Война и мир

      
            Часть  первая
                Война
Вставай  страна  огромная!
Иди  на  смертный  бой!
Хоть  ты  всё-ж  и  погромная,
В  Европу  дверь  открой!

                Глава  1
От  Бреста  до  Москвы

Страна  казалась  мирной
И  очередью  длинной
На  Запад  эшелоны
Шли  с  хлебом  и  рудой,
А  над  самим  Рейхстагом
Войны  плескались  флаги
И  пахло  уже  в  воздухе
Кровавою  войной.

В  Кремле  фашистам  верили
И  даже  не  поверили,
Что  Гитлер  насмехаясь
Штыком  стучит  в  окно.
А  деятели  видные,
Посты  держа  завидные,
В  газетах  и  по  радио 
Брехали  заодно.

Но  утро  наступило
И  взрывами  будило
В  июне  сорок  первого
Родные  города.
А  юные  мальчишки,
Свои  попрятав  книжки,
Прощалися  с  родными,
Возможно,  навсегда.

Под  грохот  канонады
И  ужасы  блокады
Солдаты  выбирались
Из  плотного  кольца.
Под  танки  зло  бросались
И  ДОТы  накрывались,
Отец  терял  здесь  сына,
А  сын  терял  отца.

Но  силы  всё-ж  неравные
И  методы  коварные.
Фашисты  издевались
Над  мирными  людьми.
Деревни  все  пылали,
А  мы  всё  отступали
И  тысячами  падали 
Спиною  и  грудьми.

Грузи  скорей  в  вагоны
Все  роты,  батальоны.
Приказано  нам  выступить
Пока  не  рассвело.
Не  дай  фашистам  выстрелить,
Не  дай  фашистам  выстоять.
Во  что  бы  то  ни  стало
Должны  занять  село.

Деревня  Переделкино,
Деревня  Недоделкино.
Приказано  всю  нечисть
Из  них  повыбивать.
За  слёзы  наших  матерей,
За  честь  невинных  дочерей
Готовы  мы  на  подвиги,
Готовы  умирать.

И  вот  окопы  длинные,
А  в  них  друзья  старинные,
С  боями  отступившие
От  Бреста  до  Москвы.
Друзей  своих  терявшие
И  без  вести  пропавшие
Безусые  мальчишки,
Легли  на  поле  вы.

Но  вот  спиной  наткнулись
И  будто  бы  споткнулись,
Узнав  в  реке  знакомой
Притоков  рукава.
И  поклялись  солдаты,
Сжав  крепко  автоматы,
Дороги  больше  нет  назад,
Ведь  позади – Москва.

Василий  Перестройкин
И  двоюродный  брат  Тёркин
С  боями  отступали
С  дивизией  родной.
А  если  выдавались
"Сто  грамм" – не  удивлялись
И  пили  за  здоровье
Два  брата  по  одной.

С  дивизией  от  Бреста,
Где  смерти  было  место,
Два  брата  воевали,
Приняли  первый  бой.
И  часто  вспоминали
И  спя,  во  сне  вздыхали.
Им  постоянно  снился
Тех  мин  ужасный  вой.

И  вот  два  брата  стали
И  как  гранит  стояли.
Дивизия  прикрыла
Все  подступы  к  Москве.
Морозами  зарылись,
Метелями  накрылись,
А  многие  навеки 
Остались  все  в  земле.

Врага  остановили,
Москву  собой  прикрыли,
Хоть  лютые  морозы
И  были  у  зимы.
И  точно  так,  как  век  назад
Французам  "вывернули  зад",
Так  и  теперь  врагу
Не  отдали  Москвы.

На  отдыхе  собрались
И  мстить  до  смерти  клялись
Мы  за  друзей  погибших,
За  мать  и  за  отца.
Приняли  братьев  в  партию
И  подписали  хартию
Быть  верными  Отчизне
До  самого  конца.

А  братья  были  разные,
Немного  несуразные,
Хоть  были  рождены  они
От  двух  родных  сестёр.
Был  Перестройкин  вежливый
И  чуточку  насмешливый,
А  Тёркин  был  гуляка
И  на  язык  остёр.

Росли  они  в  то  времечко,
Когда  болело  темечко
От  страшного  террора
И  сети  лагерей.
Родителей  забрали,
Возможно  и  пытали.
Росли  они  на  улице,
Росли  без  матерей.

