Страшилки. Гробовая история-9

Но...
Внезапно Тарелкину пришла в голову мысль: а хочет ли он спасать Лёвку? Есть ли в этом смысл и нужда? И достоин ли Кузякин продолжать своё никчёмное существование? Лёвка обладал качеством, которое прапорщик в отставке ненавидел в людях больше всего: жадностью. Кузякин был хапугой, он сменил немало работ и везде, где ему приходилось служить, он воровал. Тащил всё, что мог, что нужно и не нужно. " Вот такие и разворовывают страну, - подумал Тарелкин. - Вот и этот имел бы доступ к каким-то более объёмным ресурсам государства, так выкачал бы страшно и представить... Таких, как он... Всех бы запихнуть в этот гроб... Ненавижу!!! Как я их ненавижу!"
Он положил на пол бензопилу, за которую было схватился и, прижавшись спиной к косяку двери, ведущей в коридор, сполз по нему и опустился на порог. Он тупо смотрел на гроб и его крышку. Четыре глаза тех горели, как угли, казалось, они способны поджечь всё вокруг. Внутри них чавкало, урчало, рычало, булькало.
И с гробом и крышкой происходили метаморфозы. Дырки, пробитые металлической палкой в их досках затягивались, само дерево светлели и казалось даже, что от них пахнуло запахом, как будто они были свежеструганными. Лоскуты рваного чёрного бархата начали опадать и превращаться в прах. Вместо него прямо из досок прорастал новый бархат - прямо как травка из земли.


- Значит, вот как вы восстанавливает силы, - проговорил Тарелкин. - За счёт человеченки. И сколько вы его будете переваривать?


- Пару часов хватит, - вяло бросил гроб.


- Ну, вот, пару часов вам жить и осталось, - недобро улыбнулся Тарелкин. - Переварится этот подонок... И я вас распилю на щепки.


- А ты его не любишь, - заметила крышка. - И, кажется, доволен, что его больше не будет.


- У меня нет причин его любить. Как и у всего человечества. Без него этот мир будет чище.


- Ну, мало ли без кого бы мир стал чище, - вкрадчиво продолжала крышка. - Таких ведь много, не так ли?


- Ну, много. И что?


- Я к тому, что мы могли бы дать тебе то, о чём мечтают миллиарды людей, но это им недоступно.


- Больше золота? - ухмыльнулся Тарелкин. - Благодарю. Нет желания больше рыться в вашей блевотине, да я и от этого, что добыл, избавлюсь. Золото - это зло. Его надо уничтожать. Стирать в порошок и развивать по ветру.


- Мы поняли, что материальные блага не прельщают тебя. Мы предлагаем тебе другое.


- Что?


- Почти у каждого человека на планете есть желание уничтожить кого-то, на кого думают, что это он мешает жить и он источник проблем. Нет человека - нет проблемы, не так ли считаете вы? Но каждому хочется извести свой источник проблем так, чтобы не понести за это наказание. У тебя это получилось. Этот негодяй, которого мы перевариваем, ведь отравлял тебе существование, не так ли? И вот, он уже не сделает этого никогда. Ты никогда не увидишь его гадкую физиономию. И тебе за это ничего не будет. Никто не обвинит тебя в его убийстве. Тебе только стоит через несколько часов вынести из дома ошмётки его одежды и обуви и избавиться от них. Можно сжечь на пустыре. Можно бросить в воду. Можно просто выкинуть в мусорный бак. На ошмётках даже не останется запаха его тела - тут только запах наших утроб и гнилого мяса. Никто не найдёт его тела, чтобы вести расследование. Ты понял, к чему я клоню?


Тарелкин всё понял. Он понял, чего хотел всю жизнь, своё тайное желание и от мыслей, что это может осуществиться, сладко засосало под ложечкой. Впервые за долгие годы ему стало на душе очень хорошо. Он улыбнулся сам себе детской улыбкой.


- Но вы понимаете, что я всё равно не отпущу вас, - уже смягчённым голосом проговорил он.


- И не надо, - ответила крышка. - Мы и сами не будем никуда рваться отсюда, если сумеем договориться.


- Ладно, посмотрим, - проворчал Тарелкин.

От его одежды исходил мерзейший запах после ямы с гробовой блевотиной. Тарелкин подумал, а не выбросить ли ему это барахло на помойку.
День был насыщенный. Прапорщик в отставке сходил в ближайший торговый центр, где приобрёл зимний пуховик, зимнюю обувь, шапку, брюки.
Вернувшись домой, с удовольствием принял горячий душ.
Пообедал свежекупленным хлебом и тушёнкой, хотя время было уже к ужину.
А там уже гроб вывалил из себя то, что осталось от Кузякина: тряпки и полурасплавленная обувь.
Тарелкин просунул в круг швабру, чтобы сгрести всё это и ошмётки, которые он возил по полу, стёрли часть меловой черты. К счастью, прапорщик в отставке вовремя заметил это, схватил мел и восстановил черту. Ему пришла в голову мысль: а что если его затопит и медовый круг будет смыт? Гроб и крышка будут свободны. Это опасно, очень опасно!
Он пошарил в кладовке, нашёл там банку с остатками белой краски, которой он в прошлом году красил оконные рамы и принялся обводить этой краской меловой круг. Так надёжнее.


- Ты, кажется, решил нас пленить на веки? - проурчала гробовая крышка. - Понял, как мы тебе нужны?

- Поговори ещё там! - проворчал Тарелкин.


Когда стемнело, он собрал в старую клеёнчатую дорожную сумку ошмётки от одежды Кузякина и свою старую одежду. Когда он вышел из квартиры с этой сумкой, вновь приоткрылась соседская дверь и он услышал голос Любови Евгеньевной:


- Я смотрю, ты что-то сегодня суетишься, суетишься, носишься взад-вперёд, то с рюкзаком, то с сумкой. Раньше за тобой такого не наблюдалось.


- Ну, всякие бывают обстоятельства, - уклончиво заметил Тарелкин.


- А что это Кузякин там кричал про золото какое-то, про корону?


- Спросите у него, - Тарелкин развернулся и зашагал вниз по лестнице. И услышал за спиной проворные шаги пенсионерки, хлопки её домашних шлёпанцев. Она спешила за ним.