Борис Селезнёв

ПОЭТЕССА
Есть у Владимира одна знакомая, очень талантливая  Поэтесса, в юности ослепительная красавица, личность весьма  замкнутая, которая звонит ему очень редко, и исключительно ночью, часто приглашает его прогуляться с ней по кладбищу,  посетить почивших знакомых и друзей. Конечно, он всегда соглашается, но поскольку общественный транспорт ночью не ходит, а на такси, естественно, денег жалко, этот выход у него с ней регулярно откладывается.
Но вот однажды в полночь у него в комнате пропиликал телефон — это была она! Её голос в трубке показался ему немного взволнованным. Тоном, не допускающим возражений, она поведала ему, что, наконец,  решилась на посещение друзей. И такси будет ждать его у подъезда через десять минут и что ему следует поторопиться.  Делать нечего, он стал собираться в дорогу. За окном редкие призрачные блики автомобилей шелестом своих шин напоминали ему о реальности происходящего. Из соседней комнаты, будто круглое белое облачко, выплыл кот Люксик и, усевшись напротив него, начал вылизывать свою белую пушистую шубку.
— Не хватает ещё, чтобы сейчас он со мной заговорил, — подумалось Владимиру.
А кот, остановив процесс вылизывания, очень пристально и даже где-то насмешливо поглядел на него.
У дверей, на выходе из квартиры, Владимир машинально накинул плащ и шляпу. Потом спустился к машине, которая действительно стояла уже у подъезда. Это был старинный Бьюйк и антураж внутри этой элитной марки предполагался подобающий. Мелькнула и погасла мысль, что таких машин на таксёрской развозке он ещё не видел. Когда за ним, аппетитно чмокнув, закрылась дверка, Владимир ощутил себя совсем в другом измерении.  Даже сам воздух в салоне ощущался иначе — так пахнут старинные деревянные дома, таинственно и вдохновляюще, уводя сознание посетителя в глубину веков.
Естественно, за рулём иномарки сидел негр в белой соломенной шляпе и с бриллиантовой серьгой в ухе, который тут же оскалился и развязно полуутвердительно обратился к Владимиру:
— Так мы отправляемся, сэр…
Владимир кивнул и машина, как большая океанская лодка, плавно тронулась с места.  Внутри чувствовался объём и масштаб автомобиля, так что можно было совершенно свободно повернуться к водителю и рассмотреть его более подробно. Это действительно был по виду молодой негр, со свойственной этой породе  особой змееподобной  пластичностью и нагловатой манерой поведения. Появилось неясное, а потом уже определённое чувство, что Владимир уже где-то его видел… и не один раз.  И тут же в голове замерцала где-то услышанная фраза: «Россия не может конкурировать с нами…» И мысли словно замкнуло:  да это же Обама! Барак Обама! Точно!  И Владимир  как-то сразу успокоился. Ведь определённость, даже мрачная,  всегда лучше тайны или гадюки в мешке. Теперь же он предположительно знал, по крайней мере — кто на кого похож. Единственная деталь в облике водилы немного смущала холодный аналитический ум путешественника:  ткань воротничка полосатой рубашки Обамы плавно переходила в лоснящуюся кожу его шеи и будто срасталась с ней…
— Похоже — это клон… вот чёртова кукла! — осенило Владимира.
Но только он это осознал,  парень так сильно нажал на газ, что мощная сила развернула пассажира и крепко прижала к спинке сиденья. Взгляд его самопроизвольно упал на дорогу, где с бешеной скоростью замелькали огни редких машин… Одновременно с этим,  включился экран небольшого монитора, встроенного в блок приборной панели автомобиля, где возникли контуры полуголой джазовой певички, которая под вопли саксофона, сопровождая мотив непристойными телодвижениями,  взвыла на ломаном русском языке: «Скогей-скогей водьми меня, дгужок…»
Владимира затошнило, но он не знал, что ещё предстоит увидеть ему. Водитель-Обама вдруг начал терять чёткие контуры и, словно в мультике расплывшись, стал вбирать в себя женские формы виртуальной певички, чёрной, как смоль. До конца сформировавшись, она сладострастно потянулась к испуганному  пассажиру, а его в свою очередь отшатнуло в обратную сторону. Гримаса огорчения исказила и без того неприглядную личину, волны дрожи пробежали по её щекам, и она в свою очередь стала терять телесные очертания, тут же приобретая другие. На этот раз перед Владимиром нарисовалась скользкая, с множеством шевелящихся лапок мокрица, с лицом известного своей тёмной и дурной славой отравителя детей Кинсбурга. Из его ушей поползли черви и насекомые и он тоже плавно и сладострастно потянулся к своему соседу, смачно  чмокая и подвывая…
И тут из уст Владимира непроизвольно вырвалось:
— О, Господи-Боже! Спаси и помилуй!
