Москве

Обладают таинственным даром барельефы купеческих стен:
Саламандра хранит от пожара, Лорелея – от горьких измен.
Вновь столица красуется ярко: чешуёй тротуары мостит.
Башни встали троянским подарком, стяг данайский над шпилем парит.

А троллейбусы сбросили дуги, как олени весною рога,
Подались они в тундру, где вьюги. Им свобода, видать, дорога.
Раритетные, как промокашка, из тетради, что школьник берёг,
Но автобус отнюдь не Букашка, по бульвару, как буйвол, бредёт.

С непонятной тревогой приемлю лип брутальных парад на Тверской.
Но врастает фундаментом в землю вдовий дом на Николо-ямской.
Что останется внукам – не знаю. За Кутафьею башней стена?
Убегает в Палиху Лесная, но и здесь через дом чайхона.

Ты прости нас, Москва, за молчанье, по которому рушатся в прах
Наших предков далёких ваянья и купеческий дом в Кадашах.
Город мой не подвластен печали: он гостей удивленьем берёт.
Коли в панцирь его заковали, так в Неглинку, как ящур, нырнёт.

Верить хочется, всё же не даром барельефы взирают со стен.
Саламандра, спаси от пожара. Лорелея, избавь от измен.