Простой любви. Надолго. навсегда

Была весна, и сладостный дурман
Непобедимо веял над домами,
И были так похожи на обман
Весь этот день и наша встреча с вами.
Александр Ильин
Самохин за зиму сдал – ссутулился, осунулся, побледнел. Не сказать, чтобы выглядел больным и хилым, но прежде его лицо неизменно излучало оптимизм, походка пружинила, а сам Игорь был душой кампании. Теперь он обособленно сидел на кресле в углу комнаты в позе кучера и делал вид, что сосредоточенно читает технический журнал.
На самом деле прятался от неприятных расспросов, от неискреннего сочувствия, от самого себя.
Жена Игоря – Вероника, оживлённо беседовала с друзьями и подругами, но это тоже была поза, показуха, рассчитанная на заинтересованного зрителя.
Она не хотела идти на это мероприятие, быть мишенью для пересудов и сплетен, однако посчитала хладнокровное присутствие на ежемесячной вечеринке, игру в незыблемые семейные ценности, меньшим из зол.
С некоторых пор между супругами ничего, абсолютно ничего, похожего на любовь или участие, не происходило.
Жили супруги в одной квартире, вели общее хозяйство, единый бюджет, привычно холили детишек, даже спали в одной постели, потому что другой попросту не было, но обособленно, на расстоянии более метра друг от друга.
Встречались и расставались лишь равнодушными, безучастно скучающими взглядами.
Оба всерьёз подумывали о необходимости развода, но решиться на радикальные перемены не могли – увязли основательно в непреодолимой трясине обстоятельств. Не так легко разорвать устоявшиеся связи, расстаться с комфортом, с привычным образом жизни, с разделением обязанностей, которые облегчали жизнь
Удивительным было то, что причины  добровольной душевной и физической изоляции супругов, жёсткого взаимного отчуждения, если они и были условно в какое-то неблагоприятное мгновение в прошлом, стёрлись из памяти.
Неприязнь и необъяснимое предубеждение материализовались из ничего, словно на супругов во сне напустили магическое затмение, одержимость непонятно чем.
Игорь часто задумывался – откуда чего взялось! Результатом бесплодных рассуждений была лишь навязчивая строчка из исковерканной известной песни, – когда в меня вселился этот бес? И до, ре, ми, фа, соль, ля, си, и фа диез.
Воспаления или инфекционного заражения не было, а симптомы и патология отношений налицо: полное отсутствие доверия, симпатии, интимного влечения, нежности – всего, чем питается любовь.
Общение почти год не приносило радостных эмоций. Случайные прикосновения нельзя стало назвать приятными.
Сплочённая кампания со школьных времён , точнее её неизменный дружный актив, встречался пару раз в месяц без малого двадцать лет. Все, кроме Егора Седова, до сих пор откликающегося на прозвище Горыныч, убеждённого холостяка, каждый раз приводившего на благородное собрание разных, но неизменно аппетитных и ухоженных барышень, были людьми степенными, семейными, потому приходили с супругами, которые давно уже стали частью этого коллектива.
На этот раз спутницей Горыныча была Даша, на удивление обаятельная и общительная дама с грустными зелёными глазами, которая понравилась сразу всем мужчинам.
Девушка с благодарностью принимала комплименты, никому не отказывала в желании потанцевать, легко поддерживала любую тему разговора, но на близкий контакт не шла.
Егор по привычке нагло оглаживал и зажимал всех дам подряд, в том числе и Дашу, не обращая внимания на её озабоченную задумчивость и болезненную реакцию на нескромные прикосновения на глазах у всех.
– Вы единственный мужчина на этом карнавале, которого не возбудило в неприемлемом контексте моё присутствие, – из-за спины обратилась к Игорю, вышедшему покурить на лоджию, Даша. Немного обидно, что именно вы так равнодушно отнеслись к моему визиту в ваш дружный коллектив. Будьте любезны, угостите даму сигареткой.
– Курите. Надо же… чуть не сказал – на здоровье. У вас руки дрожат. Ошибаетесь, я тоже впечатлён вашим обаянием. Арсенал притяжения у вас редкостный. Сложно оставаться равнодушным в вашем присутствии. Но это не имеет значения.
