Ангелы белые нас повенчали

    (В память неизвестных пограничников и воинов внутренних                войск, погибших при защите Брестской крепости)

*     *     *
Для чего вселенная?
Для звёзд.
Для чего звёзды?
Для сияния.
Для чего сияние?
Для глаз любимых.
Для чего любимые?
Для гармонии во вселенной!

*    *    *
Божия милость в юдоли печали
Из мирозданья явила тебя,
Ангелы белые нас повенчали,
Скорбно венцы возложили, любя.
Ты, как улыбка небесного света,
В душу стекаешь, беззвучно журча:
Будто зимой распускается лето…
Ты в моей жизни — как в храме свеча.
 
1
Моя душа привольна, словно птица,
Моя любовь — красавица жена,
И Родины священная граница,
И чистая озёрная страна.
Я — новый командир погранзаставы,
Ещё почти безусый лейтенант,
Согласно пограничному уставу,
Впервые в жизни заступил в наряд.
Был вечер двадцать первого июня…
Как заливались в роще соловьи!
Со мной жена простилась нежно — Юля:
Глаза её сияли от любви.
Потом пылал закат… последний мирный,
А на рассвете — зарево войны
Отечественной, варварско-вампирной:
Уж не объелся ль Гитлер белены?!
Вот перед ним сняла Европа шляпу
И пала ниц, как нищая вдова:
Так подаёт свою собака лапу
Хозяину на строгие слова…
Зарокотали танки на границе,
Завыли бомбы, мины, вздыбив свет,
И запылали сёла, как зарницы,
Проснулся Брест — наш древний Пересвет*.
И крепость ощетинилась сурово:
Она — не европейская вдова,
Её содержит мужество, не слово,
Не прочие «геройские» слова.
Прямой наводкою по цитадели
Из танков и орудий бьёт вражьё,
Ряды бойцов редели и редели,
Мы третий день с командою: «В ружьё!»
Горели танки, рушились казармы,
Но мы держались как одна семья.
Враги жестоки — сущие хозары —
Горела под фашистами земля!
По плану ж нечестивых «Барбаросса»,
Планировалось крепость взять за час
И двигаться к Москве молниеносно,
Не изменяя фюрерский приказ…
Война уже — недельная старуха:
В глазах и на губах — песок и пыль,
Кирпичной крошкой заложило ухо,
Долдонят пушки жуткий свой псалтырь…
Все в окруженье. Никакой надежды,
Ведь крепость наша — тайнопись руин;
Не ведаем, когда мы смежим вежды —
Я и Леван, бесстрашный армянин.
Он пулемётчик; два неполных диска,
Мой пистолет и фляжка без воды;
Один сухарь, последняя редиска —
Таков запас прижизненной еды.
Сержант усатый, лейтенант безусый —
Остатки всей заставы боевой,
Армянокровной, кровнобелорусой, —
Вступившие в последний, смертный, бой…
*     *     *
Врага добили в бункере Берлина,
Имён героев всех не перечесть.
Но есть и «неизвестная» картина
Погибших под девизом: «Доблесть, честь».
*     *     *
Сержант Петров. Горел он в танке.
Остался жив — без рук и ног,
Не смог жениться на Татьянке,
Остался «материн сынок».
Отец-матрос погиб на море,
Вступая в новый миллион
Незаживающего горя, —
Он даже не был погребён…
Такой добились мы Победы —
В жестоких муках и слезах;
Остались считанные деды,
Кто в ратных действовал делах.
Герой Советского Союза,
Почти столетний ветеран, —
Для внуков, видимо, обуза —
От страшных не скончался ран:
Не хочет продавать награды
(А покупатель-то с мошной!);
Конечно, внуки деду рады,
Но от «железок» он «чумной»,
Всю жизнь брюзжит: «Помру — продайте,
Пока ж не сыпьте соль мне в кровь
