Теперь в моей душе играет свеча Бетховена

За редактуру спасибо, Евгению Учаеву

Струйка клубничного мороженого мило стекала по ее губам. Взяв салфетку двумя руками, Маша интеллигентно вытерла рот и продолжила рассказывать про учебу в музыкальном училище.

Светло-русая блондинка с вьющимися волосами, светло-зелеными глазами, веснусчатым лицом с острым подбородком была ниже меня: она едва доставала мне до груди. В белой парадной рубашке и черной юбке ниже колен, она была не из тех, кто сразу бросается в глаза.

Ведя свой рассказ, она вдруг заговорила о том, как впервые порезала палец о струну. Опасаясь того, что она снова заплачет, мол, столько сил потрачено, я, не придумав ничего лучше, сказал:

— У тебя очень красивые глаза.-я всегда любил делать комплементы.

— Спасибо, — легонько улыбнувшись сквозь навеваемую грусть, сказала она.

— И тебе не идут слезы…

Она издала смешок.

— Мне очень жаль, Маш, но…

— Да ладно, — отмахнулась она, — спасибо за попытку помочь.

***

В тот вечер, возвращаясь с работы, я решил свернуть за дом. В недавно купленных наушниках на всю громкость играла песня “Электропартизанов” «Раньше было можно, а теперь нельзя». Впрочем, если бы наушников не было, песню бы слышали все; а так я просто походил на сумасшедшего, дергающегося и орущего в одиночестве. Хотелось дослушать песню до конца: она только началась, а в метро я привык читать.

Подойдя к компании, стоявшей у подъезда, с целью “стрельнуть” у них сигарету, я увидел следующую картину: трое парней перекидывали друг другу зачехленную скрипку, смеясь и заставляя хозяйку инструмента гоняться за ними.

— Ну все, мальчики, пошутили и хватит…

— Оп, оп! — один из них спрятал скрипку за спину.

— Верни инструмент, — вмешался я, пряча наушники в карман. В подобных ситуациях я любил строить из себя крутого, хоть и драться толком не умел, но до драки обычно и не доходило. Вот и эта компания почти не обратила внимания на меня и мои тщетные попытки вернуть скрипку.

Спустя некоторое время, им, видимо, надоело «играть в волейбол». Хохоча и глумясь над тогда еще не знакомой мне девушкой, они бросили скрипку и убежали. Приглушенный звук разбившегося о стену и упавшего на асфальт инструмента зазвенел у меня в голове. Девушка бросилась к чехлу, расстегнула его и заплакала, увидев деревянные обломки. Я растерянно попытался погладить ее по плечу; меня переполняла обида и невозможность повлиять на происходящее.

— Скрипочка, — всхлипывала она сквозь слезы, держа в руках то, что осталось от ее инструмента. Ее и без того высокий голос в таком состоянии превращался в писклявый фальцет. — Сколько папа работал, чтобы купить тебя!

— Хочешь съесть по мороженому? — неловко предложил я.

***

— Ну, — сказала Маша, вставая из-за стола, — хорошо, что скрипка была не единственной, — она протянула мне руку и улыбнулась. — Огромное спасибо!

— Слушай, — я встал, испугавшись, что она сейчас уйдет, — а я давно хотел узнать историю написания «Палладио» Вивальди.

В своих фантазиях я уже рисовал и наши отношения, и даже свадьбу с детьми, и жизнь где-то за городом; мечтал о том, как она будет играть для меня на скрипке и обучать музыке наших детей…

— Это минорная композиция, ее играют обычно на скрип…

— Д-да нет, — перебил я ее, — ну, знаешь, у каждой композиции есть своя история написания.

— А, ты об этом… Ну, тогда начнем с того, что ее написал Карл Дженкинс.

-Да- тихо удивился я

-Вдохновившись Вивальди. А ты, кстати, такое слушаешь? — улыбнулась она.

— Ну я в основном рок слушаю.

— Лично я не очень понимаю современную музыку.

— …А на одном концерте вообще плакал.

— Ху… это хорошо, когда музыка эмоц…

— Ну, там антив… Слушай, я… я всегда думал, что «Палладио» про Освенцим или что-то в этом…

— Да, такая, — плавно провела она рукой по воздуху, — траурная музыка… — она остановилась. — Но написана для рекламного ролика. Мы пришли, — она развернулась ко мне лицом и снова протянула руку. — Еще раз тебе спасибо.

