Станционный смотритель. гл. 6

6

В тот же день, уже под вечер,
Отмолившись, ставил свечи,
По Литейной брёл неспешно;
Дрожки вдруг промчались спешно,
В них узнал гусара я,
Мысль мелькнула у меня.

Дрожки встали возле дома,
Трёхэтажного, большого,
И гусар вбежал в него,
В чреве скрылся он его.

Я за ним, закрыты двери,
Дал звонок, зайду ж — не звери,
Не съедят же так меня,
А прогонят — не беда.

«Отворилися» те двери,
В этом твёрдо был уверен;
И служанка: «Вам кого?»—
Всё пытает так легко.

— Мне Самсоновну Авдотью,
Связан с ней родной я плотью,
Сам ей всё и расскажу;
— Ей сейчас я доложу.

Но я смелости набрался,
Через комнаты промчался,
И в одной такой из них
Я увидел их двоих.

Минский отдыхал на кресле,
Рядом с ним же, как бы вместе,
Дуня, сидя, как в седле,
На английском том коне.

А одета как роскошно,
А причёска — падать можно,
Всей красы — неимоверной,
Видно, что любовь безмерна.
 
Молча сидя, отдыхая,
И на пальчики мотая,
Чёрные его, как угли,
Длинные красивы(е) кудри;
Нежно смотрит на гусара,
Вот она — любовна(я) пара.
Сей картиной любовался
И доволен я остался.

— Кто там, — слышен голос нежный,
Не успев ответить прежде,
Дуня голову «свернула»,
На меня она взглянула.

С криком пала на ковёр,
Минский был ох как востёр,
Весь дрожал уже от гнева:
— Хочешь что, кусок ты древа?
Взял за шиворот меня,
Вытолкал за дверь, пыхтя.

Дочь увидел я мою,
Легче стало за судьбу,
Я узнал, живёт красиво
И богата, и любима.

А что дальше стало с ней,
С Дуней, доченькой моей,
Я не ведаю о том,
Что же стало с ней потом.

Уж три года нет вестей,
Славной доченьки моей;
От того я всё грущу,
Водку на работе пью.