Белые снегири - 57 -2-

2. НАША ПРОЗА
      Рассказы

Александр ВОРОНИН
( г. Дубна, Талдомского г.о., Московской обл.)
Член Союза писателей России


           ПОЕЗД ВО ВРЕМЕНИ (фантазия)

Иногда от бессилия, безденежья и беспросветности современной жизни так захочется сделать что-нибудь доброе и светлое, что поневоле вспомнишь дьявола и потянет  продать ему что-нибудь в обмен на эти желания. Полежишь, помечтаешь, мысленно натворишь столько всего необычного, что на душе сразу просветлеет. И чем у меня становится меньше сил, чем больше проходит лет, тем чаще хочется что-то изменить. Хотя бы в мечтах, чёрт меня побери.
Применительно к поездам, хочется снова вернуться в то время, когда каждая поездка была незабываемым праздником. Сделать это сейчас можно только в воспоминаниях или в фантазиях. Даже вместе посидеть и вспомнить уже почти не с кем – все мои попутчики катаются в небесных поездах. Я остался последним из того поезда.
А хочется, чтобы на станции остановился поезд, где вместо номеров вагонов были бы написаны года моих поездок. Входишь в вагон - и попадаешь в то время, когда был молод и счастлив.
Захожу в вагон № 1964 – и там в купе сижу с двумя братьями и сестрой.  Дядя Боря, средний брат отца, везёт нас на всё лето в деревню. Он тогда был фотографом-любителем и сделал мои первые фото в деревне. Семья дяди жила ещё беднее нас и мне запомнилось, как его дочь, увидев в прирубе у бабушки три фанерных ящика из-под посылок полные куриных яиц, всё удивлялась: “- Папа, смотри, сколько тут куриных яиц и все бесплатно!”
В вагон № 1969 я вбежал бы в таком волнении, что долго не мог успокоиться. Наконец-то поезд везёт меня к самой красивой девушке в нашем клубе. Клуб был один на три деревни, и девчат там собиралось по вечерам много. Но моя была самая лучшая. Всю зиму я писал ей письма и, судя по её ответам, она тоже ждала нашей встречи. Прошлым летом она была в белом обтягивающем ладную фигуру платье, таком коротеньком, что когда сидела, почти все её красивые ножки были на виду. Платье было с короткими рукавами, поэтому провожая её домой, я накидывал ей на плечи пиджак, защищая от комаров и от холода. А как она улыбалась мне в клубе! Все ребята из нашей деревни по-хорошему мне завидовали и оберегали нашу любовь. С какой гордостью я уводил её из клуба в темноту на виду у всех. Этот вагон я назвал бы вагоном “первой большой любви”.
Вагон № 1977 был тоже хорошим. На октябрьские праздники я вёз показать родне и соседям первую жену. Главным оценщиком всех наших жизненных поступков был дед Иван Кузьмич, поэтому и вёз жену к старикам, которые не смогли приехать на свадьбу из-за большого подсобного хозяйства. Судя по тому, что нас сразу не отправили обратно на станцию, а три дня гулял весь наш конец деревни, невеста чем-то понравилась моим землякам.
В вагон № 1987 мы заходили не торопясь и все в чёрном – ехали хоронить дедушку. Часто ходили курить в тамбур, говорить не хотелось, и все молча смотрели в окно и тяжело вздыхали. Было такое нехорошее чувство, что кто-то украл у нас целый пласт жизни, к которой мы привыкли и думали, что она будет всегда. И что теперь будет со всеми нами дальше – было совсем неясно.
В вагоне № 1991 свозил вторую жену в деревню Горка. Деда уже 4 года не было, хвастался молодой красавицей только перед бабушкой. В это лето было столько белых грибов, что мы с женой набирали по корзине, потом снимали с себя синие  рабочие халаты, в которых ходили в лес, спасаясь от комаров, и в них складывали белые. Все доярки в советские времена ходили в нашей деревне в таких халатах и у бабушки их было припасено много на все случаи жизни.


ЖИВОТНЫЕ  В  ДОРОГЕ

Как-то так вышло в жизни, что сам я никогда себе животных не заводил. Пока жил с родителями, нам на еду еле хватало, не до баловства было. Да  в городской квартире особо и не  пошикуешь, а в зоопарк, полюбоваться зверюшками,  мы часто в Москву ездили. Всякого зверья мне хватало летом в деревне. Кроме коровы, овец, поросёнка и  кур, у деда всегда была собака и три кошки. Не считая мышей в подполе, ежиков в загороде и орущих день и ночь галок на березах под окном. Когда нужно было куда-нибудь ехать, брали на колхозной конюшне лошадь, запрягали в телегу и вперёд.
Позднее дочки  заводили хомячков, попугайчиков, морских свинок и котов. Кормить и убирать за ними приходилось в основном мне, как главному квартиросъёмщику.  Поэтому и в поезде я никогда никакую живность не перевозил. Хотя в вагоне часто соседствовал с собаками разных размеров и характеров. Кошек не помню. Несколько раз  видел кроликов в коробках, разных хомячков и мышек. Посчастливилось, что ни разу ни у кого не уползла змея в вагоне. Пришлось бы ехать на третьей полке, я их боюсь до ужаса, хотя сам по году рождения – змея.
А вот в окно поезда кого только не видел. На перроне почти всех полустанков бегали собаки. Иногда лошади, запряжённые в телегу,  были привязаны к забору, жевали сено зимой или траву летом. В наших краях я ни разу не видел, чтобы лошадь, как пишут в книгах,  ела овёс из торбы, одетой на морду.
Видел даже диких животных. Несколько раз рыжая лиса бежала по полю. Её хорошо было видно в зелёной траве. Один раз рано утром между Талдомом и Вербилками на болоте в тридцати метрах от полотна стоял огромный лось и смотрел на поезд. Видимо не в первый раз, потому что он спокойно что-то жевал. Мы с братом  даже расстроились – такие рога проплыли мимо нас в утреннем тумане. Тогда как раз была мода вешать в коридорах лосиные рога вместо вешалок, и мы у деревенских  пастухов скупали рога за литр водки. Пастухи знали место в нашем лесу, где лоси о деревья сбивали себе  старые рога. В год находили по несколько штук и меняли их на водку у дачников. Среди горожан лосиные рога были предметом гордости и свидетельствовали о его  удачливости в жизни и близости к матушке-природе.


                ДУБНА  -  ГОРКА
           Поэма в прозе о наших железных дорогах

                Вступление к поэме, которое можно и не читать
     Сегодня  книги  пишут  все  кому  не  лень.
      Слава  Богу,  большинству  лень.
                Фольклор    
    
Все  культурные  русские  люди  читали или хотя бы слышали про поэму Венедикта Ерофеева  “Москва - Петушки”. Это третья наша  поэма  в прозе  после “Мёртвых  душ”  Гоголя и “Алых парусов” Грина. Многие    пытались  подражать Ерофееву, писать продолжение  или  что-то подобное. Но  так    красиво и  ярко  пока не получилось  ни  у  кого. Видимо, нельзя  дважды  войти  в одну  и  ту  же  реку.  На то  она  классика  и  есть, чтобы ей восхищались  и  стремились  к её  вершинам. А с другой стороны, жизнь  у всех  похожая: все выпивают, влюбляются,  ездят на электричках,  у  многих были любимые девушки, у некоторых даже с такой же косой до попы…
  Так что попытки написать что-то похожее на ерофеевский шедевр – вполне естественны и не  являются  плагиатом. Можно привести, как пример, стихотворение “Памятник”,  которое повторили после  Горация – Ломоносов, Державин, Пушкин, Никита Муравьёв (отец), Иосиф Бродский (нобелевский лауреат), Владимир Высоцкий и многие другие. И у всех получилось по-своему  интересно и не похоже на других. Да и наш главный баснописец Крылов  частенько заимствовал  сюжеты басен  у  Эзопа и других древних авторов.  Главное тут не  тема,  а  её  художественная  разработка  в  духе современной эпохи.  Басни Эзопа  в плохом переводе  кажутся нам сухими и надуманными, а  любимого дедушку Крылова мы с  удовольствием  учили в школе  наизусть.
Разных произведений про путешествия было много и до Ерофеева и после, есть с чем сравнить и на что равняться. Перечислю только те, что сам читал или что-то слышал о них. Мой тверской земляк Афанасий Никитин написал “Хождение за три моря”, протопоп Аввакум  Петров “Житие”, Некрасов “Кому на Руси жить хорошо”, Твардовский “Страна Муравия”, Шукшин “До третьих петухов”, Андрей Платонов “Путешествие из Ленинграда в Москву”. А ещё Гомер с “Одиссеей”, Марко Поло, Данте с “Божественной комедией”, Сервантес с “Дон Кихотом” и т.п.
Вот  и  у  меня в жизни было много путешествий и была своя железная дорога  типа  “Москва - Петушки”. Только ездил я не на электричке, а на разных поездах. И  не в один день, а шестьдесят с лишним лет  в разное  время года. (Почти как в анекдоте времён СССР. Армянское радио спрашивают: правда  ли, что товарищ Аветисян выиграл 10000 рублей в “Спортлото”? Радио отвечает: правда, но не Аветисян, а Петросян, и не выиграл,  а проиграл, и не в “Спортлото”, а в карты, и не 10000, а три рубля.)
За все эти годы, скопившиеся  воспоминания  так переплелись  и  перепутались, что, кажется,  и  я  ехал  всего один раз, но долго  и  нудно,  с разными  попутчиками. Так же дорога у нас начиналась  с  выпивки: пили перед  отъездом, во время  путешествия -  в вагонах  и  на промежуточных  остановках,  по дороге к дому и уже непосредственно  по приезду  за  столом. 
Хочу написать триллер, где все действия происходят в купе поезда. У фильма будет неожиданная транспортная развязка.