Но  не  смотря  на  это,
В  то  памятное  лето,
В  июне  сорок  первого
Вручили  аттестат.
А  только  школу  кончили
И  школьный  вальс  закончили,
Как  на  порог  ворвался
Проклятый  супостат.

Ребята  добровольцами
Пошли  и  комсомольцами
У  Бреста  на  границе
Приняли  первый  бой.
А  как  на  смерть  смотрели
И  чудом  уцелели,
Им  может  позавидовать
О  том  солдат  любой.

И  так  они  сражались,
За  храбрость  награждались,
А  грудь  их  украшали
Медали,  ордена.
И  если-б  повстречались
И  с  ними  бы  встречались,
То  не  смогла  бы  выстоять
Девчонка  ни  одна.

Итак,  Василий  Тёркин
И  братец  Перестройкин
В  сугробах  под  Москвою
Сражались  как  герой.
Они  с  душой  служили
И  честно  заслужили,
И  хоть  недельный  отпуск,
Но  всё-ж  к  себе  домой.

               Глава  2
              Домой
"Ах,  ты  зимушка-зима,
Ты  не  раз  уже  спасла
Когда  бил  ещё  французов
Знаменитый  наш  Кутузов
При  реке  Березине
И  на  подступах  к  Москве.
Невский  рыцарей  купал
Подо  льдом  зимою
И  на  Яузе  теперь  немцев  я,
Не  скрою.

Но  войди  в  моё-то  дело.
Мать-старушка  поседела
Ожидаючи  меня".
(Врал-то  он  средь  бела  дня).
Умолял  он  непогоду,
Снег,  метель  и  всю  природу:
"Ты  утихни  хоть  на  день,
Отдохни,  присядь  на  пень.
Дай  до  дома  мне  добраться
И  с  маманей  повидаться."

Тёркин  знал,  что  мать  забрали,
Без  вины  оклеветали
И  услали  в  лагеря
На  глазах  средь  бела  дня.
И  с  тех  пор  уж  не  видали
И  не  на  лесоповале,
Ни  в  Норильске,  ни  Алдане,
Даже  и  не  в  Магадане.

Вася  всё-ж  не  унывал,
Ведь  на  фронте  воевал.
Он  использовал  всю  тягу:
И  пешком  шёл  и  конягой,
Артиллерию  и  танки
И  как  в  детстве  даже  санки,
Чтоб  домой  быстрей  добраться,
С  клеветницей  рассчитаться.

Но  читатель  удивится:
Как  же  так  могло  случиться,
В  отпуск  едет  один  Тёркин,
Ну,  а  как  же  Перестройкин?
Перестройкин  подписался,
Ехать  в  отпуск  отказался
И  решил  повоевать,
Офицером  вскоре  стать.

Перестройкин  пусть  воюет,
Перед  смертью  не  пасует
И,  пиная  немцев  в  зад,
Гонит  их  скорей  назад.
Пусть  получит  повышение
И  от  всех  смертей  спасение.
Офицеры  нам  нужны
И  для  армии  важны.

С  Перестройкиным  всё  ясно.
Он  в  бою,  ему  опасно.
Ну,  а  Тёркин  всё  спешит
И  за  санями  бежит.
А  на  санях  стоны,  раны,
Нету  никакой  охраны.
Вдруг,  откуда  ни  возьмись,
"Мессершмидт"  и  прямо  в  высь.

Развернулся,  кувыркнулся
И  свинцом  в  нас  окунулся.
С  пулемётов  стал  стрелять
И  всех  смертью  поливать.
А  на  санях  "Красный  Крест"
И  на  санях  нету  мест.
Но  фашисту  наплевать,
Продолжает  "поливать".

Только  начался  обстрел,
Вася  с  детства  был  пострел,
Но  и  храбрым  тоже  был.
Телом  он  своим  накрыл
Раненых  и  уже  мёртвых.
Он  ругался  и  слал  к  чёрту,
Дрался  матом  без  ножей
В  пять  и  больше  этажей.

Он  на  раненном  лежал,
Крепко  к  саням  прижимал,
А  боец-то  ноль  внимания,
Видно  был  он  без  сознания.
Только  мат  пятиэтажный
Прозвучал,  как  вмиг  отважный
Раненный  открыл  глаза
И  скатилася  слеза.

Он  родную  речь  узнал,
Значит  жив,  не  умирал.
И  сквозь  боль:  – "Я  санитарка....
И  зовут  меня – Тамарка.
День  назад  был  сильный  бой.
Ну,  а  немцев  целый  рой.
Я  спешила  к  командиру,
Напоролась  я  на  мину".