Водитель-монстр тут же сдулся, сморщился и машина остановилась.
На месте водителя снова появился Обама, буркнул что-то про сбой в работе бортового компьютера, искажения в голограмме, про дурной искусственный интеллект, который местами просто жесть, ослепительно улыбнулся, выскочил из машины и любезно, с запредельным подобострастием, выпустил своего пассажира на волю.
— Что только не причудится в таком обществе, — подумал Владимир, пока мимо его носа шелестя шинами, отбывал в свои тёмные края, загадочный автомобиль.
А Поэтесса уже нетерпеливо ждала своего гостя у ворот тихого, ночного кладбища.
Она была, как всегда, прекрасна! В душе Владимира вновь шевельнулся огонёк былой влюблённости. Он подошёл ближе. На ней было короткое светлое платьице, туфельки на каблучках и, как всегда, воздушная широкополая шляпа. Владимир страстно приник губами к её руке в горячем, порывистом поцелуе. Она сразу не отняла руки, будто выжидая чего-то, и влюблённый вдруг почувствовал холод, исходящий от её тела. На вид же всё было в ней, как прежде,  мило и очаровательно, но в то же время нечто новое, леденящее ощущалось в каждой её клеточке,— словно бы это была не она… Но вот, что-то дрогнуло в лице Поэтессы и некий луч озарил её ланиты. Она сначала шёпотом, а потом всё громче начала читать стихи:
***
Вот открылся космос для меня,
Сердце боль холодная пронзила.
Замерзаю, гибну среди дня,
Среди ночи чувствую могилу.
Это коршун мышку заимел,
Это когти затерзали её тело.
Это тёмный рыцарь пролетел,
Никому до мышки нету дела…
Есть надежда только на тебя!
Если ты отчаешься на битву,
Если ты подаришь жизнь, любя
За несчастную…
Твержу я вновь молитву…

Некое беспокойство вселялось в душу Владимира вместе со странными и тревожными стихами Поэтессы. Возникало ощущение, что эти строчки адресованы именно ему, а не кому-то другому отвлечённо-абстрактному. И чтобы хоть как-то разрядить обстановку Владимир позволил себе задать Поэтессе обычный, серый, бытовой вопрос:
— А как скажи, вообще, твоя жизнь проистекает, давно ведь не виделись, всё ли в порядке?
Поэтесса изобразила лёгкое удивление на своём прекрасном лице, и, немного помедлив, печально произнесла:
— Конь моего светлого рыцаря бьёт копытом на въезде в чудесный город мечты и наших встреч, но, увы, ему мешает чёрный дракон, а для меня всё на свете рушится…
Владимир кивнул, а про себя подумал, что вот она (!) — настоящая, неподдельная поэтесса — никогда не ответит на вопрос прямо. Она вся в образах, туманах, рыцарских турнирах и всё чего-то ждёт. А уж созрела давно, замуж пора, но всё принцы на уме и покоя не дают… Но вдруг сконфузился и уничижился от светлого и чистого взгляда Поэтессы, в её глазах отражались странные, блуждающие кладбищенские  огоньки.  И стал себя яростно клясть за чёрные и несправедливые мысли. И готов был уже рухнуть в раскаянии к её ногам…
Между тем, они медленно и плавно двигались по главной алее, направляясь вглубь замершего в мёртвой тишине погоста. В зыбком полумраке вокруг мерцали кресты, и тихий умиротворяющий свет ложился на сердце. Тревога начала отступать, и Владимир обратил свой взор на окружающую действительность. Он начал замечать то тут, то там по сторонам трепещущие золотые огоньки на могилках, а возле них шевелящиеся людские тени. И было странно ему, что в душе у него не было естественной боязни и страха. Был мир и покой на сердце. И тихо-тихо было вокруг.