                МЕЧТА ПИСАТЕЛЯ

Цели  поездок  всегда были разные: в детстве - на каникулы, позже - на праздники,  отдохнуть от города, помочь старикам по хозяйству, за грибами  и  ягодами,  привезти подарки, а в последние годы  всё  чаще на похороны. Были и попутные  стимулы для поездок,  которые тогда казались самыми главными  и важными  в жизни – повидаться  с очередной  любимой  и  уже  почти  невестой. Вот и ехали, нервничая, куря в тамбуре, трясясь в ознобе ожидания – как она  там? Чем  встретит?  Что ей такого сказать, чтобы сразу поняла, как сильно  я  скучал  и  с нетерпением ждал  этой  встречи?  И тоже были скромные и ласковые девушки с косой почти до попы, как у Ерофеева.
Несколько лет я всё думал:  с  чего  и  как  начать свои  воспоминания  типа  “Москва - Петушки” и в какую форму всё это облечь.  Не хватало  какого-то толчка или знака свыше. Когда в очередной раз мне на глаза  попалась  знаменитая поэма, я  опять   пролистал  её  за  вечер,  не  отрываясь,  и  понял,  что  промедление смерти подобно - как учил поступать в подобных случаях вождь большевиков.  Дальше  откладывать нельзя,  могу  вообще    не  успеть  поделиться  воспоминаниями  о  своей  дороге. Следуя девизу  Наполеона, пора ввязаться в драку, а  дальше видно будет. Поэтому, начну помолясь, и посмотрим в конце, куда   доеду.
Мой  маршрут  во  многом  отличается  от  ерофеевского героя – интеллектуального алкоголика.   Он ездил на  запад,  я  на  север.  Он на  электричке, я  на  поездах  и  машинах. Сближает  нас  одно – мы оба  русские  и  ездили  по  России. А  как  ездят  русские -  все  знают.  Об  этом  не  рассказывать, об  этом  петь  надо.
Герой Ерофеева едет не в Москву, а из Москвы – он отправляется за любовью,  за счастьем, за тишиной, которых в столице не найдёшь. Я в каждой поездке ехал туда и обратно, от Москвы в глубинку на север и вскоре возвращался. По разным причинам в молодые годы часто пересадки приходилось делать в Москве на вокзалах. Пока у меня, как у счастливого подводника, количество погружений равняется количеству всплытий. Возвращения домой, как правило, менее интересные. Поэтому о них пишу меньше, чем о волнительных  началах поездок.
Ещё меня сближает с Ерофеевым любовь к музыке. Но почему-то к разной. Он любил слушать классическую музыку – финна Яна Сибелиуса, австрийца Антона Брукнера, Густава Малера из Богемии, “Сурка” Бетховена. Может от  того, что он родом с Кольского полуострова, где природа не балует человека: камни, ёлки да мхи. А я со средней полосы России и меня всегда пробивает до слёз, когда  вижу русские пейзажи: зелёные поля или синие от колокольчиков и цветущего льна, берёзки, ивы, пруды, пыльные летом и занесённые снегом зимой большаки, деревеньки с покосившимися избами  и заброшенные церквушки. Поэтому всю жизнь млею  от эстрадных песен моей молодости в исполнении Ларисы Мондрус, Вадима Мулермана, Валерия Ободзинского, Эдиты Пьехи, Владимира Трошина, Людмилы Зыкиной. Ерофеев часами слушал классику, а я могу целый день скакать по комнате под заводные мелодии 1960-х годов.
Оправдывая свою тягу к музыке, Ерофеев цитировал Демокрита: “Быть восприимчивым к музыке – свойство стыдливых”, и добавлял: “А я стыдлив”. Сравнивая себя с классиком, должен сознаться, что я был всю жизнь не только стыдлив, но ещё очень застенчив в общении и  ужасно робок перед девушками.
Венечка очень любил собирать грибы, сам их чистил и готовил, не подпуская никого. И для меня поход в лес был всегда праздником, а полная корзина грибов делала меня счастливым надолго и наполняла гордостью, что я добытчик в семье и не зря  копчу небо.
Кстати, у Ерофеева в семье было пять детей, у моей мамы – трое. Он окончил школу с золотой медалью, я немного не дотянул даже до серебра. Его поэму напечатали в СССР за год до смерти, заплатив гонорар, мне придётся печатать всё самому за свои деньги. Спектакль “Москва-Петушки” поставили в 1996 году в театре на Таганке. Мне об этом остаётся только мечтать.
Различно у нас и отношение к поэтам и писателям. Я делю всех на три группы: нравится, так себе и не нравится то, что они написали. А Венедикт Ерофеев, со слов друга, скульптора Бориса Мессерера, был очень строг к современникам и делил их по своей мерке – кому и сколько налью. Большинству – “не налью”, зашедшему в гости Андрею Битову -   “полстакана”. И только Белле Ахатовне Ахмадулиной -  “полный”.
Он умер в 51 год, а про таких  как я,  пророчески спел Высоцкий: “Срок жизни увеличился. И, может быть, концы поэтов отодвинулись на время…” И немного  пошутил про 37 лет:  “На этом рубеже легли и Байрон, и Рембо, а нынешние  как-то проскочили”.
Намудрил кто-то и с местами наших рождений. Веня родился в посёлке Нива Кандалакшинского р-на Мурманской обл., а в документах написали – станция Чупа Лоухского р-на Карельской АССР. Я родился в деревне Дор Краснохолмского р-на Калининской обл., а в документах – г. Дубна Московской обл. Третьим мистификатором был Евгений Евтушенко: он родился в Сибири в посёлке с невзрачным названием Нижнеудинск, а когда к нему пришла слава, то придумал для красивой биографии новое место рождения - станцию Зима.
Сколько себя помню – всегда любил путешествовать в поездах. С рождения всё и началось. Мама поехала меня рожать на поезде в деревню Горка к родителям, потом трёхмесячного под стук колёс привезла обратно в Дубну. С тех пор в дороге  чувствую себя как рыба в воде. Хотя главная цель всякого путешествия – куда-нибудь благополучно доехать и там это дело отметить: одному, с родными, друзьями, с любимой и т.д. Так что  про начальные и конечные пункты путешествия придётся тоже сказать пару слов.
Не  мне  судить, что из  задуманного получится, но я постараюсь поточнее   передать  состояние  человека в  дороге  и ничего  не забыть из мелочей. Ведь из них и  состоит  вся наша  жизнь. 
Ну,  наливайте,  и  будьте  здоровы!    Поехали!


       ПОДГОТОВКА К ПОЕЗДКЕ

Выражение “времени вагон” плавно переходит в “поезд ушёл”.
               
Физик спрашивает у математички: - Слушай, у поезда ведь колёса круглые, так почему они стучат, когда он едет?
 - Это же элементарно, друг мой. Формула круга – пи эр квадрат. Так вот этот квадрат как раз и стучит по рельсам!
    Фольклор