— Ага, — кивнул я, держа в руке ее руку. — А как-нибудь сыграешь мне?

Она улыбнулась от удивления.

— Посмотрим… ну… я пойду, — она многозначительно на меня посмотрела, кивнув в сторону руки которую все еще держал я.

— О, извини, — отпустил я ее руку.

— Да ничего, — сказала она и вбежала в подъезд.

Я был под таким впечатлением, что по пути к метро даже забыл покурить. Держу пари, я бы так и не вспомнил о сигаретах, если бы кто-то из прохожих не дымил возле меня. Поддавшись старой вредной привычке, я одолжил сигарету и, покурив, пошел в метро. В ожидании поезда я открыл «Золотой храм» Мисима Юкио, который я уже дочитывал. Подметив буддистскую притчу «Коан», «Нансэн убивает кошку» и «Дзесю возлаживает себе на голов сандалию», я подумал, что было бы чудесно загадать его Маше. А что? Мало ли, может, я мог бы вызвать этим у нее интерес ко мне.

На следующий день, стоя на остановке, я вдруг услышал «здравствуй!», и, сразу узнав голос Маши, обернулся:

— Привет!

— Ну как, тебе дома не попало? А то ведь мы вернулись так поздно. Ты, как я поняла, не близко живешь.

Я пожал плечами, не зная, что сказать. Дома мы жили втроем с сестрой и братом; мама умерла недавно, а отца я даже не знал.

Маша отвернулась и подалась назад, но тут же снова подошла ко мне.

— Слушай, — начала она, — я хотела поблагодарить тебя.

— Д-да не стоит, — отмахнулся я.

— Просто сходить не с кем, — она достала две свернутые бумажки. — О, мой автобус! Тебе куда?

— Н-нет, мне на другой.

Она улыбнулась.

— Хорошего дня!

— И тебе.

Мы помахали друг другу руками, и я развернул листочки. На одном очень красивым и аккуратным почерком с легким наклоном вправо был написан номер телефона, а вот другой был билетом. «Вивальди, 281 год, лучшее». Внизу, на черном фоне, красовалась фотография скрипки с припиской «Музыка для души».

На работу в тот день я опоздал. Это было неудивительно, ведь три ночи подряд до встречи с Машей я то по одной, то по другой причине ночевал прямо в “Бургере”, и даже сигареты мы с одним парнем “стреляли” на двоих, чтобы покурить вместе. Но недавние события делали меня как никогда счастливым. Сказать Маше, что я работаю лишь уборщиком, я стеснялся, боясь, что ей это не понравится, и она перестанет со мной общаться.

После работы я решил набрать ее. Поговорили мы всего несколько минут, ведь возгласы ее мамы о том, чтобы она шла заниматься, подхлестывали ее.

— Слушай, — шепнула она напоследок в трубку, — мне папа два билета купил, вот я решила пригласить тебя. А сейчас пока! Я пошла репетировать, потом буду уставшая.

— Пока, приятной репетиции, — ответил я и снова пошел на остановку.

«Золотой храм» читать я уже закончил. К слову, тот коан, который я буду рассказывать Маше в дальнейшем, проходил через жизнь каждого персонажа этого романа.

Я открыл «Волну» Тода Штрассера, решив перечитать ее еще раз. В этой чудесной книге речь шла об эксперименте, поставленном отчаянным учителем над своими учениками с целью показать им, какой была жизнь нацистской Германии. Читая ее, я очень завидовал и учителю, и парню отличницы, ведь девушки у меня никогда не было. Да, наверное, я люблю отличниц…

Через три дня мы встретились в холле Большого театра. Маша была неотразима: вечернее сиреневое платье с приколотой брошью, неброский макияж. Она точно постаралась, чего нельзя было сказать обо мне: я надел пиджак поверх зеленого свитера и джинсы, благо хоть причесал свою шевелюру. Все же, как интеллигентная девушка, она не стала ничего говорить, а просто взяла меня под руку, и мы пошли в концертный зал.