– Знаю-знаю, чувственные глаза, упругая грудь, стройные ножки. Неужели я в вас ошиблась! Мне почудилось, что вы не такой как все, что вы ищете и находите в женщине нечто иное.
– Людям свойственно ошибаться. Я, например, был уверен, что любовь – это навсегда, что это не столько эмоции и чувства, сколько душевное состояние, что близость, родство – это глубинное погружение. Что-то подсказывает, вам надо выговориться, а я единственный, кто по неведомой причине заслужил ваше доверие. Прониклись симпатией к моей меланхолии? Зачем, скажите, пришли сюда, ведь Горынычу нет дела до ваших переживаний. Не пара он вам.
– А вы, вы могли бы меня полюбить? Простите, вырвалось. Неужели так заметно, что мы друг другу чужие, хотя встречаемся часто. Понятно, что не для того, чтобы стихи декламировать. Ему нравится моё тело, моя доступность. Исключительно для него.
Странное состояние. Вроде потери сознания в условиях невесомости. Наверно я придумала Егора. Возраст такой. Пора прибиваться к прочному скалистому берегу, который будет стоять вечно, если под этим словом подразумевать длительность человеческой жизни. От качки уже тошнит. Три года назад мне было всё равно. В двадцать девять ты всё ещё как бы девочка. После цифры тридцать начинается паника, давка.
Мужиков вокруг полно, но всех стоящих давно разобрали. Холостяковать остались неликвиды – те, кого можно не брать в рассчёт. Кризис среднего возраста. Врут, что он начинается в сорок пять. Гораздо раньше. Спросите у акушеров, они вам скажут, что тридцатилетняя барышня – существо старородящее, проблемное. Я ещё жить не начала, а уже вышла в тираж. Жизнь становится пресной, скучной, мысли невыносимо печальными. А душа ещё относительно молода.
– Иллюзия. Возраст не причём. Мы сами себя закапываем заживо. Причина тому – бездействие и завышенные ожидания. Слишком много хотим. Профессиональный рост, карьера, потребление, деньги. Добровольно сдаём себя в рабство, откладываем жизнь на потом, с надеждой смотрим в будущее, которого нет. Оно не настоящее. Жить нужно сегодня. Любые мечты, любые планы – это кандалы.
Я старше вас. Давно, причём исключительно по любви, женат, но проблема гнетёт та же – полное банкротство отношений, абсолютное отсутствие перспектив. Чувств нет, эмоции выцвели, новые цели перед собой ставить поздно. А вы, близость с вами меня волнуете значительно сильнее, чем жена. Её женственность для меня с некоторых пор перестала существовать. Она есть, а мне без разницы, рядом она или где-то с кем-то. Даже ревновать лень.
– Странно. Вероника прехорошенькая. Не боитесь, что Горыныч её уведёт? У него это здорово получается. Вон как старается. Что-то я замёрзла. Обнимите меня что ли, согрейте, если не хотите принять участие в траурной церемонии на моих похоронах. Весна, всё в цвету, а как холодно… на душе!
– Зачем это вам? Егора хотите позлить, персональную ревность вызвать?
– Его такой ерундой не пронять. Любоваться собой – занятие для профессионалов. Пусть развлекается. Я от него устала. Да и ясно теперь всё. Ему постоянно требуется свежая интимная кровь. Он экстремал. Кстати, я моложе вашей Вероники. Прикоснитесь ко мне, испытайте себя. Вдруг это именно то, чего так недостаёт для ощущения себя живым? Неужели не хочется меня утешить? Дама предлагает дружбу, а вы сопротивляетесь. Только что восхищались моей внешностью, неужто из вежливости?
– Абстрактно, Даша. Восторг, как веский повод для творческого вдохновения. Красотой принято восхищаться издали. Мужчина любит глазами. Я не отличаюсь от большинства. Вы премиленькая, наверняка сладкая на вкус. Уверен, что эмоциональное потрясение тому, кто пересечёт по обоюдному согласию вашу интимную зону, обеспечено. Но я не Горыныч, романтические победы не коллекционирую.
