Беру в объятия
в страшном мире большом
малый, милый мирок домашний…
Я люблю тебя. Вместе
так хорошо!
Ты родная!
– Зачем же меня убиваешь?
Почему выгоняешь из теплого дома
в пустоту? в мировой холод?
Или дом мой ломом снаружи взломан?
Или дома и нет:
на ветру стою?
голой?
…Истинны холод и пустота.
Все остальное придумано мною,
чтобы на сколько-то лет
чем-то и кем-то стать:
чем-то сущим; кем-то, любви достойным;
кому-то родным…
– Да тебе ж, моя жизнь!
Ты смертельно дрожишь.
Ты боишься: ты мой неудавшийся клон…
Ты боишься, что нЕт тебя:
ты – мой бред…
по воде идущего
зыбкий след…
в ухе моем химеричный звон…
Или наоборОт все:
лишь к самой себе у тебя вопросы.
– Ты боишься: меня, опочившей, нету:
я – твой сон несусветный,
сон, в котором тебе я снюсь…
Моя жизнь,
ты боишься, что явь – лишь объятья смерти.
– Но ведь мы еще вместе!
Ты лишь крепче за сердце мое держись.
– Я родную не уроню.
Потому что в жизни беру в объятия
– я тебя!
Ты мой любимый больной ребенок.
– Как ты нежно моею душой спеленута!
Не отпускай ручонок,
пусть мое сердце и раскаленное.
Я ведь тоже боюсь:
я лишь сердце
твое,
и, увы, с перебоями бьюсь…
– пусть и усердно…
Замечательно
получается:
ты – мое сердечко, а я – твое.
– Наше единое певчее счастье
в нем гнездо свое вьет.
Моя жизнь,
я ведь тоже боюсь, что ты
– мои пестрые миражи.
Ты боишься: твой суп не солон…
– Я боюсь: у меня сам горшок расколот.
Но зато сберегла я для нас бутылочку
самого пьяного из портвейнов.
Ты прислала сама – после той зуботычины…
– вот и открою благоговейно!
Моя жизнь, пока
твой бокал
наполовину пуст,
мой наполовину полон
– не отнять его от наших общих уст.
(Коль и бокалы мы не расколем.)
P.S.
И пускай, как на футбольном поле,
обожает бить ногою подло грех,
да и сами мы всегда в офсайде…
(Ведь везде – штрафная: вот досада!)
Оба мы – в рисковом состоянье фола.
(Как всегда.) Но мы – в игре!
Свидетельство о публикации №123081806078