Тёркин  к  девушкам  был  скромный.
Сотни  их,  ведь  мир  огромный
И  влеченьем  к  ним  горел,
Девушку  же  не  имел.
Эта  вот  была  на  диво
Черноглаза  и  красива.
А  она  ему:  – "Пострел,
Слазь,  уж  кончился  обстрел".

И  представившись  друг-другу,
В  мыслях  он  себе  подругу
Заимел.  Не  прочь  она,
Но  проклятая  война.
Здесь  они  договорились
И  мечтой  своей  делились,
Коль  останутся  в  живых,
Свадьбе  с  пляской  быть  у  них.

И  вот  пора,  прощались,
Лишь  адреса  остались
У  каждого  в  кармане,
Поверьте  в  то  и  вы.
А  если  живы  будут,
О  клятве  не  забудут
И  встретиться  назначили
На  шесть  после  войны.

И  вот  пути  их  разошлись,
Зато  сердца  на  миг  нашлись.
Тамара  едет  в  медсанбат,
А  Тёркин  счастлив  за  свой  мат.
Не  заругайся  он  тогда,
То  потерял  бы  навсегда.
Не  обронилась  бы  слеза
И  не  открылись  бы  глаза.

Опять  дорога  длинная,
Метели  песнь  старинная.
В  ней  нужно  разбираться
И  понимать  в  ней  толк.
Но  это  был  Василий
И,  вьюгу  пересилив,
Забрёл  он  наконец-то
В  гвардейский  танков  полк.

Его  радушно  встретили
И  с  горечью  заметили:
"Замёрз  бедняга  грешный,
Давай  скорее  в  ДОТ."
Там  помогли,  раздели
И  спиртом  разогрели.
Ожил  Василий  Тёркин
И  начал  анекдот.

Хоть  голова  побрита,
Зато  душа  открыта.
Но  он  не  разбирался,
Что  можно,  что  нельзя.
Он  сто  раз  был  уверенный,
Солдат  в  бою  проверенный,
Сидят  вокруг  него  лишь
Надёжные  друзья.

И  так  и  не  заметили
И  даже  не  приметили,
Как  ночка  к  ним  подкралась,
Пора  всем  отдыхать.
А  утром  по  сугробам
Снегов,  не  снятых  пробам,
Всех  на  передовую
Должны  уж  выдвигать.

К  утру  метель  утихла
И  всё  кругом  затихло,
Лишь  звуки  канонады
Слышны  были  порой.
А  к  вечеру  уставший,
Но  всё  же  не  пропавший,
Василий  наконец-то
Пришёл  к  себе  домой.

          Глава  3
          Арест
Был  Вася  Перестройкин
Двоюродным,  как  Тёркин,
Но  был  он  на  уме  себе,
Что  думал – то  скрывал.
А  на  усмешки  брата
И  на  сарказм  собрата
Василий  Перестройкин
Совсем  не  отвечал.

Герой  наш,  Вася  Тёркин,
Не  то,  что  Перестройкин.
Он  сыпал  анекдотами
Всех  жанров  и  мастей.
На  всех  вождей,  правительство,
И  в  партии  вредительство.
Язык  у  Васи  Тёркина
Был  видно  без  костей.

Но  до  поры,  до  времени
И  бабы-то  беременны.
Герою  Васе  Тёркину
Всё  так  сходило  с  рук.
Пока  один  упитанный
И  партией  воспитанный
Сексот  на  Васю  Тёркина
Где  надо  "стукнул  вдруг".

И  как-то  раз  под  вечер
Заняться  было  нечем,
Вдруг  подкатился  к  дому
Весь  "чёрный  воронок"
И  если-б  жил  его  отец,.
Он  знал,  что  Вася  не  подлец,
Спросил  бы  он  Василия:
"За  что, – скажи,  сынок".

Отец  исчез  в  тридцать  седьмом
Вот  так  же  с  "чёрным  воронком"
И  Вася  с  плачем  провожал
До  самого  крыльца.
А  конвоир  сейчас  любезно:
"Сопротивленье  бесполезно".
И  в  конвоире  старом
Он  вмиг  узнал  отца.

