.
Окопной правды цепкие объятья
не отпускают павшие тела,
и там, где бездна чёрная легла,
в атаке вечной боевые братья.
             Там звёзды шепчут: Господи, прости,
             и обнимают русские кресты
             разливом темноты над водной гладью.

7
Разливом темноты над водной гладью
из лунных нитей сотканы слова.
Молитву боли шепчут острова,
надев туманно-призрачные платья
       с оборкой звёзд, мерцающих вдали,
       а может это ангелы зажгли
       фитиль в лампаде божьей благодати.
Господь на скорбь земли пролил слезу,
но не дождём, а чёрной каплей пепла.
От фронтовых пожарищ ночь ослепла,
и взорван путь к распятому Христу,
            и облака упали на колени,
            и слушают застывшие мгновенья
            октаву птиц в расстрелянном лесу.

8
Октаву птиц в расстрелянном лесу
унёс закат, стекая по оврагам.
Последний луч, приблудною дворнягой
лизнул поля по  сонному лицу,
          бросая тени в оспины воронок,
          и ночь за краем солнечной короны
          открыла путь к небесному дворцу.
Там  полусфера  сонной позолоты
равновелика храмовым огням,
и требы призрачной души принять
готова россыпь млечного оплота,
             макая  в тучу лунное перо, 
             но хрупкость слов затерянных миров
             сбивает выдох дальнего прилёта.

9
Сбивает выдох дальнего прилёта
затишье предрассветной пелены,
и заражённый вирусом войны
продрогший мир запутался в тенётах,
          поставив обречённости клеймо
          лучом зари, плеснувшем крик немой
          в прицелы орудийного расчёта.
И, поминая Бога или чёрта,
с поправкой выставляется буссоль,
несёт снаряд расплавленную боль,
осколками сметая жизнь кого-то.
           Судом небесным вынесен вердикт,
           и, гарь дымов вдыхая впереди,
           по рваной пустоте идёт пехота.

10
По рваной пустоте идёт пехота,
на БТРах давит грязь полей,
и фронт грозы становится темней,
дожди косые свесив  с небосвода.
         Пронзают вспышки фосфорным копьём
         раскисший вдоль посадок чернозём,
         ковыль, склонившийся от непогоды.
И каплями текут по колесу
чужие судьбы роковой рулетки.
Дорога к жизни выпадает редко,
всё чаще путь к смертельному концу,
           где ставка на зеро не повторится,
           и падает фортуна мёртвой птицей
           в нейтральную глухую полосу.
 

11
В нейтральную глухую полосу
адреналином выплеснуты нервы.
Рассветный миг возможно станет первым
из жизни в смерть,  в багровую росу,
         и воздух будет мягок, и податлив
         последний вдох, как испаренье капли,
         земной души, дрожащей на весу.
И бритвой солнца вскрытая аорта
кровавый след оставит на траве.
Страницу в неоконченной главе
напишет утро, провожая роту,
       идущую в осколки темноты,
       и вечность спрячется в словах пустых
       и в тысяче шагов, политых потом.


12
И в тысяче шагов, политых потом,
и в мыслях, вывернутых пустотой,
исход борьбы не ведает никто
на гранях доброты, войной истёртых.
          И можно ненавидеть и любить
          прочерченную линию судьбы
          по кромке облаков у горизонта.
Там, у границ невидимого фронта,
склонилась степь, подвластная ветрам,
и звон ключей Апостола Петра,
открыл на небе райские ворота
          для ищущих  прощения грехов
          погибших душ,  парящих высоко
          под ликом звёзд небесного киота

         
13

Под ликом звёзд небесного киота
днепровский берег вязок и покат.
Снарядами избитая река
течёт во мгле непрожитого года
          по струнам памяти дождей ночных,
          и в музыке потерянной страны
          звучит войны пронзительная нота.
В ней места нет несчетному числу
солдатских неоконченных трагедий,
и снова, как в далеком сорок третьем,
по небу тучи рваные ползут,
         стреляя капли с эхом канонады,
         и в спазмах электрических разрядов
         мелькает тень, несущая косу.

14
Мелькает тень, несущая косу,
сжимают мины время до разрыва,
и режет жизни сталь неторопливо,
хоть с Богом смерти нет, и в  этом суть.
      Ночами сумрак надевает бархат
      из липких дум  естественного страха
      и визгов пуль, мешающих уснуть.
А по утрам за дымчатой вуалью
пожаром охры льётся свет зари,
плюёт желудок солнца изнутри
протуберанцы огненной спиралью.
          Идёт война, как вечности игра.
          Вновь «день сурка», сегодня, как вчера      
          прошедший день, пропахший стойкой гарью.