Зачисление

Зачисление подразумевалось на конкурсной основе. Мы заполнили анкеты и сдали их начальнику курсу подполковнику Уткину. С каждым он провёл собеседование, после которого я должен был стать, с его слов, командиром взвода, но стал даже больше - командиром роты. Ничего кроме лишних проблем я от этого не получил, и забегая вперёд, скажу, что был рад постепенно скатится до обычного курсанта. Вспоминая известную поговорку, можно сделать вывод, что солдатом я был плохим. По факту на военную кафедру не взяли имевших ограничения по здоровью, все остальные без какого-либо конкурса были зачислены. 

Далее начались хлопоты по покупке формы. Тут не обошлось без историй. Учился с нами Иван Стопинцев, долговязый, худощавый и на первый взгляд ничем не примечательный однокурсник, пока не выяснилось, что носит он обувь пятьдесят второго размера. Времена нашего студенчества были несколько иными, чем сейчас и большим достатком, понятно мы не отличались. Плюс, какой аккуратности и дисциплины можно ожидать от вчерашнего абитуриента, вдруг почувствовавшего себя взрослым и самостоятельным? И вот, когда одним сентябрьским утром вся рота построилась в коридоре кафедры (не на плацу по причине случившегося дождя): подстриженная, выбритая, в новых берцах и форме, начищенная и подшитая, Иван встал в конце второй шеренги в затасканных, страшных, пыльных сандалиях на босу ногу. Подполковник Уткин идёт вдоль строя, проверяет наш внешний вид и, периодически останавливаясь перед каким-нибудь студентом, изливает свою офицерскую желчь. За три «туловища» до Ивана стоит Антон Бабушкин - приветливый, отзывчивый, интеллигентный и с хорошей успеваемостью студент, намертво пришивший нарукавную эмблему рода войск на нагрудный карман. Вообще, самые сильные из нас в гражданских дисциплинах зачастую, столкнувшись с армейской действительностью, выглядели невероятно глупо, видимо, не имея в себе свойства быстро адаптироваться к своеобразию армейской философии, не понимая и не разделяя её.
Совершенно не объяснимо, как Антон мог перепутать место для нашивки, но факт остаётся фактом. К слову подполковнику Уткину достаточно было куда меньшего повода, чтобы продемонстрировать свой талант армейского красноречия. Далее последовали сравнения внешнего вида Бабушкина со слесарем ЖЭКа, вокзальным бомжом и охранником скотобазы, после чего товарищ подполковник поинтересовался, не положил ли Бабушкин на него некое анатомическое утяжеление и завершил пятиминутный свой спич обещанием, что для Бабушкина ответная аналогичная ноша от Уткина будет совершенно непосильна.

На этом наш начальник курса, удовлетворившись собой, готов был закончить экзекуцию, как вдруг взгляд его упал на длиннющие скрюченные пальцы Стопинцева, то и дело медленно двигавшиеся, свисая из сандалий на пол кафедры. Уткин подошёл к жертве и остановился, слегка поводя подбородком в сторону, подобно герою Леонида Броневого в известном киносериале (вообще, мне казалось это сходство: внешнее и поведенческое, далеко не случайным), заложив руки сзади и медленно раскачиваясь с носков на пятки. Надо сказать, что разводы подполковник Уткин проводил дольше всех остальных офицеров кафедры, что позволяло студентам других курсов понаблюдать за «представлением», стоя тут же, но чуть в сторонке. В тот миг, когда Уткин дошёл до Стопинцева, в коридоре военной кафедры повисла гробовая тишина. Студенты и даже некоторые другие офицеры, выглянув из классных комнат, ждали развязки. Напрасно всем казалось, что изощрённый за долгие годы службы в советской и российской армии мозг подполковника Уткина не находит достойных метафор.

- Вас как зовут, о, посланник Олимпа!? – наконец, произнёс он.

- Студент Стопинцев, товарищ, подполковник!

- Имя Ваше как, товарищ студент!

- Иван, товарищ подполковник!

Уткин ласково улыбнувшись, какое-то время, не отрываясь, смотрит Стопинцеву в глаза, продолжая качаться, после чего переводит взгляд на сандалии и спокойно произносит.

- Пошёл нах**, Ваня!

Сообразив суть прозвучавшего, Стопинцев выходит из строя, берёт пакет с вещами и покидает коридор военной кафедры, но, как оказалось, не навсегда. Всё-таки, вскоре ему как-то удалось договориться и получить разрешение присутствовать на разводах в гражданской обуви, конечно, не в сандалиях, а в длиннющих первоначально коричневых ботинках, замазанных жирным слоем гуталина.

Примерно с такого заряда бодростью начинался каждый наш день на кафедре, и так же заканчивался. Через год Уткина, у которого мы были вторым курсом (при положенном одном), сменил подполковник Русланов. Разводы, конечно, остались, но по сравнению с предыдущим это уже были не разводы, а школьные линейки. И максимум, что мог придумать новый начальник курса, это назвать нас «неандерлитанцами» или спросить о причине опоздания или отсутствия того или иного студента, не накатилась ли жена ему на майку в кровати, что тот не смог подняться.