Конечно, драйва, к которому я привык на рок-концертах, здесь не было. Наоборот, звучание объединяло всех в молчании. В основном солировали скрипки, но были слышны и барабаны, точнее, литавры, виолончели, альты и другие струнные инструменты. Рояль, стоявший у стены, лишь подыгрывал скрипкам, а знаменитый дирижер Даниэль Барейбом, приехавший, как мне сказала Маша, с оркестром в Москву, чтобы отдать честь Антонио, здесь очень хорошо руководил всеми: как оркестром, так и слушателями. Показывая, где стоит аплодировать, а где нет, в начале выступления он здоровался за руку с каждым музыкантом мужского пола, а всем женщинам и девушкам целовал руки.

Я узнавал «Шторм», «Ларго», «Времена года», а также услышал много нового. Помимо произведений, здесь рассказывали и историю жизни Антонио Вивальди.

Лично для меня тот вечер стал хорошей медитацией. Композиции помогали мне расслабиться, и не думая ни о чем, погрузиться с головой в музыку. Каждый раз, когда я пытался спросить что-то у Маши, она лишь приставляла палец к губам, и мне оставалось только молча сидеть в кресле.

Когда концерт кончился, я был словно в трансе, а Маша дернулась:

— Мурашки по коже!...

— Ну, как тебе? — спросила она, когда мы сидели в буфете.

— Круто, — ответил, помолчав, я. Кивая головой и пожимая губами, на самом деле, я был под очень сильным впечатлением, и у меня просто не было слов чтобы описать свои эмоции. Рок концерты, никогда так на меня не действовали, на против, после них у меня было очень много слов, особенно после того концерта «Электропартизан», на котором, я все время пил пиво, чтобы успокоить слезы, возникшие от напоминания что где-то, кто-то страдает, после, на работе, я даже во всю глотку напевал «космонавт» «Люмена». Но вместо веселья, нашел в ней лишь второй грустный смысл.

— Лучше твоего рока, — язвительно сказала она, наклонившись ко мне и скорчив лицо.

— Я когда-то ходил на орган, — сказал я, чтобы не разводить споры о музыке.

-У-у

— Но только почти все забыл.

— Ну… значит…

— Мне мама на день рождения билет дарила.

— Хороший подарок, — улыбнулась она.

— Да, я давно хотел… — я вдруг подумал о маме и, решив перевести тему разговора, вспомнил пор коан. — Слушай, Маш, а можно загадать тебе загадку?

— Давай, — отозвалась она, уткнув подбородок в ладонь.

— Я ее в киж… в книжке прочитал.

— Угу.

— Назв… ее первая часть назв… называется «Нансэн убивает кошку». Да-а-а-а, — протянул я, глядя на расплющенные глаза Маши, — а вторая — «Дзесю возлаживает себе на голову сандалию».

Во взгляде Маши читалось недоумение.

— Она хоть не страшная?

— Нет. Ну, в общем, — начал я, не дожидаясь ответа. Сейчас открылась моя наглость, и я полностью взял контроль на себя. — Монахи двух храм… — я запнулся, — монахи косили-косили траву, вдруг, откуда ни возьмись, увидели маленького котенка, играющегося в траве, бег… гоняющегося за своей тенью. И, бросив… оставив работу, принялись ловить его. Когда зверек был пойман, служители западной и южной Калии храм… между служителями западной и южной Калии храма разгорелся… — я сглотнул слюну, собравшуюся, наверное, из-за того, что я по совету Маши начал бросать курить, — разгорелся спор, с кем останется жить котенок. Никто не уступал, каждый твердил, что лучше позаботится о котенке…

— Типа, молочка подольем, — улыбнулась Маша.

— …и тогда старейшина Нансен…

Официант вдруг принес нам мороженое.

— Спасибо! — ответили мы хором.

— Сильно наедаться не стоит, — сказала Маша, облизывая ложку. — А дальше-то что?

— Э-э-э, а на чем… а! Каждый говорил, что лучше позаботится о котенке. И тут старейшина Нансен, поднес… приставил к голове котенка серп… — я сымитировал жест, а Маша дернулась, еще больше выпячивая глаза. — Отгадаете, почему я хочу убить котенка, — он останется жить…

— А если нет — умрет, — пустым голосом закончила за меня Маша.

— И уже под вечер, когда в храм явился Дзэсю — любимый ученик Нансена, которого не было утр… ну, который не косил со всеми траву… занимался чем-то другим, он, узнав об этом, снял грязную сандалию с ноги, положил себе на голову и молча ушел… На что Нансен ответил: “Ах, почему тебя здесь утром не было? Котенок остался бы жив”.

Маша задумалась, совсем забыв о концерте.

