Собачья исповедь

                Глаза собачьи
                могут вопрошать
                и  рассказать о многом могут:
                в них отражается,
                как в зеркале, душа:
                и разглядишь в них
                радость и тревогу               
               
                Посвящается Шарику – четвероногому другу И.О.Борисевича


 Родители мои –
Простое собачьё,
Хотя фамилия
Потомственная: Лайка.
Я рос на улице,
Познал добро почем,
И хлеб насущный
Добывал как попрошайка.
Друзей своих бездомных
Помню я и чту:
Мы на чужих дворах
Теряли вместе клочья;
Всю нашу ненависть
К цепному кулачью
Мы изливали
        на их заборы,
                молча…"
Вот так и жил:
Мечтал и всё учил с листа.
Но чаще всё же
Жизнь уму учила…
Потом, когда подрос
И хвост колечком стал,
Судьба, как с неба, мне
Хозяина свалила.
И сразу мир оглох,
Качнулась вдруг земля:
Прощай, свобода,
Детство, игры, перепалки -
Явился ОН
И глаз, как нож, вонзил в меня,
Как будто по башке моей
Ударил палкой.
Я ошалел от "чуткости" такой.
А ОН всё взглядом
Шарит меня, шарит.
И как отец,
Иль словно в доску свой,
Позвал меня, присвистнув:
«Шарик, Шарик!..»
Отнять свободу –
Разве будешь рад?
Влезать в хомут – ошейник
Всё ж придется…
Его-то звать
Так модно: Эдуард.
Меня ж назвал –
Вся улица смеется.
Привел домой
И сразу же на цепь.
Ну, чем я провинился перед Богом?
Да лучше разорвал
Меня бы вепрь,
Чем на цепи
Дворовым быть бульдогом.
Теперь зубри науку:
«Голос дать!» -
Чтоб сторожить добро
И днем и ночью,
Найти в лесу «рябца»,
След зайца взять,
Чтоб показать хозяину
                воочию.
«Смотри, - однажды
Так сказал ОН мне, -
Не овладеешь ежели,
Брат, хваткой,
То есть возможность
К будущей зиме
Стать для хозяина
Хорошей шапкой...»

   2
И вот пришла
Учеба полевая.
Как говорил мне ШЕФ:
«В поту лица,
Без пререканий, суеты и лая,
Пройдешь, как в армии,
Весь курс бойца…»
О днях тех
Вспоминаю с содроганьем.
ШЕФ в каске был,
А я в коляске – без:
Мы в первый раз
Осенней мокрой ранью
На тренировку выехали в лес.
Сижу в коляске
И со страху лаю,
А к горлу поступает тошнота.
Как рухнул на дорогу я -
                не знаю,
Но ощутил всю тяжесть колеса.
А Он всё прёт –
Устроил мотогонки! –
Глаза квадратом, нараспашку рот,
А я, как каскадер,
Своей дубленкой
Мету большак
И дуба дам вот-вот.
Какой тут: «след!»,
Какая к черту: «стойка!» -
Всё то, что знал –
Я напрочь позабыл.
А Он твердит:
«По практике, брат, двойка.
Да ты, кажись,
Породистый дебил?..»
Больней всего напраслиной обидеть.
Я загрустил,
Почти не пил, не ел.
А Он опять мне:
«Слушай, ты не гриппом,
Случаем, паренек мой, заболел?..»
Потом еще сложней
Наука стала:
ШЕФ гром пускал
Над ухом из ружья,
Да так, что шкура
На дыбы вставала,
А хвост меж ног
Елозил у меня.
Учитель мой -
Любитель на побаски,
В сердцах ярлык
Приклеил мне: «Лопух!»
А мне б чуть-чуть
Внимания да ласки,
А Он стволом вонючим
Прямо в нюх.
И вновь упрек:
«Вот, если б жив был Тёпка –
Зимою он один
            двух зайцев брал,
Среди собак –
Он был как Разин Стёпка,
Иных овчарок за уши таскал…»

