О Толстом

Повод написать даже почти императив – только что просмотренная программа Наблюдатель Фёклы Толстой, очень правильно собравшей за столом людей не самых известных, молодых скорее, но сумевших показать свежий взгляд в открытом искреннем разговоре.

И совсем уже неизвестный, но тоже человеческий взгляд был бы логическим продолжением заданной Фёклой игры в зеркала гиппокамфов и потому возможно и уместный под занавес в прихожей, когда засобиравшиеся гости ещё не успели надеть шубы.

Да Толстой со своим одному ему ведомым масштабом будто неуловим необъятен невмещаем в какую-то одну законченную фразу. А мы попробуем.

Удивительно то, что молодой участник войны, попавший под её рашпиль, продолжил так тонко развиваться в писательском деле, что вышил сложнейшее кружево, такую богатую текстуру раскинутую над бездонным океаном человеческой природы, не утонув однако в его – океана – стихии страстей и философской необузданности.
С начала с самого начала он уже был "желе-компот", как выражался по поводу своего искусства непревзойдённый Евстигнеев, звериным чутьём ощущая меру языковой фразности под ударами жизненного хаоса, рвущегося оформиться под его пером. И вначале это был для него вызов большой игры, с которым он так грандиозно справился.

Но это был далеко не конец проникновения в коварную фразную природу человеческого. Пройдя свой путь, он с некоторым изумлением увидел, что человека в своём частном бытии нельзя поместить на весы, взвесить, так сказать. Любая фраза избыточна и ущербна одновременно: как усесться на обе чаши весов? А их этих чаш-то оказывается и не две вовсе, а много. Даже и не видно сколько же их… И на всех одновременно как расположится? Только в смуте, в блуждании, перебегая по зыбким брёвнышкам на плаву… Каково это, узнав о себе столько, оказаться в худшей ситуации, чем был даже на поле Крымской войны. Нет ни центра, ни дна, ни покрышки…