И умереть спокойно дайте,
Коль вы не верите в любовь»…
Я помню, как в пятидесятых
В последний путь «шагал» Петров —
Без рук, без ног, в бровях лохматых —
И стадо пыльное коров.
А он в телеге. Гробик детский.
Седая мать идёт, вдова,
Её шатает ветер дерзкий…
И сыну было тридцать два…
Коров гнала доить Татьяна —
В его мечтаниях жена.
Она бичом «стреляла» рьяно
И, кажется, была пьяна…
2
Нам смерть грозит от голода и жажды,
А пограничных в плен враг не берёт,
Решили мы: не умирают дважды,
И двинемся туда, где фронт идёт.
Зарыли в месте тайном документы,
С петлицами расставшись в темноте,
Под пулемётные аплодисменты
Мы тронулись к спасительной черте.
Ни облачка, ни звёзд на блеклом небе,
А ночь вокруг — хоть выколи глаза;
Я в мыслях о войне, жене, о… хлебе,
И на щеке — прощальная слеза.
Спас Мухавец! Водою полним фляжку;
Опять ступаем в росную траву,
Но задеваем минную растяжку…
Что было в думах, стало наяву…
Сын Мухавец впадает в лоно Буга,
А Буг привычно в Балтию спешит,
Куда умчал тела моё и друга…
А в душах наших вечность ворожит.
3
Как тяжело душе моей, родная,
Не видеть дочь, рождённую в войне!
Ведь, знаешь, вечность не имеет края,
И эта тяжесть вечная во мне.
Своей любви тебе не досказал я,
И ласки не дочувствовала ты,
Проклятая война тебя терзала
И погребла счастливые мечты.
Мои уходят в вечность одногодки,
Пожившие немало средь семьи,
Но без любви, как фронтовые сводки,
Ан и на фронте пели соловьи…
*     *     *
Не дожил дня до девяноста
Ещё один солдат войны,
Шафран осеннего погоста
Внимал ему, как хрип зурны.
Свет будто вымер; только внучка
Из всей расхристанной семьи
На гроб кидала тонкой ручкой
Прах праха глинистой земли.
Как мало лиц! Всё больше — тени…
И дал почётный караул
Залп-благодарность поколений —
Лишь вороньё с ветвей спугнул.
А рядом — старый холм, заросший
Уже трёхлетней лебедой,
И крест, поникший тяжкой ношей
Над помковзводовской судьбой.
Он ранен был под Могилёвом,
Но выжил; штурмом брал Берлин.
И потерялся в мире новом:
Как перст, заброшенный — один…
Что ждёт его соседа — память
Спешащей по миру родни?
А может, жизненная заметь?..
И будут воины одни…
4
И вновь терзаю я тебя слезою,
Душа моя седой моей души,
Ко мне своей возвышенной душою
Ты от землицы грешной не спеши.
И доченьку с зятьком, и наших внуков
Ты за меня дорадуй, долюби,
Побудь ещё моей земной порукой,
Как в океане ладят корабли…
Потом явись — любимой, долгожданной —
Росой прохладной на небесный луг,
И будешь ты мне неземной осанной,
Как вечный, верный и любимый друг.
*     *     *
Прикрыв глаза, едва дыша,
Стоял, как перед образами,
Я пред тобой — твоя душа
Видна закрытыми глазами.
Как будто было всё вчера…
Дрожит в руке слепое фото:
«Родному. Уля-медсестра».
Истлел бы я в земле, пехота…
Я помню лишь снарядный вой,
И сердце вспыхнуло, как спичка.
«Ну, потерпи ещё, родной…»
— Я потерплю… Люблю, сестричка…
Наш не родился жданный сын…
Меня стянула в щель траншеи
Ты из последних слабых сил
И умерла с осколком в шее…
И вновь стою перед тобой —
У тверди мёртвой обелиска.
«Ну, потерпи ещё, родной…» —
Воскресший голос рядом, низко…
*Пересвет — монах Троице-Сергиевой лавры, герой Куликовской битвы 8. 09. 1380 г.