Ему бы знать,
Хозяину такому,
Как на глазах моих
У старого плетня
Стреляли по отцу,
Отцу родному,
Дуплетом из такого же ружья.
С тех пор всей шкурой
Ненавижу выстрел
И уши затыкаю между ног.
А то б давно, сноровисто и быстро,
Я глухаря ему бы приволок.
Но это ерунда,
               весны цветочки,
  А ягоды с кислинкой – впереди.
Как вспомню те кошмарные две ночки,
Так сердце вылетает из груди…

    3
А было так.
Приехал как-то с Волги
Такой седой, весёлый гражданин.
За клюквою приехал, ненадолго.
И звали его, помню, Валентин.
Со встречи, как и принято, «поддали» -
Законы не собачьи ведь у них.
Потом всё надо мною гоготали:
Смотрели, как смекалист я и лих.
Хозяин расхвалился перед гостем
И я, чтоб не ударить мордой в грязь,
На задних лапах
               с лёту "брал" я кости,
Показывая выучку и класс.
Какой восторг,
              когда в труде удача
И люди восхищаются тобой!
Я думал, что от радости заплачу,
Когда хозяин чмокнулся со мной.
И, потрепав мне голову ладошкой,
ОН глазом мутным хитро подмигнул:
«Здесь у тебя прибавилось немножко,
Но вот от страха –
                очень жидкий стул.
Готовься завтра вновь держать экзамен –
За клюквою поедем с утречка.
Покажешь гостю, чем богат и славен:
И ум, и нюх, и скорость гончака…»

На утро вновь неплохо шло вначале.
ШЕФ похвалил меня:
«Растем, растем...»
Для бодрости согрелись на привале:
Кто вновь пробежкой,
                ну, а кто – нутром.
И вот оно, всё мхом заросшее, болото:
Какой простор,
               какая красота -
Не то, что лаять, взвизгивать охота –
По мху стелилась клюквы краснота…

Хозяин с гостем – сразу за корзины.
«Комбайны» заходили, как в полях:
До вечера не разгибали спины,
Забыли про охоту и меня.
Но вот мешки набиты под завязку,
И солнца диск
              упал вдали за лес.
"Трудяги" мои вынули колбаску
И проявили к пище интерес.
А мне опять,
Чтоб не сидел без толку,
И, видя мой звериный аппетит,
Хозяин в воздух бухал из двустволки –
И тут же предлагал мне «дефицит».
Я эту хитрость
             раскусил в два счёта:
Давнишний метод пряника с кнутом.
И я удрал от них
                на край болота,
Решил в лесу остаться дикарём.
Уж лучше здесь
              подохнуть с голодухи,
Иль в честной схватке замертво упасть,
Чем каждый раз
              ружейным громом - в ухо,
Да сапогом ощупывать мне пасть…

Закат угас…
Лесные смолкли звуки,
И сверху навалилась темнота.
А вместе с ней,
          как будто чьи-то руки
Схватили сзади, ниже живота.
Обмякло всё,
И дрожь, как дождь по шкуре,
Отнялся зад, заклинило язык.
А  где-то недалече,
              будто бы на Уре,
Ревел медведь, а может лесной бык…
Напряг глаза:
Чернеет рядом что-то.
Подумал: лось,
А это – ближний  куст.
Со страху вновь
В дугу согнула рвота,
Хотя нутром давно стерильно пуст.
И так  - всю ночь.
О, как я ждал рассвета!
Так с фронта ждёт
             родного сына мать.
За все страданья и за муки эти
Медалью сразу надо награждать.