Тем не менее, Игорь не мог оторвать заинтересованный взгляд от приятной собеседницы. Кораллового цвета миниатюрное платьице плотно облегало её точёную фигуру, бессовестно обнажая соблазнительно упругие бёдра, стройные ножки невольно направляли фантазию Игоря выше по течению, туда, где скрывались интимные тайны. Семейного мужчину, отвыкшего от желания нырять под колокол тонкой ткани, под предельно завышенную линию подола, начинающегося там, где заканчивается невинная девичья скромность, довольно сложно соблазнить.
Даша, скромно скрестив на груди руки, прильнула к нему. Отступать было некуда.
Симпатия и влечение – проявления исключительно приватные. Даже если эмоции возбуждены по ошибке – кого это беспокоит в самом начале, когда на семафоре доступности внезапно загорается разрешающий зелёный сигнал, дающий формальное право снисходительно отнестись к интимным запретам?
Ход беседы сам по себе, не считая предельной близости, был чудовищной по силе интимной провокацией. Возможно, Даша действительно что-то чувствовала по отношению к Игорю. Её состояние не было похоже на развлечение, на игру, о чём свидетельствовали повлажневшие внезапно глаза и прерывистое дыхание.
Распущенные по плечам женщины кудряшки, прижатые к мужской груди, нежно щекотали подбородок, изысканный аромат, исходящий от волос, будоражил взбесившееся воображение. Руки невольно пустились в пляс, нащупали талию, опустились немного ниже, ощутив живое сопротивление упругих ягодиц, напряжение мышц живота и торса.
Даша вздрогнула, застонала, обхватила Игоря руками, ловко встряхнула упавшей его на лицо гривой, чтобы он успел вдохнуть её желание.
Томный взгляд, просительно требовательное движение губ, физически ощутимый трепет податливого тела, призывали не останавливаться.
Нежный поцелуй стал естественным продолжением мимолётного интимного знакомства. Игорь слышал, как обречённо колотится в каждой клеточке его напряжённого естества чувствительное Дашино сердце, как стремительно накатывает, рассыпаясь на мелкие брызги, волна за волной, приятная внутренняя теплота, как тягучим сладким сиропом обволакивает восхищённое взрывом эмоций сознание, опьянённое обезумевшим желанием немедленной близости.
Бёдра немилосердно сводило сладкой судорогой, язык проникал в рот женщины глубже и глубже.
Женщина казалась взволнованному телесным контактом Игорю, восторженно впечатлённому новизной и яркостью ощущений, юной, очаровательной, непорочной.
Он отчаянно, из последних сил боролся с невыносимым стыдом, от сознания, что их сладкие муки могут увидеть, разглядеть.
Внутреннее томление пока ещё тормозило присутствием  в шаговой доступности посторонних, кому ни в коем случае нельзя доверять сокровенную интимную тайну, способную обнулить прежние отношения, но строгий цензор секунда за секундой терял силу и власть.
Соблазн оказался сильнее неловкости. Рука мужчины потянулась вниз, нетерпеливо нырнула в промежуток между ног, ощутила на ощупь влекущую отведать запретный плод влажную вязкость…
– Извини, – прошептал вдруг, отстраняясь, обдавая Дашу горячим прерывистым дыханием Игорь, – это трагическая ошибка. Мы не можем так поступить. Вероника меня не любит, это так, но она мать моих детей, и моя супруга. Во всяком случае, сейчас я не готов принять решение. Мне нужно подумать. Подумать, пока не появилось веской причины,  способной объединить нас, и разрушить создаваемое годами, пусть и неустойчивое, но равновесие. сиюминутному соблазну, что дал тебе надежду или повод, что не сумел справиться с искушением. Сегодня же поговорю с Вероникой. Что с нами происходит, почему мы так неразумно себя ведём! И да, спасибо тебе, Даша, ты помогла мне разглядеть – что главное, а что второстепенное.
– Жаль. Не хватило лишь несколько минут, чтобы почувствовать себя счастливой. Может быть, проводишь меня? Не могу здесь больше находиться.