На глубине сердец мы не одни
Сойдёт на плечи в полусветлый вечер,
Так будет оттиском живым увековечен,
Пластичность чувства конвертируя в напев,
Великолепный час, который был расцвечен
От фейерверка в лоск волнующихся лент,
Чьей сокровенности немой эквивалент —
Слова, слова, слова... Коль скоро эти свечи
Неяркой дрожию златят мой тихий неф,
Их трепетным теплом утешится томленье,
Пока под знаком муз, подобно откровенью,
На глубине сердец покоится напев.
Как эликсир судьбы, мы пьём уединенье,
Златыми нитями теней своих рельеф
Украсив праздно, — и у грезящих дерев
Горячий полдень в кронах мреет сновиденьем...
На глубине сердец — и мы здесь не одни —
Гурьбой повозки вниз несутся с небосклона
Вдоль пёстрой ярмарки и шумного салона —
И разбиваются в потешные огни.
На глубине души — в столь близкой глубине —
В большом побоище миров неугомонных,
Где нудно ноет нерв, а барабан бездонный
От смертоносных вин, что пенятся на дне,
Дал трещину и раскололся, как скорлупка;
Пусть город щедро переполнен, словно хлев,
На глубине сердец покоится напев, —
Опалом нот переливаясь, тает хрупко;
И пусть хмельны от смертоносных вин
Мои зарные рты в разлив бескрайних кубков:
В харчках картечи бьётся злая мясорубка,
Купая алый зной своих слепых турбин.
На глубине сердец — ведь я здесь не один —
В келейном сумраке томительны напевы, —
Но не испорчены, как плевелом посевы,
Любезно потным пониманием чужим.
5 сентября, 2023 год.
Свидетельство о публикации №123090507636
Брецко 21.09.2023 21:09 Заявить о нарушении
Духовная жажда, связанная с этой проблематикой, на практическом уровне нашла своё выражение через поиск мощной, могущественной, всеобъемлющей поэтической формы, в результате породив эксперименты, связанные с написанием стихотворений в прозе. В предыдущие годы, начиная с 2020, я был чрезвычайно увлечён биографией, поэзией, драматургией и философией великого Антонена Арто — именно от него я почерпнул захваченность проблемой художественного выражения, проблемой поэтического языка и вопросом о формах его аутентичного существования. Арто произвёл на меня колоссальное впечатление, огонь его мысли очаровал меня. Кроме того, корни моего поиска отчасти обнаруживаются в концепции "Le Livre" и общем духе поэтике Стефана Малларме, мистика и тончайшего мастера; в языковых, сюжетных и концептуальных экспериментах латиноамериканской литературы (Маркес и Борхес, но в особенности Кортасар, причём не только как прозаик, но и как поэт); в двух ослепительно ярких сборниках Артюра Рембо, которые он создал на склоне своей молниеносной поэтической карьеры; в поэзии Джима Мориссона, легендарного вокалиста The Doors; в ошеломляющей, умопомрачительной декламационной поэзии Аллена Гинзберга; в песенном и поэтическом творчестве Марка Лэнегана ("Carnival", "Riding the nightingale", "One way street", "Miracle", "Fix"); в глубочайшей магической прозе Романа Михайлова, который по профессиональному своему призванию известен как математик, а теперь ещё и как режиссёр — его трактат "Изнанка крысы" для меня навсегда будет одной из самых любимых книг во всей мировой литературе; в специфически притягательном образе мысли и письма некоторых избранных мыслителей (Гераклит, Якоб Бёме, Фихте, Гегель, Делёз и Гваттари) — и это ещё далеко не всё, но лишь малая часть; было огромное количество влияний с самых разных сторон, от энциклопедических материалов до религиозной мистики: поэзия, проза, беседы и воспоминания, философия, теория искусства, священные тексты.
Я очень сильно восхищён вашим отзывом. С большим удовольствием внимательно прочитал его несколько раз — поистине замечательно! Изумляюсь, как точно и проницательно вы схватили наиболее существенные оттенки моей работы, как ясно постигли вы мой текст в его философском измерении, словно бы точно увидели его не просто в качестве читателя, не с внешней стороны, а именно со стороны внутренней, как бы узрели его изнутри, подлинно, на его концептуальном уровне, — то есть так, как его видит и чувствует автор, который и породил этот текст, сокровенно извлёк его из самой смутной своей глубины.
Интересно работать с динамичной тканью взаимодействия слов и вещей, — на первый взгляд, эта ткань подвижна и хрупка, однако вместе с тем она важна, из неё соткано понятийно-логическое и, во многом, художественно-образное восприятие мира. С одной стороны, хочется освободить вещь от диктата имени, чтобы вещь эта на своей собственной основе обрела многомерность для моего восприятия; это даст невероятный простор видения и интерпретации, откроет разлитую повсюду бесконечность, позволит увидеть всё во всём — великое в малом, женское в мужском, тезиз в антитезисе, и через это — их всеобщий синтез. С другой стороны, слово само по себе настолько велико, что через некоторые творческие практики становится способно существовать, не указывая и не ссылаясь на вещи, то есть абсолютно вне репрезентации и без неё, — и тогда уже не вещи освобождаются от опутывающих их имён, а имена освобождаются от тяготящих их вещей. По своему изначальному принципу слово духовно, однако вещь, на которую оно ссылается, тянет его обратно в мир, в быт, опускает с уровня тонкой поэзии к первичному утилитарно-инструментальному, сугубо практическому уровню — и магия тут как раз и состоит в том, что через некоторые развитые, сложные, изобретательные, авангардные (нерепрезентативные) формы поэтического творчества мы можем дать слову свободу существовать автономно и автохтонно, без прикреплённости вещи и без необходимости на неё ссылаться, вне её оков и вне оков какого-то материального, практического, инструментального, научного, философского, религиозного, литературного или смыслового фундамента вообще (как у Арто: "A blow: antilogical, antiphilosophical..."), — и тогда слово начинает бытовать как субстанция, то есть бытовать в своей же сущности, никак не нуждаясь в вещи, бытовать из себя, на своей основе и для себя же (здесь — немаловажное упоминание l'art pour l'art в качестве освобождающей творческой практики, имеющей то же направление). Итак, есть две стороны работы с этой тканью — освобождение вещей от имён и освобождение имён от вещей. Первое более интересно визионеру, то есть имеет отношение скорее к сокровенному внутреннему деланию и работе со своим восприятием, нежели к публично предоставляемому творчеству, в то время как второе относится уже к чисто поэтическим (в узком смысле слова) свершениям. Мне интересно и то, и другое, поскольку из первого уровня неизбежно прорастает второй, когда абстрактная Вещь, будучи непоименованной и свободной в себе (и потому свободно воспринимаемой) обретает многомерность, отождествляется с абстрактным Словом, которое так же свободно в себе и самодостаточно (здесь имеются в виду "вещь вообще" и "слово вообще", то есть абстрактные понятия, а потому в этом предложении пишу их с большой буквы).
Ещё раз благодарю вас за развёрнутую, чрезвычайно глубокую и интересную рецензию — это настоящая драгоценность!
Владимир Лодейников 22.09.2023 01:23 Заявить о нарушении
Брецко 22.09.2023 09:34 Заявить о нарушении