— Получается, — молвила она, — он, то есть, учитель переложил грех за убийство на ученика, а тот его принял.

— Ну, можно по-разному его трактовать. Но, вообще, тут про гордость.

Мороженое в наших стаканчиках почти растаяло.

— Нет, я не думаю… Тут, знаешь, как у бандитов, когда ответственность перекладывают на более слабых.

— Может быть, может быть… — ответил я. — Ты знаешь много смыслов, но этот я…

Она вскочила со стула:

— Тогда мой ответ таков: сенсей, — она вскочила со стула и замахнулась воображаемым мечом, — отпустите котенка, а не то я за себя не ручаюсь! — она, прищурив глаза, зашипела. — Зашибу!

Похоже, она действительно забыла, где находится. С моей стороны все это походило на манипуляцию: я постепенно делал ее такой, какой хотел видеть.

Тут нас попросили удалиться из кафе.

— Это ты виноват, — говорила она, когда мы шли по ночной Москве. — Знал же, как я люблю животных!

Я остановился и улыбнулся:

— А ты немного похожа на рокершу!

— Кстати, Карл Дженкинс и рок тоже писал.

— Это тот, который «Палладио»?

— «Пинк флойд», кстати, люблю, — сказала она, пропустив мимо ушей мой вопрос.

— А «Нирвану»? — спросил я, радуясь, что мы нашли интересную для меня тему.

— Смотря что… — она остановилась и напела знакомую мелодию.

— Come as you are, — улыбнулся я.

— Не тяжелое… да и вообще, редко что-то слушаю.

— Почему?

— Только то, что играю, — улыбнулась она. Мне показалось, что она выдавила из себя эту улыбку. — И, вообще, — подняла она палец, — классика развивает.

— Я когда-то учился на гитаре играть.

— Почему бросил?

— Да времени особо нет, и…

— Это не оправдание!

— Ну и просто другие увлечения нашел.

— Какие?

— Стихи, рассказы.

— У-у, прочтешь стихи?

Я начал читать. Что-то ей нравилось, что-то она критиковала…

— То есть, ты пишешь красивые стихи, а я их даже не слышала!

— Ну… мы ведь… — мне хотелось сказать, что, пока наши отношения развивались, я забыл про все, но это было бы пустое оправдание.

— Хочешь услышать мое мнение? Если ты бросил гитару, значит, музыка — не твое… но в поэзии… — она пожала плечами, —…развивайся.

— А ты знаешь Маттэо Каркасси?

— Да, но мы его не особо учили. Нам, так, в общих чертах рассказывали… он ведь гитарист.

— А мне он нравится…

— Но знаменитый, — тихо сказала Маша.

— А? что?

— Не, ничего… Каждому свое, говорю. Я вот больше всего люблю Вивальди и Бетховена.

Проводив Машу домой, я сел на метро. В наушниках я включил музыку, но не рок, как обычно, а Бетховена.

У меня были сомнения по поводу чувств, вспыхнувших между нами, ведь я всегда очень быстро и сильно влюблялся, да так, что даже забывал, кто я. В прошлом мои отношения с девушками заставляли желать лучшего. Когда-то в вк я познакомился с пианисткой. Мы достаточно долго общались, в том числе и по телефону (я сам дал ей свой номер). Она даже пела мне, и все было хорошо, но на первом свидании я повел себя так, будто мы встречались уже приличное время. В ответ на мое поведение она сказала: «Понимаешь, таким девушка и парень занимаются, когда они уже встречаются». А я, вместо того, чтобы извиниться, сказал: «А что плохого, если прохожие подумают, что мы встречаемся?»

Скрипачка мне тоже когда-то нравилась, правда, на протяжении всего пары недель. Лишь ее игры и улыбки хватило для моих чувств. В классе, где она репетировала, я специально забывал куртку, чтобы вернуться и увидеть ее. И вот, недели две спустя, она прокомментировала мои подкаты: «Ну, видела я настойчивых, но таких я еще не видела». Через некоторое время я снова вернулся к мыслям о той, которую она помогла мне забыть.

Еще я очень любил перечитывать диалог с девушкой из «Зугрэса», точнее из «Зугрэса-2», как она мне рассказывала, с которой я познакомился, ища в сети людей, с которыми был в лагере. Но тогда мы просто выговорили за лето все слова и все темы.