    4
Но вот уж небо засерело с края.
Заря за лесом, разложив костёр,
Рожало утро,
             светом умывая:
Кусты, камыш и моховой ковёр.
Пришло блаженство,
               страхи улетели.
Как во хмелю, упал в глубокий сон.
И вижу четко,
Будто в самом деле:
Стол полон лакомств,
                в центре – «выпивон».
И я сижу,
Как царь на именинах,
И кто-то лестно произносит тост.
Хозяин мой,
           согнув в услуге спину,
Несёт с улыбкой на подносе кость.
Я пасть открыл –
Хватнул винца немного,
Прищурил глаз,
              и лапой о поднос:
«Слыхал, ты был собачьим педагогом?
Хотя имел тупой, обычный нос.
Теперь ты будешь сам
              держать экзамен:
Неси сюда проклятое ружьё,
На темя ставь стакан,
              а сверху -  камень,
Проверю я достоинство твоё...»
И ловко взял мишень свою на мушку,
Закрыл глаза и… надавил курок.
Раздался гром, сильнее чем из пушки.
Сон отлетел.
              и я вскочил, как волк.
Хотел бежать,
Но вновь раскат дуплета,
И следом эхо – хлёстко, словно бич.
А в завершенье, словно рикошетом,
В ушах моих
            застрял хозяйский клич.
Я вновь, как крот,
            зарылся под корягу –
Инстинкты сохранения сильны.
Я стал похож на дохлую дворнягу,
А мой живот –
Две жилки вдоль спины.
Качала слабость,
            будто выпил чачи.
Подумал: всё, пристукнуло концом.
Но, видно, и у нас есть бог,
                собачий -
Фортуна вдруг приблизила лицо…

   5
Мне не  забыть ту радостную встречу:
На третий день своих я  увидал.
И слёзы враз посыпались картечью,
Когда волжанин ласково позвал.
Я так был рад концу моих мучений,
Так рад и благодарен был,
Что ткнулся ему мордою в колени
И тихо, по-собачьи голосил…
Потом, чтоб сил набраться на дорогу,
И голод изнуряющий унять,
Я пил из лужицы болотной воду,
А клюкву с кочек обирала пасть...
Да не беда,
Что пища кисловата
И челюсть выворачивало вбок:
Ходил язык, как ложка у солдата,
Стоптавшего полдюжины сапог...

Пришли домой,
И там ел без разбору:
Черёмуху, картошку и грибы…
А сколько было шуток,  разговоров
О том, о сём,
               да если бы, кабы...

С тех пор
Я от хозяина ни шагу -
Друг друга понимаем мы теперь.
Я за него костьми и шкурой лягу.
Все говорят:
             стал настоящий зверь...

                1987 г


От автора: поэма написана по воспоминаниям от поездки к друзьям, к месту бывшей  военной службы
                (Плесецк, Архангельская область)



  Валентин, спасибо за чудесный рассказ! Действительно, собачья исповедь! Они же точно также, как и мы, переживают, мечтают и радуются! Сужу по своим собакам - каждое утро, как открываю двери, столько радости, как будто сто лет не виделись))) Но я категорически против, чтобы собак держать на цепи. Не понимаю этого - какой прок от собаки-охранника, если он привязан. И это ужасно - живое существо ограниченно в движении - туда-сюда...каждый хозяин себя бы представил на цепи - каково это? У меня даже попугайчик летал по всему дому. В клетку закрывала только на ночь. А утром так орал, пока не выпущу))
с теплотой, Ирина.


Ирина Гурьева   17.01.2022   •   

  Привет, Ирина. Теперь буду знать. что ты тоже знаешь "собачий" язык. Собаки понимают доброту и помнят всё хорошее и плохое. Я не раз убеждался в этом. А написать поэму о Шарике меня подвигла моя поездка в отпуск к друзьям в Плесецк (там я 10 лет отслужил на космодроме). Я описал в поэме почти все реальные случаи с Шариком - от рассказа хозяина собаки Эдуарда до поездки нашей за клюквой на болото. Никакого вымысла - просто оформил рассказ поэтическим языком. Рад, что тебе этот рассказ пришёлся по душе. Вижу, что ты тоже обожаешь наших меньших братьев. Спасибо. С душевностью,

Валентин Манухин   18.01.2022

 

Фото из интернета