Но вот тонкие холодные пальцы Поэтессы коснулись руки Владимира, и она, дыша «духами и туманами», вдруг зашептала:
— Посмотри, посмотри, кто к нам идёт…
Владимир взглянул и увидел странную картину: по пустынной центральной аллее кладбища к ним приближался… ребёнок! Вот ближе, ближе и яснее вырисовывается лицо… И Владимир вдруг понял, что ребёнок весь белый… седой! Теперь он ещё внимательнее вгляделся в приближающего мальчика и вдруг узнал в нём Сашу Высинского, известного в широких кругах узкого поэтического общества, поэта. Маленький Высинский подошёл ближе и жестом руки предупредил уже срывающиеся с губ посетителей приветствия и вопросы. Он, для большей важности в дополнение ко всему, приложил палец к губам и повёл поздних гостей вглубь погоста. По мере движения Владимир со своей спутницей начали догадываться, куда их ведёт маленьких грум.
Это была могила Мэтра. Она сияла в огнях. Рядом ширился и высился громадный и длинный стол, за которым многочисленно и плотно сидели писатели и поэты. На столе громоздилось множество бутылок водки и вина, разнообразные  салаты и холодные  закуски, заливное мясо, устрицы и прочая разнообразная снедь.  Однако, было очевидно, что гости не особо налегали на еду, хоть и пили не слабо. К слову и, судя по внешности, совсем пьяных не обнаруживалось. От стола исходил привычный всем невнятный гул застолья, редко прерываемый одинокими возгласами.
Во главе стола, словно бриллиант в оправе, молча и торжественно, восседал Мэтр.
Когда Поэтессу и Владимира грум-Высинский попытался усадить в разных местах застолья, спутница нашего героя так крепко вцепилась в его руку (ну, словно кошка — подумалось  ему), что Владимир был вынужден попросить сопровождающего найти им места рядом. Высинский кисло поморщился, но просьбу исполнил. Несмотря на плотно сидящих гостей, место, как ни странно, нашлось совсем близко от президиума, откуда Мэтр покровительственно кивнул им. Владимиру и Поэтессе сразу же налили по полному бокалу, ему — водки, ей — красного вина и Мэтр небрежным жестом предложил им выпить, что Владимир исполнил неукоснительно. Поэтесса же лишь чуть-чуть пригубила и поставила почти полный бокал обратно на стол. Близсидящие бражники неприязненно покосились на неё, а Мэтр понимающе улыбнулся.
Когда общее внимание к ним немного ослабло, Владимир смог спокойно разглядеть присутствующих. Много было странного  в облике сидящих вокруг и, словно понимая замешательство вновь прибывших, сосед, что сидел слева, лишь только у Владимира возникал вопрос по поводу той или иной детали облика пирующих, тут же объяснял причины и следствия этого поразительного явления. Во-первых, добрая половина гостей сидела в крепко завязанных медицинских масках. Они их не снимали даже когда ели и пили вино, в результате чего маски у них, словно у вампиров, кроваво алели и были у рта прогрызены, свисая с подбородков клочьями. Смотреть на это было не очень приятно. Сосед слева пояснил, что тот, кто при жизни во время так называемой пандемии надевал маску, особенно в храме, здесь обречён носить её вечно. Такое наказание они несут за то, что посмели исказить образ Божий, надев тряпку на лицо. Ещё на вопрос, отчего у многих сидящих за столом на левом плече виден некий знак, словно изнутри светящийся и напоминающий цветок лилии, сосед слева тут же с готовностью объяснил. Он рассказал, что это те люди, которые продали своё тело Вельзевулу за деньги и блага земные (тёплое место на службе, должность и т.п.), подписав согласие на укол сатанинской «вакцины».
— А почему именно лилия? — не удержался от вопроса Владимир.
— Знак лилии выжигали калёным железом в прошлые века на левом плече падших женщин, которые продавали своё тело за деньги. Здесь, если вдуматься в это действо вкладывается точно такой же смысл: эти люди продали Богом данное им тело князю тьмы, кто – за деньги, кто — за выгодное место на службе, кто — за лживо обещанное здоровье. Все они, по большому счёту, являются проститутками. Потому что Дар Божий — тело продали за сладкие земные блага. И после этой подписи, тело им уже не принадлежит. К тому же, они пустили в него нечистого духа, который будет мучить их во веки веков.