Еще одна «любовь», о которой стоило сказать, была на самом деле зацикленностью, безответной зацикленностью на расстоянии. Тогда я, уподобляясь Врубелю, который был и остается моим любимым художником, начал заниматься селфхармом, и это вошло в привычку. А забыл ее довольно смешно: в ночь когда после двух летнего молчания, она вдруг написала мне, ругаясь и матерясь, я дабы успокоить эмоции смотрел «пилу». И уже на следующий день, словил себя на том, что вместо того чтобы думать о ней, резбераю сюжет фильма.

Друзья намекали мне на тот вид девушек, что влюбляются за деньги, но, подобно Мэдзагутти из «Золотого храма», у меня не хватало духу подойти к проститутке, поэтому в свои 28 лет я был еще девственник.

После концерта мы с Машей долгое время стали лишь созваниваться. Спустя год я попытался накопить ей на новый крутой чехол для скрипки и билет на концерт Баха, приурочив подарок ко дню нашего знакомства. Она тогда готовилась к выступлению, и возгласы со стороны мамы: «Ма-ша, иди занимайся», позволяли нам видеться все реже и реже.

Когда-то я много читал и смотрел про сходство в характерах любителей классики и рока. Наверное, как и все рокеры, дабы доказать благоприятность воздействия на мозг моих любимых песен. Но сейчас я начал понимать, что виной всему было общество, а не музыка.

Музыка, может быть, влияет на ритм биения сердца, но никак не на мышление, которое можно доносить через тексты. Если у меня спросят, откуда столько сходства в характерах, у любителей рока и классики, я отвечу, что классику слушают в основном те, кто ее играет.

Маше очень нравилось общаться. Она тянулась к обществу, однако, кроме меня, у нее толком не было друзей. Из-за постоянных репетиций у нее не хватало свободного времени, ведь играть классику, как сольно, так и с оркестром, — дело не из легких. Поэтому классические произведения и учат до кровавых пальцев и искривленния осанки. Еще в нашу первую встречу Маша рассказывала мне, как сильно у нее в первое время болела шея, пока она вовсе не перестала ее чувствовать.

Меня тоже формировало общество, а не музыка. Огромное влияние на мою личность оказал статус «белой вороны» среди людей, предпочитающих реп и попсу. В силу своей детской тонкокожести, я не умел отвечать на обиды, и слова из песни группы “Люмен” «Дух времени»: «все принимаю близко к сердцу, даже слишком», точно обо мне.

«Комплекс неполноценности» у рокеров формирует общество, а у классиков — отсутствие контактов с ним.

Мне вспомнилось мнение Альфреда Адлера о компенсаторных желаниях и чувстве превосходства над другими. Именно поэтому рокеры и ссорятся с попсовиками и реперами, ведь тем достаются слава и деньги при том, что создание рок-композиций более сложно и затратно, не говоря уже о смысловых текстах. Получается, трудолюбие рокера выражается в его творчестве?

«Это вы слушаете ерунду, — говорят рокеры, — нас же привлекают тексты со смыслом, сложные риффы и драйв, который вы вряд ли выдержите».

Слушая дома «Венский вальс» Шуберта и «К Элизе» Бетховена, я обратил внимание на повторяющиеся навязчивые мелодии, без конца играющие в голове, свойственные для поп-музыки. Сюда же можно отнести и «Лунную сонату» того же Бетховена, и «Арию и сюиту» Баха, и вообще все, что угодно из классики. Я также вспомнил «Попытку №5» “Виагры”, музыку которой никогда не считал откровенно плохой, которая так же навязчиво звучала потом в голове. Я подумал: «Ведь “Виагра” — попса, никто сейчас не вспомнит и половины их песен из нулевых, а переслушивать, будут, разве что, ради ностальгии. Так где же та грань между попсой и классикой?»

Но, чтобы музыка стала вечной, она должна быть простой и сложной одновременно, ее и нужно учить так, как учат в музыкальных школах и училищах. Однако, любовь к простым мелодиям, звучащим потом в голове, жила еще со времен классиков — ничего не поменялось с тех пор.

Многие поп песни, существующие сейчас, станут когда-то класссикой, я думаю «не оставляй меня любимый» «Виагры», и «от чего так в России березы шумят», одни из них. А сама поп музыка бывает трех типов: -песни однодневки, которые существуют только чтобы, отвлечься от рутины, -песни поколений, которые действительно хороши, и будут звучать еще очень долго, а может быть и станут гимнами, и -классика, которую распробуют после.