Подготовка к поездке всегда интересная и всегда разная – зависит от массы причин. Летом рубаху завязал на пузе узлом – и готов. Зимой главное – не забыть тёплые вещи, весной и осенью успех поездки зависит от обуви, в деревне асфальта нет.
Так повелось с детства, что в дорогу нас собирали родители, и наша главная задача была дотащить вещи до поезда, погрузиться, а в месте прибытия дотащить вещи до лошади, трактора или пешком до дома. Это намного упрощало жизнь и саму поездку, так как быть простым грузчиком куда проще, чем дипкурьером или сопровождающим опасный и ценный груз.
Поэтому  сборы в дорогу в молодые годы не врезались в память. Закусок везли всегда много, а вино можно было купить на любой станции. Запомнились отъезды из деревни. Каждый раз, уезжая в конце лета от дедушки с бабушкой, мы с интересом наблюдали, как дед перевязывал верёвками бумажные мешки с картошкой, а бабушка упаковывала в чемодан куриные яйца, каждое заворачивая в кусок газеты. В последние годы жизни стариков мы почти всё увозили в рюкзаках за спиной – силы молодецкой  было немеряно.
Один раз зимой мы с этими рюкзаками ночью за час пробежали пять километров до станции и успели вскочить в поезд. За два часа до поезда сосед-тракторист ушёл на ферму заводить трактор и пропал. Скорее всего, уснул там в тепле пьяный. Где  стоит трактор мы не знали, ферму в темноте не видно, да ещё густо повалил снег такими большими хлопьями, что в десяти метрах ничего не видно. Пробовали кричать, но и звуки вязли в снегопаде, как в вате. А уезжать надо обязательно: всем троим братьям на работу, времена были андроповские, увольняли за любой прогул. И вот мы в расстёгнутых полушубках пробежим двести метров, сбросим рюкзаки в снег, снимем шапки и пытаемся услышать, не догоняет ли нас трактор. Чуть отдышимся, опять хватаем рюкзаки и бежим. На перрон мы вбегали одновременно с поездом, только с разных концов. Старший брат успел ещё забежать в кассу купить билеты, так как рванул с последней дистанции вперёд, а его рюкзак мы тащили за лямки по снегу. Зато все трое сразу уснули, как убитые в купе. Братья потому, что не весь хмель у них выветрился во время бега, а я просто устал и надышался кислородом на неделю вперёд.
Девиз туристов: “Собираясь в дальний путь, взять девчонок не забудь!” нам не подходил никогда. Цели и задачи были другие, чем у туристов.


КТО ЕЗДИЛ В НАШЕМ ПОЕЗДЕ

Садится хохол в поезд. Нашёл своё купе, открывает, а там три негра. У него глаза на лоб: - Ой, хлопцы! А шо тут горело?

Кого я никогда не видел в нашем поезде, так это – генералов, адмиралов, полковников в форме,  Героев Советского Союза и депутатов Верховного Совета. Скорее всего, они ездили в других вагонах в начале состава – спальных, мягких и купейных. А я как-то всё больше в общих и плацкартных. Не видел ещё и потому, что в оба конца мы подсаживались в середине пути в уже идущий поезд и часто по ночам, когда все спали. В общих вагонах билеты были даже без мест, влез и сам ищи себе место. Бывали поездки, когда половину дороги мы так и сидели на вещах в тамбуре, так как в вагоне стоял народ даже в проходе. Иногда переходили в плацкартный вагон и за взятку проводнику, садились там на свободные места.
В детстве пассажиры делились для меня только на два вида – дяди и тёти.  Лица и фигуры не запоминались,  было всего два вида воспоминаний: когда народу много в вагоне, аж сидеть негде, и когда вагон полупустой. Попутчики нравились, если их было мало, и не нравились, если все толкались, потели, шумели и ели что-нибудь вкусное, чего у меня не было.
В юности в вагонах откуда-то стали появляться красивые и фигуристые девушки. В конце 1960-х в моде были мини-юбки и белые водолазки в обтяжку. На всю эту краснощёкую свежесть и невинную красоту с опущенными в книжку глазками, можно было бесплатно и безнаказанно любоваться всю дорогу.
В зрелые годы, уже специально ходил по вагону и выбирал места рядом с красавицами или стайками хохотушек. Около  них и время летело незаметнее и появлялись будоражащие желания и волнительные ощущения, что в жизни ещё много такого, что я не видел, не попробовал и что, как цветущие ветви яблонь за окном быстро и безвозвратно пролетает мимо, обдавая меня неповторимым  ароматом молодости, красоты и таинственности, в которую так хотелось заглянуть.
Вспоминая  все эти многолетние вагонные посиделки и интрижки, приходится с горечью признать, что ни одно знакомство не имело  интересного продолжения. Поговорили и расстались навсегда. Иногда даже со слезами на глазах, с сердечными муками и чёрной тоской в груди,  предчувствуя неизбежное.
Вокзал  кипел  как  муравейник…
Спросила: “Встретимся  когда?”  -
Хотя душою  сознавала,
Что  расстаёмся  навсегда…
О  чём  душа  её  скорбела?
Какую  боль  я  ей  нанёс?
И  долго  мне  вослед  глядела
Глазами,  синими  от  слёз.
Что интересно, за все годы не было и повторных встреч в поездах. То ли у нас в России народа очень много, то ли я редко ездил, то ли мы старели и уже не узнавали друг друга в вагоне. А жаль, мог бы получиться из таких встреч интересный рассказ с непридуманным продолжением, неожиданными ходами и   развязкой шекспировского накала. Были несколько встреч с последующей невинной и недолгой перепиской, без всяких надежд на продолжение знакомства.
Вообще, в тихой умной компании ехать веселее и уютней, чем в пьяной и шумной. А ещё лучше, если напротив сидит настоящая русская красавица в моём представлении этого образа. Меня с детства волновали  красивые и необычные  девушки. Но особенно я млел от скромных и задумчивых тургеневских девушек. Сидишь, смотришь в её бездонные глаза, на милое личико и вьющиеся вокруг него локоны, на тонкие руки и прямую спину, на стройные полуголые ножки и ладную фигурку спортсменки. От её невинной улыбки бросает в жар, на её вопросы не знаешь что отвечать, боясь ляпнуть что-то невпопад и  обидеть своей невежественностью. А сердце радуется вдвойне – я в отпуске, еду отдыхать, а тут ещё и такая попутчица, что готов ехать  с ней всю жизнь в этом поезде куда угодно. Жаль, что  меня встречают на  станции в час ночи, поэтому каждый раз приходилось, тяжело вздыхая, идти на выход.
Мне всегда нравились стихи о встречах с красавицами. Неважно, где они происходили, важно как. Блок в ресторане увидел свою Незнакомку, а если допустить, что ресторан был привокзальным, то это уже близко к теме моих воспоминаний:

И каждый вечер, в час назначенный И шляпа с траурными перьями,
(Иль это только снится мне?), И в кольцах узкая рука.
Девичий стан, шелками схваченный, И странной близостью закованный,
В туманном движется окне. Смотрю за тёмную вуаль,
И медленно, пройдя меж пьяными, И вижу берег очарованный
Всегда без спутников, одна И очарованную даль.
Дыша духами и туманами, Глухие тайны мне поручены,
Она садится у окна. Мне чье-то солнце вручено,
И веют древними поверьями И все души моей излучины
Ее упругие шелка, Пронзило терпкое вино.
Тяга к красоте у меня с детства и продолжается всю жизнь – это страшная сила, не дающая жить спокойно и размеренно. И днём, и ночью – тянет в сторону красоты. Бывало, вхожу в вагон, и долго ищу место, где сесть. И лучше сяду на боковое неудобное место в проходе, но напротив красавицы, чем в пустое купе, где можно даже лечь, вытянув ноги. Что толку лежать одному, если за стенкой скучает светловолосое, зеленоглазое чудо, стреляющее глазками в разные стороны. В такие минуты у меня всегда разыгрывается бурное воображение, и кто-то невидимый начинает пихать в бок: “- Чего сидишь? Иди, познакомься!  Узнай, как её зовут. А вдруг это твоя судьба? Может, она совсем не случайно здесь. Потом будешь всю жизнь жалеть и рвать на голове волосы от обиды. Давай, иди!” Вздохнёшь, наберёшь в грудь побольше воздуха и шагнёшь как в пропасть – в соседнее купе знакомиться. А то этот, который пихает под ребро, всё равно не отвяжется, да и потом надоест одинокими  ночами с упрёками – вот, мол, упустил свой  шанс, а вдруг бы…  а если бы… ах… ох… лежи теперь один и вздыхай… лошара! (В Тамбове, на родине моего папы,  таких неудачников  называют облемохами.)
Кроме красивых мечтаний, часто происходили в вагоне разные смешные и не очень случаи. Напротив меня как-то мужик, уже совсем невменяемый,  всё пытался закинуть ногу на сидевшую рядом чужую женщину. Она краснела, шептала ему что-то, скидывала ногу. А ему, видимо, снилась эротика, он снова и снова хватался за её плечо и пытался на неё взгромоздиться. Вагон был переполнен, сидели даже на чемоданах в проходе, и ей некуда было от пьяного Дон Жуана пересесть. В конце концов, он упал на пол между сиденьями и  спал там до моей станции. Чем  закончилось это любовное домогательство, я так и не узнал, пришлось выходить, осторожно перешагнув через вагонного шалунишку.
В другой раз в соседнее купе села толстая неряшливая бабка в каких-то лохмотьях и сразу стала вся чесаться. Хоть пустых мест в вагоне не было, от неё сразу все разбежались,  и она сидела барыней одна на нижней полке. Да ещё от неё так воняло, что даже я  чувствовал тошнотворный запах, хотя сидел далеко и на сквознячке из окон.
Однажды со второй полки прямо на пол в проход днём упала женщина средних лет и начала биться в судорогах. У неё случился приступ эпилепсии. Чтобы она не убилась насмерть, один мужик держал её за плечи, второй за ноги. Тут же набежали на шум любопытные, один из них оказался врачом и всех лишних выгнал из купе. Я ушёл в тамбур и полчаса курил там, молясь Богу, чтобы чашу сию пронесло мимо меня. И до сих пор у нас в родне  нет эпилептиков. Видимо, дошла дорожная молитва.
Но были и просто неприятные соседи. Как-то  села семья в моё купе: папа, мама и сын лет 25, мой ровесник. Все торговые работники, толстые и разговоры всю дорогу о магазинах и еде, о том, где, когда, что и у кого брали. Едва отъехали от станции, ещё вещи в проходе стоят, а сын уже спрашивает: “- У вас в животе не посасывает?” Мать с отцом засуетились, зашуршали свёртками: “- Да нет. А ты пожуй, пожуй. Давай, Андрей Петрович, шамай!” И каждые полчаса друг у друга спрашивают: “- А ты не хочешь пожевать?” Сидят, чавкают все трое, громко говорят, не заботясь, что их через три купе слышно. Невоспитанные, грубые, наглые. Немного выпили и у сына с отцом разговор  перешёл на пьянки в поездах. Сын: “- Это что. Я два раза проезжал Карпаты и не видел их. В стельку был”. Отец вспомнил молодость: “- А нас, помню, два месяца везли на Дальний Восток… Ох, мы и чудили в дороге…” Когда на очередной станции набился полный вагон попутчиков, они друг друга успокаивали: “- Сейчас рассосётся немного народ и ещё поедим!”
Кроме меня и Венечки Ерофеева многие известные люди путешествовали по России на поездах (а до этого на лошадях – верхом или в каретах, санях). Радищев из Питера в Москву на перекладных добирался, Чехов аж на сахалинскую каторгу ездил на лошадях, декабристы по Сибири  пешком в кандалах брели. Пушкину, Грибоедову, Лермонтову, Гоголю  не довелось покачаться на рессорах в мягком вагоне. Нет у них ни стихов, ни прозы навеянных многосуточным стуком железных колёс. А из кареты в маленькое окошечко много ли увидишь? Или трясясь в седле, когда  летом скачешь в облаке пыли, а зимой – в  снежной метели.
Некрасов написал поэму “Железная дорога”, Лев Толстой поездил в поездах и даже умер на станции. И Анне Карениной жуткую смерть не просто так придумал. Царский поезд  народовольцы взяли и подорвали. Гроб с Чеховым привезли из Европы в вагоне на льду вместе с устрицами. Ленин со своей компанией ехал через Германию в опломбированном вагоне, без растаможки. Троцкий в гражданскую войну колесил по России на бронепоезде, где у него был  кабинет,  столовая, баня, спальня, типография. Так что про случаи со знаменитостями в поездах можно вспоминать долго. Сталин боялся самолётов и предпочитал поезда. Северокорейские лидеры к нам в гости только на бронепоездах ездят.
Во  многих фильмах события происходят в поездах. Сами поезда присутствуют чуть не в каждом фильме, если действие происходит в разных местах – героям надо же туда как-то попасть. Есть фильмы, где всё действие  происходят только в вагонах и на вокзалах. Примеры приводить – места не хватит.
Просмотрев за жизнь сотни фильмов про железную дорогу, могу уверенно сказать, что ни один фильм мне не напомнил мои поездки в деревню на нашем поезде. Везде было что-то не так, не то, не о том. Как Станиславский, я после просмотра каждого фильма мог бы воскликнуть: “Не верю!”  Мы не так ездили, не туда и  с другими приключениями. Но  в этом и есть правда жизни – если бы кто-то уже снял про мои поездки фильм, то мне осталось бы просто отослать читателя в кинозал посмотреть его. Писать было бы не о чём.
А я всё-таки попробовал вспомнить то,  что было со мной, что я успел запомнить, и чего пока  нет  в наших фильмах.


ДЛИНА  ДОРОГИ

В плацкартном вагоне поезда “Москва-Владивосток” где-то в районе Хабаровска даже милая пятилетняя девочка становится несносной визгливой скотиной.

На третий день путешествия в поезде “Москва-Владивосток” гражданин Люксембурга сошёл с ума.

        Фольклор

Дорога наша совсем не длинная по меркам России. Точнее, это лишь часть большой дороги Москва-Ленинград, где мы едем от Вербилок до станции Дор – 201 км. Не сравнить с поездкой  Москва-Владивосток, когда 9 дней тебя в вагоне трясёт, качает, и ты в окне два дня видишь поля, день горы и шесть дней лишь тайгу. Хорошо если едешь летом или осенью – глаз радуют разные краски. А если зимой – то можно умереть от однообразия белой тоски за окном. Сам я в сторону Сибири  дальше Перми не ездил. Но и за два дня до Перми весь извёлся. Ехал с женой в гости к её старшему брату – дорога в ресторан была заказана, в соседние вагоны на разведку тоже не пускали. Оставалось только пить чай стаканами и читать старые газеты. Прошло всего двадцать лет, а я ничего не могу вспомнить из той поездки: ни проводниц, ни красивых соседок, ни цвет вагонов, ни вкус чая. Туда и обратно ехал совершенно трезвым и  время проведённое  в дороге считаю просто бездумно вычеркнутым из жизни.
Такие дорожные муки описаны во многих книгах. Одна из них даже запомнилась и впечатлила меня - “Южноамериканский вариант” Сергея Залыгина. Там главная героиня девять дней стоит в коридоре у окна с попутчиком. Он едет на дипломатическую работу в Южную Америку и уговаривает соседку уехать с ним. А её ждёт жених во Владивостоке и она уже пообещала, что будет его женой. Бедняжка мучается выбором и не знает, на что решиться.
У меня похожий случай был в 1982 году, когда ехал в одном купе с ростовской казачкой из Ростова-на-Дону в Москву. До сих пор удивляюсь, как у меня не разорвалось сердце от несбывшихся мечтаний, распиравших меня всю поездку. Весь день мы стояли с ней так же у окна, гуляли по перронам на стоянках, и всю ночь вздыхали и маялись, боясь переступить черту, за которой началась бы другая жизнь. И как героиня Залыгина, эта ростовская богиня красоты и молодости, выбрала не застенчивого говоруна попутчика, а своего жениха из Подольска. А вот если бы я тогда соблазнил её в поезде, то жил бы сейчас в Ростове и посылал родне посылки с яблоками и вяленой рыбой.
 А наша дорога занимает всего шесть часов неспешной езды в один конец. Но каждый раз запоминается чем-то особенным. И этих шести часов мне хватало потом на целый год для новых мечтаний о будущих поездках.
В детстве за лето были всего две поездки – туда и обратно. Став постарше я уже ездил по несколько раз в год и время между поездками всё сокращалось. Гоняли в деревню на каждый праздник или каникулы. И стариков навещали, и самим хотелось новых впечатлений.
Все беды и невзгоды отступали на второй план, когда я начинал мечтать – скоро опять в дорогу! Поставили двойку в школе – плевать! Нет гитары за 7 руб. 50 коп., чтобы петь девчонкам блатные песни – пусть! Нет нового костюма, модного дипломата и очков-хамелеонов – ладно. Зато я скоро снова еду в деревню! А там…
Родители не боялись нас отпускать в дорогу одних. Считали, что так мы быстрее повзрослеем и станем самостоятельными. Да и время тогда было спокойное – ни бандитов, ни маньяков, ни наркоманов. Мало кто выделялся из общей серой массы попутчиков. Как потом пели рокеры, мы все были скованны одной цепью.
Кстати, царских наследников посылали в путешествия по России тоже не просто так, а с прикидом на будущее. Чтобы он, поколесив по бескрайним просторам, проникся огромными размерами державы, которой ему скоро придётся владеть и командовать. Другой вопрос, доходило ли до молодых сытых оболтусов, какой страной они собираются управлять?
Зато мы, любуясь в окна красотами родного края, начинали ещё больше любить эти места. Тем более, что природа была совершенно одинакова – трава, цветы, берёзы, ели. Разница была лишь в ощущении личной свободы. Дома нам приходилось считаться с родителями, жёнами, детьми, друзьями, а в деревне мы были свободны, как птицы в полёте и могли делать почти всё, что хотели. Поездки в деревню были похожи на название романа Василия Шукшина о Степане Разине “Я пришёл дать вам волю”. Поезд вёз нас в совсем другую жизнь, полную радости и неожиданных приключений. И они часто начинались уже в дороге.
Мои две жены и жена старшего брата были всего по одному разу в деревне. Отметились и больше туда ни ногой. Жёны двух младших братьев  ездили чаще, но нам они не мешали наслаждаться  свободой. В те года свою личную свободу мы понимали по-разному и это было ещё одной нашей тайной между братьями.


      ВАГОН-РЕСТОРАН

Поездка началась приятным сюрпризом. Седьмой вагон, в который выписали билет, оказался вагоном-рестораном.