— А как же те, которые не знали об этом, которых просто обманули? — словно слабое эхо прозвучал вопрос Владимира.
— Таких людей в принципе нет! — тоже очень тихо, но проникновенно прошептал сосед. — Ведь каждое слово, каждый жест, каждое дыхание там, наверху знают… И он, видимо для большей убедительности, поднял вверх свой длинный, чёрный и кривой указательный палец! У каждого, кто решался на укол, был шанс или вариант не делать этого. Это факт.
Владимир кивнул, хотя точно этого не мог подтвердить, поскольку маску не носил и подозрительный укол не делал.
Вдруг над пиршеством воцарилась мёртвая тишина — это Мэтр поднял левую руку вверх, тем самым приказывая всем замолчать и давая знать, что будет говорить. Вокруг Владимира и Поэтессы, словно тихие прибрежные волны, зашелестел человеческий шёпот:
— Сейчас, сейчас  будет говорить наш обожаемый начальник и отец…
Когда шёпот схлынул, над головами присутствующих повисла тяжёлая, словно полог портьеры, душная пауза. Даже кладбищенские сверчки замолкли. Лишь слабый ветерок колебал огоньки золотых свечей в чёрных канделябрах на широком столе. Мэтр поднялся, тут же ему налили большой бокал ярко-красного вина, и он, подняв его, сначала тихо, а потом всё громче начал говорить…
— Вы все здесь собрались в большей или меньшей мере отмеченные небесным талантом, который должны были бережно хранить и приумножать. Спасибо, что пришли сюда на этот скромный, дружественный пир! Вы все уже сейчас, за двумя исключениями, находитесь вне поля действия земной жизни, и я хочу вас поблагодарить за верную службу высоким идеалам творчества! Вы всё делали именно так, как требовала жизнь, которой управляем мы. Вы молчали, когда нужно было говорить, и спасать этим своих друзей, и говорили, когда надо было молчать! Вы сочиняли стихи о полевых цветочках и умилялись этим, не замечая, что ближние ваши умирают в страшных мучениях от чёрной заразы, которую придумали мы и радовались войне, что уносила светлые жизни ваших детей! Вы вели их за ручку на уколы, которые убивали их, а сами придумывали бравурные вирши о грядущей победе над своими же бедными кровными братьями и сестрами! Зачем вы всё это делали? Чтобы спокойно спать и есть, остальное вас не касалось. Ради этого вы готовы были пожирать червей и насекомых, которых мы вам предложили вместо обычной человеческой пищи. Свои храмы вы превратили в зверинцы, где вы, словно псы, стояли и молились в намордниках. Кому вы молились? А вы молились нам. К святым иконам вы приходили в масках, боясь от них заразиться! А теперь вас, будто собак, уже никогда не пустят в храм небесный! Благодарю вас! Вы хорошо послужили мне! Особое моё почтение священникам-попам, которые вели своих овечек-прихожан на убой, заставляя колоться этой отравой и прекрасно ведь знали, что творили. Вы хотели избежать встречи с нами или жить вечно на земле? Привет, дорогие мои! Вот мы и встретились! А теперь веселитесь! Здесь вам самое место!
Владимир не вытерпел и встал. То ли водка ударила в голову, то ль некая сила заставила его подняться…
— Я возражаю, я — против! — закричал он. — Это всё ложь и обман, и клевета! Мы не такие!
— Ах, вы не такие! — вдруг взвыл и зарычал  Мэтр — взять их!
И все сидящие за столом мертвецы, вдруг молча, и угрюмо повернулись к Владимиру и поэтессе…
— Бежим! — горячо вскричала она прямо в ухо Владимиру,— мы ошиблись адресом и попали не туда, куда шли… Это подлог и подделка, это враги! Но теперь поздно и надо спасаться…
И они бросились прочь! Владимир не знал, какая сила вдруг подняла их над кладбищенскими деревьями и понесла среди звёзд к зардевшейся полоске света на горизонте. Это поднимался рассвет над тёмной и спящей страной.