В один день Маша решила представить меня своим родителям. Знакомство с интеллигентной семьей музыкантов прошло неплохо. Анна Сергеевна, мама Маши, даже испекла по такому случаю шоколадный торт.

Я пытался больше слушать, чем говорить. Анна Сергеевна и ее муж Николай Егорович играли в одном оркестре. Николай Егорович был гобоистом, а Анна Сергеевна — пианисткой.

Маша тоже не сразу выбрала скрипку. Это был ее любимый инструмент, но до него она перепробовала много других, среди которых были мелодика, кларнет и фортепиано.

Николай Егорович необычайно любил шутить, поэтому с ним мы быстро нашли общий язык. Каждый раз, когда я предлагал рассказать анекдот, я получал ответ: “Это к папе!”

Часа через три, когда мы допивали чай уже вдвоем с Машей, к нам вдруг подошла ее мама и, обращаясь к дочери, сказала:

— А вам, юная барышня, пора заниматься. Давай, провожай своего кавалера.

Маша отвернулась от меня, нервно посмотрела вверх, молвила “Да, мамочка” и проводила меня, вручив с собой кусок торта.

Жила Маша на третьем этаже, поэтому минуты три я наслаждался «Спящей красавицей» Чайковского в ее исполнении. Увидев меня в окно, она интенсивно принялась махать рукой, но уже через несколько секунд убежала. Анна Сергеевна, предварительно пригрозив мне кулаком, задернула шторы.

Через пару дней ко мне в вк, как гром среди ясного неба, пришла рекомендация в друзья с профилем некой Марии Никитиной. Поначалу я удивился, так как Маша говорила, что не сидит в социальных сетях. На аватарке красовалась ее фотография с выступления, где на ней было то самое сиреневое платье. В статусе — цитата Вивальди: «Человеческие чувства невозможно предугадать», на стене — пара записей: видео с выступлений и подборки треков классической музыки. Я не понимал лишь одного: она забыла об этой страничке? Почему сказала мне, что не сидит в соцсетях? И правда, все записи были столетней давности, последнее посещение — в 2017 году, а платье, видимо, просто похожее.

Решив получше изучить свою избранницу (хотя, чтобы сделать это по странице в соц сети, нужно быть профессиональным психологом), я открыл вкладку «подробнее». То, что вызвало у меня улыбку в первую очередь, — любимые книги: «Умею читать только нотную грамоту». Я оценил шутку. С Машей мы обсуждали уже не одну книгу, к тому же, она читала мне наизусть стихи Иннокентия Анненского и Агнии Барто. Вторую, правда, скорее всего, читали ей в детстве.

Любимых цитат было всего три: та самая «человеческие чувства невозможно предугадать» Антонио Вивальди, «Цель музыки — трогать сердца» Иоганна Себастьяна Баха и «Не любит тот, кто не любит навек» Платона.

Я закрыл подробности и, уставившись на ее фотографию, по-детски задумался: «Может, и от меня она ждет вечной любви?» На фото она выглядела прекрасно, раньше я не очень обращал внимание на родинку с лева над ее губой но сейчас думал, что это очень мило. Видео с ней я тоже пересматривал не раз: оказывается, со скрипкой она даже танцевать научилась неплохо…

Маша всегда твердила, что классическую музыку, нужно учиться понимать, что в каждой ноте, в каждом аккорде порой композитор хотел что-то сказать, что каждое произведение написано в определенный момент жизни композитора и всегда кому-то или чему-то посвящено: любви, войне, потере... У меня не всегда получалось проникнуться правильным настроением композиции, и этому нужно было учиться.

Не это ли, думал я, изучают на истории музыки? Наверное, вот причина, по которой классики так интеллектуально и эмоционально богаты. Хотя, самый большой злодей Адольф Гитлер слушал Вагнера, а необразованный и жестокий подросток Алекс Дэлар из скандально известного произведения «Заводной апельсин» создавал жестокие картины избиения и насилия у себя в голове, воплощая впоследствии их в жизнь под музыку Бетховена. Но никто же не рассказывал им истории создания ни «5-й симфонии», ни «Полета валькирий». Следовательно, их самооценка, мол, я обладатель интеллектуального вкуса, была завышена, а эмоциональный интеллект и понимание других отсутствовали.