Буфетчик официанту: - Слушай,  Витёк, перестань уже выталкивать пьяных клиентов на улицу. Ты забыл, что работаешь в вагоне-ресторане?

Наша бутырская железная дорога “Москва-Ленинград” считалась в 1960-е годы самой грязной и пьяной дорогой. Грязнее её я позднее видел только дополнительные поезда на юге, в которых уезжал с моря домой.
С первых детских поездок помню, что в общих вагонах всегда пили, закусывали и веселились, кто как мог. И уже в то время было много грязных и бедно одетых пассажиров. Богатые и культурные ездили в плацкартных и купейных.
Как говорится, с кем поведёшься, от того и наберёшься. Насмотревшись на жизнь простого народа, мы, когда повзрослели, тоже стали шалить в поездах, чтобы не сильно выделяться из общей массы пассажиров своим городским видом. Всю страну тогда спаивали дешёвым вином и водкой. В одиночку почти не пили. Если кто-то раздобыл спиртное, он тут же искал себе подходящую компанию и угощал от души тех, кто оказался рядом.
Позднее, окончив университет, я иногда в поезде мечтал, что было бы, если бы  весь вагон чинно сидел,  сдвинув ноги, и читал Шекспира с Сервантесом, или Толстого с Достоевским. Сам я иногда подавал пример попутчикам, пробовал что-то читать. Но дорога была старая, трясло и шатало так, что книга ходуном ходила в руках. Донести стакан с вином до рта и не расплескать было куда проще, чем ловить глазами мелкие строчки в книге.
К тому же, ближе к вечеру в вагоне становилось темно, свет в плафонах под потолком еле-еле брезжил. А если ты уже немного принял на грудь, то весь вагон сразу становился родным. Смотришь на попутчиков и глазам не веришь – будто все мы в мою деревню едем, сплошь соседи, братья и сёстры. Да ещё в темноте поневоле языки развязываются –  начинаем друг другу разные истории про свою нелёгкую жизнь рассказывать. Был бы у меня в то время дар Чехова подмечать и записывать всякие мелочи, сейчас ходил бы на встречи с читателями со своим  пятитомником под мышкой. А так, посочувствуешь, поохаешь-поахаешь в знак солидарности, нальёшь сердяге лишние полстакашка портвейна и тут же забудешь этот пьяный бред.
А настоящим праздником во всей этой кутерьме, толкотне и шуме, был поход в вагон-ресторан. В 1960-х годах в нашем поезде был почему-то лишь вагон-буфет. Разница в том, что там не было горячих блюд. Брали вино или лимонад детям, бутерброды, другую лёгкую закуску и  садились за столики. Видимо, на нашу дорогу не хватило вагонов-ресторанов.
И всё равно каждый поход туда был событием в дороге. Из грязной толкотни и суеты ты попадал в светлый чистый вагон, где всегда вкусно пахло, и где при наличии денег в кармане можно было культурно отдохнуть и почувствовать себя белым человеком. В отличие от местных аборигенов, стороживших свои мешки и чемоданы в общем вагоне.
Позднее, в других дальних поездах, я любил сидеть в вагоне-ресторане до его закрытия. Однажды по дороге в Вильнюс мне так понравилась официантка-литовка, что меня еле вытолкали в два часа ночи оттуда. Вернувшись к себе в плацкарт, я обнаружил, что литовцы украли у меня весь комплект белья вместе с одеялом. Пришлось спать одетым на голом матрасе, а под утро в вагоне было прохладно без одеяла и настроение соответствующее. С тех пор к литовцам я отношусь как-то не очень, выражаясь словами Данилы Багрова из культового боевика “Брат”.


          ЖЁНЫ  БРАТЬЕВ

Другая половинка у меня появится, видимо, только когда меня переедет поезд…

Мужик рассказывает на работе, как он на выходные съездил в деревню: - Несут, значит, меня пьяного драться…
      Фольклор

Сложилась у нас негласно традиция – показывать своих жён деду Ивану Кузьмичу. Дед в  деревне считался большим авторитетом, типа пахана на зоне – все шли к нему за советом и просто поделиться радостью или горем. Он был к тому же единственным коммунистом на четыре деревни вокруг, ветераном войны (брянским партизаном), членом правления колхоза и заведующим молочной фермой. От его расположения и настроения зависела работа и зарплата многих колхозников – доярок, телятниц, пастухов, возчиков молока, косарей сена и т.д.
Учитывая то, что он нас воспитывал каждое лето и наставлял – как идти по жизни, с кем  и в какую сторону, то нам совсем не безразлична была его оценка наших жизненных успехов. А женитьба таких гуляк и любителей выпить в молодости, какими были все его четыре внука – это и был наш первый большой успех в жизни. Он был у всех разный – трое из четверых развелись с жёнами по разным причинам. Старший  внук хоть и не развёлся, но был самым несчастным из нас в семейной жизни. И умер, не дожив полгода до пенсии от  постоянной войны с женой и тёщей.
Второй успех у нас был у всех одинаковый. Все родили по одному ребёнку: у троих – дочки, у  младшего внука – сын. У самого деда было три дочери и он справедливо считал нас  ущербными в этом плане – то ли неумехами, то ли лентяями. Кроме нас, четырёх внуков, дочки порадовали деда и двумя внучками. Те тоже долго не заморачивались в деле продолжения рода: у одной две дочки, у второй – два сына.
Так вот о традиции. В 1972 году первым женился старший внук, выросший без отца, и естественно ему захотелось похвастаться своей Радостью (как он в первые годы звал свою жену) перед дедом, который  воспитывал его до пятого класса у себя в деревне и учил жизни. Деду жена внука если и не понравилась, то сравнить всё равно было не с кем пока. В 1977 году на ноябрьские праздники я привёз свою первую жену на смотрины в деревню и, судя по тому, что нас не выгнали в первый же вечер на станцию обратно, то она чем-то старикам приглянулась. Хотя моя простая и добрая дубненская родня люто возненавидела её с первого дня. Мы со старшим братом успели привезти своих жён ещё до рождения дочек.
Дед, наш главный оценщик невест, ни у кого из внуков не был в Дубне на свадьбе. Не смог вырваться из-за большого личного хозяйства и работы летом. Так что в деревню мы возили жён, чтобы показать их старикам, родне и соседям.
Третий внук затянул с этим делом и повёз свою красотку на смотрины уже на восьмом месяце беременности. Расписались они тоже с опозданием – когда дочке  был годик. У отца младшего внука был “Жигуль” и он не тряс свою Шемаханскую царицу в жёстком плацкартном вагоне, как трое старших. Подкатил летом прямо к дому деда.
Будущая жена моего младшего брата поехала в гости в белом плаще, который ей в дороге измазал мазутом тракторист Толя Смирнов. Везли нас со станции 4 км по бездорожью в тракторной тележке, и беременной стало плохо – растрясло. Она обхватила руками  огромный живот и орёт: “- Умираю, остановите трактор! Сейчас рожу прямо здесь!” А это дизель ДТ-75,   Толя  с Пахомом уже пьяные в кабине песни поют и ничего не слышат. Орать им бесполезно, мотор ревёт, будто у танка в атаке, роя гусеницами борозды в жидкой грязи. Стали тогда из сена круглые бомбочки делать и как снежки бросать в трактор. Кто-то перекинул через кабину, они заметили, остановились. Мы из высокого, обшитого досками  кузова орущую беременную подали вниз и Толя под мышки на земле её принял. А так как он то ли ремонтировал, то ли по пьянке обнимал до этого трактор, то весь был перемазан, как негр. У спасённой им туристки от карманов до подмышек белый плащ  был испачкан качественным отечественным мазутом и соляркой. Бабушка всё охала на другой день и хотела его стирать, но будущая наша родственница решила его выбросить и потребовать у свекрови денег на новый. Это было обычным делом, так как эта сладкая парочка уже года четыре нигде не работала и уютно сидела на шее родителей будущего мужа. Потом ещё лет 15 мы никак  не могли их отогнать от маминого холодильника. Про эту неравную борьбу за выживание молодых бездельников в городе у меня  несколько рассказов написано в других книгах.
Жена старшего брата и моя первая больше в деревне не показывались – обеим было там неинтересно и жалко потраченных денег на дорогу и подарки старикам. Жена младшего брата приезжала несколько раз, но всегда не поездом, а на своей машине. Поэтому в этой поэме  так мало и уделяем ей места.
Позднее настало время правнучек деда – мы с родным братом возили своих дочек  в деревню несколько раз, чтобы они походили босиком по земле предков и поняли, с чего начинается Родина, узнали, где наши корни. И вроде бы неплохие девчонки выросли – у обеих по двое детей. Двоюродные братья по лени и по глупости не возили своих детей к семейным истокам. Видимо, зря: у младшего сын вырос технарём-урбанистом (вырубил все яблони на огороде бабушки и сделал там английский газон), а у старшего дочь вообще ушла из нашей родни и поменяла ориентацию на западную, с радужным полосатым флагом, наплевав на заветы  предков,  стоны и плач родителей.
Не повезло нам внукам, что мы все русские. Были бы мусульмане – то у каждого было бы по четыре жены и детей с внуками соответственно было бы в четыре раза больше. И поездок с жёнами к деду больше, да и этот рассказ получился бы намного длиннее и красочней. Но, как гласит пословица, бодливой корове Бог рога не даёт. Поэтому и живём с тем, что имеем.

