Дай!

***
- Дай!
 И рука со скрюченными артритом стариковскими пальцами вытянулась в мою сторону из темного небытия. Голос как бы прорывался через хриплую и  булькающую отдышку.
-Дай!
- Кто здесь?
Я инстинктивно сделал шаг назад, под яркий свет воображаемого уличного фонаря, металлический столб которого был то ли флагштоком, то ли кронштейном для искусственно выращенной звезды. За ссохшейся, почти мумифицированной кистью с пергаментно-гофрированной кожей , из темноты показалось венозное  в розово- коричневых пятнах в мелкую крапинку предплечье. 
- Дай, мне сейчас! Дай!
Опора воображаемого фонаря как бы впечаталась у меня между лопаток. Бежать уже было некуда.
Откуда-то сбоку, часа на три  из темноты в световой конус  наполненный теплыми люменами, пришел вначале звук детского хныканья , такого, чем-то напоминающего начинающийся дождь, за которым,  практически сразу , в купол стремглав ворвалась пухлая розовая детская ручонка, отдаленно напоминающая своей пухлостью и цветом  качественную вареную колбасу. Наверное такие руки бывают у капризных, но всеми любимых купидончиков. Хныканье медленно, но уверенно перерастало в истерику со всеми прилагающимися к ней атрибутами.
-Дай!
- Да кто вы такие! И от куда вы взялись?
Обе руки, не сговариваясь, повернулись одновременно ладонями в верх, уподобляясь как бы столовым ложкам, которыми так приятно есть полезные супы и жидкие каши. Мне даже на какой то момент показалось, что лодочки ладоней обрели какую-то металлическую серебристость, еще более родня их этим со столовыми приборами.
                Шуршание змеи и  плач  начинающегося дождя слились как бы в одну мелодию, к которой начал примешиваться легкий и чуть искусственный запах фиалок доносящийся откуда то слева от светового купола, примерно где-то часов на девять. Вместе с запахом, в купол света влетело несколько мотыльков, которые как бы кружась по спирали, начали неторопливо подниматься к вершине светового конуса. Из темноты показалась мраморная кисть с тонкими и скульптурно - изящными нежными пальцами, с ярким, вызывающим маникюром и парой   золотых колечек с натуральными камушками . Мрамор руки казался обманчиво теплым из за его чрезмерной маниакальной ухоженности.
- Дай...
- Да что вам всем, от меня нужно?
Шелест песка пустыни, капли дождя и фиалковые мотыльки, загнанные в лабораторную световую колбу моего истерзанного воображения заголосили - завыли нестройной какофонией перебивая и соперничая друг с другом.
- Дай! Время, дай! Тебе что, жалко?
И тут я поднял голову и увидел под фонарем закрепленные большие  старинные вокзальные часы  с белым циферблатом, и черными изящными резными стрелками, показывающими без четверти двенадцать.
Я зажмурил глаза, и что было сил, и на сколько хватало  моей проспиртованной глотки, закричал цитируя классика:
- В очередь, сукины дети! В очередь!
И тут , откуда- то из под земли раздался утробный громкий нечеловеческий смех, от которого все сразу пошло ходуном. Столб фонаря с часами что было сил ударил меня в хребет и я чуть не потерял сознание от боли. Взорванное и мелко накрошенное ламповое стекло мешаясь  с деталями часового механизма сыпалось мне на лицо и плечи уже в кромешной темноте, и лишь тот самый утробный смех , потихоньку начинающий затухать, говорил мне о том, что я несмотря ни на что, я все еще  жив. А значит , это еще не совсем конец.
19.08.23.