Родителям же, которые считают что, их ребенка разовьет музыка, я хочу показать Машу, которая рвалась в общество, которой нравилось общаться, но из-за занятий музыкой просто не хватало времени на это. А ведь вербальные контакты не мене, и даже более необходимы. Я бы даже сказал: музыка не что, без общения.

Один раз ее мама, с умилением глядела на то как я учился игре на фортепьяно, но за два часа я с трудом сыграл «собачий вальс», зато чисто.

Иногда Маша злилась на меня. Помимо тех случаев с коаном по котенка и стихами, я еще рассказывал ей историю Сида и Ненси, предварительно напев песню группы «Люмен». «Ну и зачем ты мне это рассказал?» — возмутилась тогда она.

С Машей мы не гуляли в парках, почти не посещали кафе, скверы и другие места, куда ходят нормальные пары. Мы лишь изредка созванивались или ходили на коцерты классической музыки, и это раздражало меня, но еще больше раздражало ее. Больше всего она злилась на своих родителей, заставлявших ее репетировать день и ночь.

Наконец, наступило 19 мая — день, когда мы познакомились. Как раз вчера мне прислали заранее заказанный букет полевых цветов, а главное, я купил и тот крутой чехол для скрипки. Правда, половину денег на него я занял, но оно того стоило.

Но Маша не выглядела веселой: в суматохе она даже забыла памятную дату.

— Я ушла из дома, Кир.

— Иди сюда, — я крепко обнял ее одной рукой, держа во второй букет.

— Разругалась с мамой вконец.

— Не грусти, — я вытащил букет из-за спины. — Забыла, какой сегодня день?

— Какой? Не знаю, я вчера скрипку о шкаф разбила.

Я уронил букет. Я влюбился в нее из-за скрипки, и сейчас она вызывала у меня отвращение. Но, все же, взяв себя в руки, я вспомнил, что передо мной стоял живой человек, которому было больно.

Она вдруг вжалась в меня и, плача, начала шептать: «Я все равно буду общаться с ним».

До меня дошло- мама запретила ей общаться со мной. Я так и не получил образование психолога в свое время, хотя пытался дважды. Но она играет на скрипке, я пишу стихи, кто знает, может уличные артисты смогут позаботится о себе сами.

— Слушай, — оторвалась она от меня и, шмыгнув носом, улыбнулась сквозь слезы. — А включи мне свой рок!

Достав из кармана телефон, я с этузиазмом стал вводить в поисковике аудиоплеера «Раньше было можно, а теперь нельзя» и, нажав на «плей», затряс головой. С нервной улыбкой Маша вскрикнула от неожиданности и неумело, но тоже попыталась последовать моему примеру. А задорный мотив со словами «Запретный плод так сладок» вызывал у нее улыбку.

— Может, еще? — спросил я, когда закончилась песня.

— Не-е-е-т! — нервно выдохнула она и улыбнулась. — Нет, ну я ничего не имею против, но, — она закрыла лицо ладонями, — это слишком.

Я часто вспоминал одноклассников, слушавших Лободу. Никогда не понимал и тех, кто работал со мной и слушал Моргенштерна и прочих. Мне казалось, что такая музыка, а точнее, пародия на музыку, не заставляет думать, не заставляет страдать. Такие песни созданы, чтобы под них расслабляться, с ними жизненная рутина идет спокойнее. Получается, попсовики гораздо счастливее и рокеров, и классиков.

Но, может, если мои наблюдения, изложенные выше, верны, то важна не музыка, а восприятие ее обществом?

— Что думаешь делать дальше?

— В смысле? — отозвалась Маша. — Ты мужчина. Я думала, ты меня куда-нибудь позовешь.

«Все логично, — подумал я, — плюс, у нас сегодня дата, пусть даже она и не помнит о ней. (хотя я инел в веду «что делать с родителями) … Но вести в кафе — как-то банально. Тем более, ей нужно снять стресс».

— А ты была в боулинге? — выпалил я.

— Неожиданно… Нет, не была, — она подставила мне руку, как дама кавалеру. — Ну, веди.

Я взял ее под руку, и мы зашагали туда, куда повел нас навигатор, благо ближайший боулинг был всего в паре километров. Всю дорогу я читал Маше стихи, рассказывал анекдоты и напевал то «Харакири», то «Экстремистские песни», то «Подпольный рок», то «Лесника» то «Зоопарк». А во взгляде ее читалось предвкушение новой жизни.