    САМОУБИЙСТВА  НА  ЖЕЛЕЗНОЙ  ДОРОГЕ

       Бежать впереди паровоза можно. Но недолго.

        Как говорила Анна Каренина,  до  скорого!

- Почему так подорожали билеты на поезда?
- Теперь в их стоимость входят ритуальные услуги.

В русской классической литературе не так много героев, бросившихся под поезд. Самые известные: это взбалмошная барынька, запутавшаяся в своих чувствах - Анна Каренина и несчастная красавица из стиха Блока “На железной дороге”. У Льва Толстого нет натуралистического описания события, да и Блок с болью пишет уже о свершившемся происшествии:
Под насыпью, во рву не кошенном, Да что - давно уж сердце вынуто!
Лежит и смотрит, как  живая, Так много отдано поклонов,
В цветном платке, на косы брошенном, Так много жадных взоров кинуто
Красивая и молодая. В пустынные глаза вагонов…
…Так мчалась юность бесполезная, Не подходите к ней с вопросами,
В пустых мечтах изнемогая… Вам всё равно, а ей - довольно:
Тоска дорожная, железная Любовью, грязью иль колесами
Свистела, сердце разрывая… Она раздавлена - всё больно. 
1910.
Кстати, роман у Толстого начинается в поезде и заканчивается под стук колёс. Писал он его пять лет с 1873 по 1877.  В начале романа поезд задавил сторожа на глазах у Анны и Вронского, в конце она мстит любовнику своей смертью. Да и сам Толстой умер в дороге, убежав из дома в 82 года, на станции Астапово в 1910.
У нас в деревне был всего один парень, бросившийся под поезд – Мишка Кириллов. Он был старше меня на два года, учился до пятого класса вместе с моим двоюродным братом. В последние годы  был высоким и стройным, за что получил кличку Налим. Когда играли в салочки в озере, он так красиво изгибался, ныряя и плавая, что вполне ей соответствовал. Я видел его только летом  на каникулах. И вот зимой  он влюбился и решил жениться, а родители были против. Довели парня до края своими запретами – он выпил, побежал на станцию за пять километров и бросился под поезд.
Мы приехали летом в деревню и только тогда узнали об этом. Все удивлялись его поступку, так как он был тихий и спокойный парень, никогда никого не обижал, ни с кем не дрался. Их было двое у родителей – осталась сестра-близняшка Надюха. О её судьбе ничего не знаю, так как они вскоре уехали из нашей деревни.
Второй парень – Толя Игнатьев, просто сорвался под колёса. Ехал пьяный из Красного Холма на товарняке, стоя на сцепке между вагонами. Видимо тряхнуло сильно, он и провалился вниз. Погиб не сразу, долго цеплялся за что-то, а его ноги волочило по шпалам. Он тоже был старше меня лет на пять, с его двумя младшими сёстрами я ходил в клуб на танцы.
Оба они похоронены на нашем кладбище, недалеко от моего деда с бабушкой.
Кстати, летом 1972 года я и сам чуть не стал героем криминальной хроники в Москве. Прошло ровно полвека, а все события до сих пор так ярко стоят перед глазами, как будто было вчера. Мне  18 лет, я молодой и красивый, одновременно встречаюсь сразу с несколькими девчонками, полон сил, планов и радужных мечтаний. Жизнь пока нанесла мне всего одну незаживающую рану – в деревне вышла замуж моя первая юношеская любовь. Хотя она была старше меня на два года,  жили мы в трёхстах километрах друг от друга, а встречались только летом, сердце всё равно не могло смириться с такой несправедливостью. Гуляли всего два лета – мне было 16-17, ей – 18-19. Зимой писали друг другу наивные письма, так как любовь была детской и платонической. Ни разу не целовались по-взрослому, и под короткое белое платье я тоже постеснялся залезть, потрогать её гладкое аппетитное тело. Тогда была другая этика отношений у молодёжи – я даже матом при ней ни разу не ругнулся.  И всё равно не дождалась Валентина Прекрасная, пока я вырасту и стану Сашей-царевичем.
Но жизнь продолжалась, и  в Конаковском техникуме я встретил свою ровесницу – тургеневскую девушку: скромную, ласковую, глазастую, с шикарной фигуркой. А как она целовалась и обнималась со мной вечерами в общежитии… Даже имя у неё было очень редкое по тем временам – Лида. Я ей часто читал стихи: “Хорошая девочка Лида в доме напротив живёт…” Она млела и прощала мне разные интимные шалости.
Весной её группа уехала в Москву на шестимесячную производственную практику. Через два месяца я дико соскучился, напридумывал всяких историй от ревности и в выходной рванул  из Конаково к ней – решил сделать предложение и жениться, чтобы так надолго больше не расставаться. Два часа в электричке сочинял речь, после которой она должна была броситься мне на шею и  со слезами радости прошептать: “Да!  Я согласна!” Купил по дороге букет цветов, шампанского, торт и ближе к обеду постучал в её дверь в общаге в Кузьминках.
В  комнате сидели   две её подруги. Они долго  мялись, путано объясняли и я с трудом понял, что моя ненаглядная сошлась с каким-то соседом и живёт у него. Подруги несколько раз по моей просьбе ходили к ней, но она не вышла даже поговорить со мной. А меня к ней не пускали, боялись, что я устрою драку с соперником, и в неё ввяжется вся общага. Просидев три часа на её холодной жёсткой кровати под виноватыми взглядами подруг, я отправился на Савёловский вокзал. Так плохо и тоскливо мне ещё никогда не было. Если бы она заранее написала или подруги сообщили, я бы запил-загулял с горя в Конаково и не приехал. А так получилось, очень похоже на сцену из фильма “Как  царь Петр арапа женил”, когда граф-француз узнал об измене жены, и его судьба аллегорически  ударила молотом по голове, после чего  он превратился в жалкого карлика, смешно семенившего короткими ножками туда-сюда по своему дворцу.
Вот так же и я – бегаю по перрону,  жду электричку, все меня бросили, никому я не нужен. Вокруг снуют чужие незнакомые люди – никому нет дела  до моей беды. Стало так жалко себя, что поневоле захотелось  всем отомстить, чтобы  поняли, кого они так коварно и подло обидели. И особенно чтобы рыдала и плакала по мне моя несостоявшаяся невеста. А отомстить  можно очень просто – сейчас подъедет электричка, я под неё брошусь, молодой, красивый и несчастный – и всё. Сразу успокоился и стал ходить по перрону в ожидании  стучащего колёсами орудия мести.
Но, видимо, момент для мщения я выбрал неудачный – часа два не было ни одной электрички. То ли ремонтировали пути, то ли расписание изменили. А я с шести утра ничего не ел – сначала спешил к любимой, не до этого было, потом убитый горем, забыл обо всём на свете, а шампанское с тортом оставил подругам изменщицы, чтобы выпили за помин нашей светлой и чистой любви.  В пустом животе бурчит, голова кружится от слабости, а перекусить  негде. На вокзалах тогда кафешек и киосков с едой ещё не было, в ресторане дорого для бедного студента и долго ждать. Вспомнил о вкусном мамином борще, о жареных мясных котлетках с картошечкой, о малосольных огурчиках и потекли такие слюнки, что решил отложить месть неблагодарной невесте до вечера. Сгоняю в Дубну к маме, перекушу, а уж потом и под электричку можно, сытому-то.
 Но после ужина у доброй мамы, за мной зашли друзья и утащили на танцы. А вокзал оказался совсем в другой стороне и никак я не мог до него в тот вечер добраться.
До этого случая, особенно в раннем детстве, я о смерти как-то не задумывался и не вспоминал. Хватало других детских забот. Да и потом,  глянешь вокруг – все молодые и здоровые, ничего  ни у кого не болит, вся жизнь ещё впереди, какой смысл думать о смерти. Успею ещё. В детстве и в юности жили одним днём и от праздника к празднику.
А когда вдруг стали один за другим умирать родственники и знакомые, тогда-то и стали приходить мысли о смерти. Как говорил  мой дядя Александр Макарович в деревне: “Раз родился, значит, умирать надо”.


              ВОКЗАЛЫ

Бомжи-романтики живут на вокзалах, чтобы встречать и провожать поезда.

В царской России и в СССР были три города, где построили здание вокзала, а рельсы положить забыли или не успели. Один город в Московской области – там   положили рельсы, но началась война 1914 года, рельсы срочно сняли и отправили на фронт. А вокзал ждёт их до сих пор. В то же время в городе Бирск построили вокзал, а дорога прошла в стороне.
В третьем из таких городков я даже успел побывать, правда, приехал туда на автобусе. Кологрив был районным центром Костромской области и стоял в 85 км от железной дороги. Я долго ходил там вокруг вокзала, искал перрон, рельсы, водокачку и прислушивался, не загудит ли где вдалеке паровоз. Потом вздохнул и зашёл в вокзал. А он оказался краеведческим музеем.
В нём узнал, что богатый местный лесоторговец Макаров Г.В. купил кирпич, построил вокзал, а потом влюбился в роковую красавицу, загулял, уехал с ней в Париж и там всё состояние профукал. А  остальные купцы так и сплавляли лес по реке, потому что дорогу Вологда-Котельнич построили в стороне. К тому же нужны были ещё деньги на мост через коварную реку Унжу. Я был там в 1976 году, лет через 100 после купеческого загула, а моста до сих пор  не было. Летом строили деревянный из брёвен, и каждую весну его ледоходом сносило начисто. Советские чиновники-придурки не могли понять, что всего-то нужно один раз построить  бетонный мост.
Точно такая же история была и в моей деревне Горке. Не каждую весну, но довольно часто, там тоже речушка глубиной по колено  весной надувалась и сносила единственный мост к станции. Мы с братом приезжали в полуботиночках из города, доходили до речки в час ночи и при свете фонариков пытались понять, “Юнкерсы” бомбили мост или его из бронепоезда фрицы долбили. Брёвна торчали в разные стороны, вода бурлила между ними, а дальше трёх метров фонарики не светили и что там, на том берегу, было не видно. Поэтому, мы шли метров 200-300 вверх по течению и там, разувшись и закатав штаны до колен, спокойно переходили эту речушку. Тем более, что пиявки, которых я боюсь до ужаса, ещё спали в тине и не вышли на охоту за моей кровушкой. Ниже по течению, возле нашей деревни, эта речка летом совсем пересыхала и мы в бочагах (ямах) ловили щук-колосянок.
После развала СССР таких городов и посёлков с вокзалом без железной дороги стало много. В интернете можно легко найти фотографии  последствий разгула ельцинско-чубайсовской дерьмократии. На таких вокзалах нет встречающих-провожающих-отъезжающих, про них поэты не напишут стихи, как про действующие вокзалы: Последний  раз  я  плакал  на  вокзале
Тому  назад  почти  уже  пять  лет.
Какими  равнодушными  глазами
Вы  поезду  тогда  смотрели  вслед!          (Давид Самойлов)
На нашей дороге Москва-Ленинград на многих станциях было по несколько путей, для разъезда встречных поездов и отстоя товарняков. В 1990-е года новые русские бизнесмены сняли рельсы и продали их на металлолом, а на бывших путях гниют в земле деревянные шпалы. Трава там почти не растёт из-за многолетнего удобрения земли нефтепродуктами.
На таких станциях и вокзалов почти не осталось. Деревянные или сгорели или их разобрали на дрова, а рядом с единственными рельсами поставили вагончик-бытовку для продажи билетов. Каменные вокзалы ещё стоят, но в ужасном  состоянии.
Вокзал во Владивостоке переделали под Ярославский вокзал в Москве. Чтобы два одинаковых вокзала в разных концах огромной страны соединяли ж/дорогу. Русский юмор – выехал с одного вокзала и через 8 дней приехал на точно такой же. Бегаешь с чемоданом и у всех спрашиваешь, как пройти на Красную площадь.
Павелецкий вокзал в Москве (один из 10) открыли 1.09.1900 г., осень 1987 открыли обновлённый вокзал к 70-летию Октября. В 1910 с него отправился спецпоезд с поклонниками Л.Н. Толстого для прощания с писателем в Ясной Поляне. 23.01.1924 на вокзал из Горок прибыл траурный поезд с телом Ленина, с тех пор привокзальная площадь до 1992 г. носила имя вождя. 3.08.2002 пустили экспресс до аэропорта Домодедово.


   ВАГОННЫЙ

Вагонный-батюшка, выпьем  же с тобой, чокнемся, поболтаем, друг друга признаем…
(начало заговора в вагоне, дальше надо просить его, чтобы ничего плохого в дороге с тобой не случилось.)

В детстве ни о какой чертовщине мы не слышали, не знали и не задумывались о ней. В садиках и школах всячески берегли детскую психику и ограждали от негатива жизни.  Западных ужастиков ещё не было, а наш единственный фильм “Вий” был про хохлов из позапрошлого века и к нам никакого отношения не имел. Это  позднее, в 1980-е годы,  всё заполонили гороскопы, гадания, маги, колдуны и стало вечером страшно выходить на улицу из-за захлестнувшей страну преступности. За все годы поездок я не помню случая, чтобы за нами гналась нечистая сила или пакостила нам в вагоне. Было несколько интересных и непонятных случаев, но все они происходили по пьянке, так что нечистая сила там вроде бы ни при чём.
Как-то мой младший брат с бывшей женой и её другом, втихаря от меня  поехали в деревню развеять тоску. К тому времени дед умер,  бабушка жила у дочки в Дубне и дом стоял пустой под охраной соседей. В поезде они хорошо приняли на грудь, так как отдых уже  начался, и сбились ночью с дороги, по пути от станции к дому. Пошли полем, сокращая дорогу, увидели какие-то огни, смело повернули на них, предвкушая скорое застолье в тепле и уюте. Вышли к чужой деревне и попали на ферму. А перед ней была яма с навозной жижей после больших дождей. Все трое  провалились в неё по пояс, и остаток дороги шли протрезвевшие,  мокрые, хлюпая ботинками. Видимо, они плохо себя вели в поезде,  вагонный обиделся и  наказал их, перепутав дороги к дому. Хорошо, хоть пошли в нашу сторону, а то бы ушли в ярославские леса, а там в августе волки шалят по ночам. 
Дома прополоскали одежду в детской ванночке и в тазах,  развесили сушиться и сели с соседом, у которого хранились ключи от дома, отметить приезд. Они уже в дороге принюхались к запаху, а он пил водку и всё удивлялся: надо же, днём заходил протопить буржуйку, чтобы просушить дом к их приезду, ничем не пахло, а сейчас такая вонь в избе. И винил в этом  себя, так как топил нашими дровами,  которые лежали на дворе, где раньше стояла корова. Наверно, дрова пропитались навозом. А горе-дачники только на другой день признались ему, что чуть не захлебнулись жидким навозом в  яме.
Второй случай был с этим же соседом ещё раньше, когда он работал трактористом. На всю деревню было  два трактора, обслуживали они всех без отказа, а оплату брали застольем. Поили их до работы и после. И вот дед попросил его зимой проводить до станции на ночной поезд двух дочек. Сосед с дедом хорошо выпили за благополучную поездку, дед полез на русскую печь спать, а гости уехали. Трактор у него был  с маленькой кабиной - “Беларусь”, поэтому дочки сели в тракторную тележку на кучу сена и закутались в полушубки. Езды было полчаса, но так как снег валил стеной весь день и все переживали за состояние дороги, то выехали пораньше к поезду. Через час тряски по полям, младшая дочка заметила, что одна и та же копна справа появляется уже в третий раз. Замахали трактористу, который иногда оглядывался посмотреть, не отцепилась ли тележка с соседскими гостями. Тот остановился, подошёл и стал успокаивать, что едут верной дорогой. У старшей дочки началась истерика, она начала голосить, что они заблудились, уехали в другую сторону в Карелу, замёрзнут здесь и если их не съедят волки, то найдут  окоченевшие трупы только через неделю. Сосед тоже испугался, потёр лицо снегом, немного протрезвел и рванул в нужную сторону. На поезд они еле-еле успели. Зато потом лет десять дед подкалывал соседа во время таких предпоездных застолий, мол, не хватит ли тебе, Витя, а то опять не в ту сторону уедешь.
Сосед бил себя в грудь, что водка была хорошая и  она не виновата, это в поле его какой-то чужой бес попутал, крутил руль не в ту сторону. Поэтому он и кружил вокруг  фермы, хотя по всем нашим дорогам может ездить с закрытыми глазами, изучил их за много лет. Кто помогал ему крутить руль – бесы, черти или ещё кто – так и осталось тайной. А возможно, какой-нибудь вагонный, попал с сёстрами к деду, уснув в их вещах, подружился с нашим домовым или даже домовушкой, живущими за печкой,  и не захотел возвращаться обратно в поезд. Дома теплее, сытнее и не трясёт с утра до вечера, вот он и шалил в кабине трактора.
У нас с братом так иногда случалось в лесу, когда ходили за грибами или малиной. Вроде бы шли  в сторону дома, а попадали всё время на одну и ту же поляну. Словно кто-то водил нас по кругу, не давая выйти из леса. Нам, комсомольцам в то время, и в голову не могло прийти, что это шалит леший или его лесные подручные. Валили всё  на пасмурную погоду и на то, что одна нога у нас короче другой, вот и ходим по кругу.
Про то, что в поездах живут вагонные, я впервые узнал из фильма-сказки “Чародеи” в 1982 году. Там его звали   Фома Брыль, а играл артист Михаил Светин. Он был добрым, смешным и совсем не противным.
Не зная ничего про вагонных обитателей, мы их и не просили ни о чём в молодости. Братья всё больше налегали на водочку – она их весело вела по жизни, а я в силу своего неуёмного оптимизма и склонности к поиску приключений, надеялся на удачу и на то, что хоть кому-то в нашей родне должно в конце концов повести в жизни. И был уверен, что этим счастливчиком буду я.