— Вперед! — я схватил ее за руку, когда мы пришли.

— Тут тоже хорошо, — сопротивлялась она.

— А там еще лучше, — почти силой потащил я ее внутрь.

Я всегда был податлив с девушками, и каждой понравившейся оказывал слишком много внимания. Помню, как в лагерях все соки, конфеты и фрукты, которые давали на полдник или второй ужин, я отдавал им; всегда безукоризненно выполнял любые их просьбы. Но они, к сожалению, воспринимали меня как «подружку» или «мальчика на побегушках». Так пусть хоть Маша делает все, как я захочу!

Глядя на то, как она катает шары в боулинге, я перестал видеть ту «пай-девочку», которая так запала мне в душу. Сейчас передо мной был совсем другой человек — соревнующийся, подкалывающий, вопящий от радости. «Так, может, — подумал я, — это и есть настоящая Маша? Может, эта оторва, умеющая радоваться моменту, всегда скрывалась в ней?»

Но выпавший из гнезда птенец не может быть свободен, не научившись летать.

В дальнейшем я совершил глупость, за которую и сейчас корю себя. Я дал ей вина, к которому она совсем не была приспособлена.

— А ты собираешься мириться с мамой?

— НЕТ! — последовал громкий ответ.

— Но рано или поздно придется…

— Ну вот пусть она… — я видел, как уже с полбокала Маша пошатывалась. Это, наверное, был первый раз в ее жизни, когда она пила алкоголь.

— Погоди, — прищурилась она, — я только сейчас… блин, да я что, вообще пустышка без этой чертовой скрипки?!

Нервно выкрикнув это, она выбежала из бара. Я не успел уследить за ней и потерял ее из виду.

Стоя на пустом перекрестке, я смотрел по сторонам, не зная, что делать. В голову лезли самые плохие мысли. В отчаянии я стал набирать Николая Егоровича, который, успокоив жену, поехал ко мне. Естественно, первым делом он устроил скандал под названием «я тебе ребенка доверил».

Уже к вечеру полиция сообщила нам, что видела пропавшую на «воробьевых горах», куда мы и направились…

— Маша! — крикнули мы хором, увидев ее стоявшую в толпе. Она единственная казалась мне светлым пятном на фоне серой массы. Может, это и есть любовь? Ведь еще год назад я бы обратил внимание на любую из сотен неформалок здесь, в косухе и с кольцом в ноздре, а не на милую девушку в черной юбке и белой рубашке.

«Не беспокойтесь, Николай Егорович, — сказал я про себя, — рокеры — народ мирный… Я надеюсь».

Когда-то я задал маме детский вопрос «За что ты полюбила папу?». «А за что обычно любят? Просто так, за то, что есть», — отвечала она. Вот так и я не понимал своих чувств к Маше.

Машина на скорости 140 километров в час сбила повернувшуюся в нашу сторону Машу.

Через суматоху собравшегося сброда, пьяных людей, сочувствовавших нам, я набирал скорую, смотря на окровавленные руки и щеки Маши, на ее голову с оторванным ухом, и на то, как девушку безуспешно пытался привести в чувство ее рыдающий отец.

Вспоминая ее красоту, и наши дни, я невольно стал прокручивать в голове «Свечу» Бетховена, всегда ассоциировавшаяся у меня с потерей. Мне казалось, что Бетховен писал ее, глядя на тающую свечу. Свечи тают, как наша жизнь.

Маша скончалась до приезда скорой.

А ведь, если бы я не поставил ей песню, если бы не говорил так, да черт возьми если бы повез ее к себе домой, все бы могло быть иначе. Я хотел зделать приятное ей в день нашей встречи. Хотя кому я лгу? зачем оправдываю себя? я всегда лишь тешил свое самолюбие. И пытался манипулировать ей.

Уже на похоронах я, слыша плач ее мамы, которая, проклиная себя за то, что давала дочери мало свободы, говорила, что лучше бы та была хулиганкой; коря себя, понял, что не могу здесь находиться, и впервые за полгода вышел покурить.

«Наверное, — сказал я себе, закуривая, — мне незачем жить, ведь всем я приношу только несчастья, так было раньше, так будет всегда, я пытался сделать лишь одного человека счастливым, и чем это обернулось».


4 сентября 2023.