               АВАРИИ

Пассажиры  поезда “Москва-Санкт-Петербург” поняли, что  случилась какая-то неприятность, когда по вагону с напряжённым лицом прошёл Стивен Сигал.
    Фольклор

Аварий на железной дороге мы никогда не боялись. Наверно, потому, что ни разу не видели их наяву, а по телевизору во времена СССР их не показывали – всё плохое и негативное в нашей жизни было засекречено донельзя. Единственное, про что  ходили слухи – в конце 1960-х сгорел вагон-буфет из нашего поезда. Мы, будучи ещё школьниками, покупали там лимонад, конфеты и пирожные на деньги, что давали нам в дорогу дед с бабушкой за помощь летом по хозяйству. Нам всем по железному круглому рублю, а старшему брату, как любимчику деда, по два рубля. Для нас, детей, тогда это были большие деньги. А главное – заработанные честным трудом. Хватало на две бутылки лимонада, бутерброды, булочки и конфеты.
После трёхмесячных деревенских разносолов – картошки с огурцами и грибами, молока и яичницы – эта первая городская еда была для нас самая сладкая и напоминала, что лето закончилось, теперь мы будем есть сладости горстями.
За все 60 лет путешествий по нашей дороге от Вербилок до Красного Холма ни разу поезд не сходил с рельс, не падал под откос и даже не взрывался. Наверно, просто повезло нам, тверским ребятам. Когда пересекали по мосту великую русскую реку Волгу под Калязиным, страха тоже не было: сам мост невысокий, река в этом месте заужена, а на берегах стояли будки охранников. Одно время мост даже охранял парень из нашей деревни – Витька Синюков. Несколько раз мы встречались с ним в поезде, когда он ехал с работы домой в Сонково.
Местные ребята из моей деревни выросли,  уехали жить и работать в Сонково, Кашин, Калязин, Селижарово. Хотя большинство не изменило старой тверской поговорке: “Хоть дворником, но в Питер!”
А вот катаклизмов в дороге нам хватало и без аварий. Нахлебались досыта. Ливни были по три дня подряд, и  вместо дороги от станции до деревни была полоса препятствий с непроходимой грязью. Шли по полю рядом с дорогой и поминали на все лады членов Политбюро и ЦК КПСС. Почти каждую весну ледоходом сносило мост через речку у станции, и мы ползли с рюкзаками за спиной по мокрым скользким брёвнам, разувшись и закатав штаны до колен. Зимой наметало снег на перрон, и мы прыгали из вагона в сугробы, а потом искали в них в темноте свои вещи. Поезд приходил в час ночи, горели всего два фонаря у станции, остальной перрон тонул в кромешной тьме. Когда красные огни последнего пятнадцатого  вагона  таяли вдали, мы прислушивались, не слез ли кто ещё из других вагонов, чтобы веселее было идти в ночи до деревни.
Зимой в тамбурах общих вагонов и в туалетах намерзал глыбами лёд, да так, что нельзя было открыть дверь. Приходилось садиться и выходить через соседние вагоны. Иногда пьяные проводники закрывались в своих купе на ночь и спали. А мы сами определяли, наша ли станция и выгружались в полную темноту. Поезд ходил раз в сутки, и в случае ошибки пришлось бы сидеть на вокзале неизвестно сколько. Мобильных телефонов тогда не было, а со станции позвонить можно было только в соседнюю с нашей деревню, в правление колхоза. До неё от станции было три километра, к тому же ночью там даже сторожа не было, да и номер телефона мы  не знали. Как десантники в войну с самолёта ночью – мы каждый раз прыгали через дверь вагона в неизвестность.
Так что наша дорога в плане аварий была очень даже благополучная. И вообще тверская земля мне нравится: и природа чудесная, и люди хорошие. Сюда бы ещё тёплое море, метровый слой чернозёма, как на Кубани, и лето девять месяцев в году. Тогда бы точно никто из деревень в города не побежал. Как в поговорке – города надо строить в  деревне, там  воздух чище.
А вот на других дорогах после перестройки постоянно что-то случается. Смотришь новости по телевизору - и волосы встают дыбом, что в стране творится. Зато за свою дорогу в душе поднимается гордость – малая Родина всё же. Угораздило меня там родиться весёлым и счастливым.
Аварий на нашей дороге не было ещё и потому, что по ней поезда не гнали, а плелись и тащились. Почему-то составы не разгонялись как на других дорогах. То ли путь был старый, то ли расписание так составили, но народ к такой езде привык и не роптал. Сидели по углам в вагоне, дремали, пили водку или играли в карты. Самые умные что-то читали, пока было светло.
В июне 1997 года,  когда я на шабашке в Карелии вырубал кустарник вдоль железной дороги, то там по двум путям каждые полчаса с бешеной скоростью проносились длиннющие составы. На пассажирских я даже не успевал прочесть таблички с наименованием городов следования. А от грузовых был такой грохот, что я вставал к ним спиной и смотрел в лес, чтобы под этот шум ко мне не могли подкрасться медведи, которых там водилось видимо-невидимо. Путевые рабочие, с которыми я ездил в лес, каждый день пугали меня страшными историями про медведей-убийц. В руках у меня был топор, а за голенищем каждого сапога по большому самодельному  ножику. В тот раз всё обошлось, но по ночам мне потом ещё долго снилось, как сзади, скребя когтями  по огромным гранитным валунам, ко мне карабкается что-то коричневое и сопящее, пока я, закатив глазки от удовольствия, на вершине валуна пью сладкий чай с мятой и морошкой.
Кто-то так мудро устроил нашу жизнь, что всё плохое забывается быстро, а хорошее и светлое помнится годами. Вот сижу, спустя 60 лет с начала поездок на поездах, и на полном серьёзе кажется, что  ездил я только летом, только днём и только с красивыми девушками. А всё плохое и страшное приснилось во сне  и ко мне никакого отношения не имеет. Поэтому все вокруг и считают меня махровым оптимистом. А я ни с кем не спорю и только улыбаюсь в ответ.


         ДЕТСТВО

Сколько себя помню – всегда любил путешествовать. С рождения всё и началось. Мама поехала меня рожать в деревню к родителям на поезде, трёхмесячного привезла обратно в Дубну. С тех пор в поездах чувствую себя как рыба в воде. Куда  я ездил и сколько, это целая песня. Потому что при коммунистах проезд в поезде  стоил копейки,  шоссейных дорог нормальных не было, а такси мы видели в детстве только в кино.
У нас была всего одна машина в родне и на ней мы всё равно не могли доехать до деревни – каких-то 10 км непроходимой грязи расползались перед нами после дождей. Трактора вязли в тех дорогах. В сухую погоду эта каша превращалась в непреодолимые грязевые торосы, типа ледяных в Ледовитом океане. Застывшую намертво глину мог срыть только мощный грейдер, который появлялся в наших краях пару раз за лето. Даже трактора  объезжали такие места  по полям, попутно и их превращая в противотанковые рвы. А залитые дождём ямы в середине полевых дорог  с годами становились топкой трясиной.
В отличие от шоссейных дорог, поездам был не страшен ни дождь, ни снег. Они ходили в любую погоду днём и ночью. Приключения начинались, когда мы выбирались из вагона на перрон. В 1960-70-е года нас встречали на лошади. Мы забирались на одёр, зарывались в сено и дремали до дома. В дождь нас накрывали клеёнками, дождевиками и старыми плащами. Полиэтиленовой плёнки тогда ещё не было.
Весной и осенью в телеге лежали несколько пар резиновых сапог, для тех, кто хотел идти пешком рядом с лошадью. Так же мы и уезжали – до станции в дедовых сапогах. На песчаном перроне нашего полустанка переобувались в городские чистые ботиночки и в поезде уже выглядели городскими стилягами.
Зимой ехали до станции в валенках, укрывшись старыми полушубками и одеялами. В последние годы всё больше добирались на тракторах – и быстрее и теплее.
Жаль, что детство так быстро проходит и остаётся в памяти лишь ярким, тёплым пятном, которое потом всю жизнь нас согревает и радует в минуты тоски и печали. А в моих воспоминаниях всегда ещё гудит где-то за поворотом подходящий к станции поезд и слышен укачивающий стук колёс. Значит, я ещё в дороге, и  меня впереди ждут новые события и приключения.