Отец  прошёл  через  ГУЛАГ –
Великий  наш  архипелаг,
А  на  допросах  его  часто  били.
Но  в  сорок  первом  вдруг  пришли,
«Бери  пожитки  и  пошли".
И  невиновного  отца  освободили.

Он  был  не  годен  к  строевой,
Но  нужен  был  стране  конвой
И  тучи  грозные  стояли  уж  над  миром.
А  люди  были  так  нужны,
А  эти  должности  важны,
И  взяли  в  армию  отца,  но  конвоиром.

Отец  узнал  сыночка  сразу,
Но  "воронок"  уже  "дал  газу".
Решётка  отделила  от  милого  лица.
Но  должен  конвоир  молчать
И  в  разговоры  не  вступать.
Отец  смотрел  на  сына,
А  сын  так  на  отца.
            *****
По  дороге  прыг  да  скок
Едет  "чёрный  воронок"
И  снаружи  не  видать
Чей  отец  там  или  мать.
Время  трудное  настало
И  других  машин  не  стало.
Только  наперегонки
Мчатся  смерти  "воронки".

Лучше-б  вороном на  ветке,
Чем  сидеть  нам  в  этой  клетке.
Строй  мышление  меняет,
Отец  сына  охраняет.
Сизокрылый  "воронок",
Да  какой  уже  годок
Ты  нас  возишь,  видно  спрос,
То  в  тюрьму,  то  на  допрос.

"Воронки"  и  душегубки –
Выхлопные  в  душу  трубки.
Хоть  и  разное  значение,
Но  одно  лишь  назначение.
Душегубка  умерщвляет –
Смерть  в  ней  быстро  наступает.
В  "воронке"  хоть  и  не  газ,
Умираешь  много  раз.
На  фашизм  народ  глазеет –
Душегубки  есть  в  музеях,
Но  большой  пробел  пока –
Нет  в  музее  "воронка".

Василий  в  мыслях  думал,
Ответа  не  придумал
Над  трудностями  жизни
И  над  своей  судьбой.
Лишь  камеры  холодные
И  вечно  все  голодные,
А  дверь  закрыл  охранник
В  пол-жизни  за  собой.

Но  Тёркин  был  здесь  не  один.
Ещё  какой-то  господин
В  потёртом  кителе
Сидел  на  нарах.
Из  разговора  он  узнал
И  по  портретам  он  признал,
Ходил  когда-то  господин  тот
В  комиссарах.

Разговорились,  что  к  чему,
За  что  сидишь  и  почему.
Знакомились,
Но  были  уж  знакомы.
Сказал  он,  что  сидим  в  говне, –
Его  спросили  о  войне,
Но  точка  зрения  была
Другая  у  обкома.

А  Тёркин  тоже  указал
На  то,  как  другу  рассказал
Он  за  бутылкой
Из  жизни  анекдот.
И  вот  сейчас  он  кормит  вшей,
А  жрать  захочешь – съешь  мышей.
Уж  лучше-б  грудью  он  тогда
Закрыл  тот  ДОТ.

Вновь   анекдот  он  повторил,
Как  Ленин  сказку  говорил,
Что  мы  владельцы  всей  земли  и  моря.
Но  сказки  пишут  для  детей
И  пионерских  лагерей,
А  сказкой  не  накормишся  у  горя.

Мы  вспомнили  победы
И  отступленья  беды.
Мы  все-таки  военные
И  нюхали  свинец.
Все  темы  исчерпали,
Баланду  мы  черпали
И  с  гордостью  за  Родину
Спросил  я  под  конец:

"Скажи-ка,  дядя,  ведь  недаром,
Когда  Москву  сожгли  пожаром,
Французу  вывернули  "зад".
Мы  отстоим  наш  Ленинград,
Хоть  сотни  тысяч  умирали.
И  как  французам  век  назад
Мы  немцам  в  "зад"  коленом  дали".

"Да...  герои  были  в  наше  время.
Не  то,  что  нынешнее  племя.
Кругом  везде  одни  деляги
И  узколобые  стиляги.
Да  что  нам  говорить-то  зря.
Плохая  нам  досталась  доля.
Героями  вернулись  с  боя
И  тут  же  сразу  в  лагеря".

Горели  наши  страсти.
Как  жаль,  что  не  у  власти
Он  генералом  в  армии
До  камеры  служил.
Он  проклинал  правительство
И  в  армии  вредительство
И  жизнею  своею
Совсем  не  дорожил.

Оставим  Тёркина  сидеть
И  сквозь  решётку  мир  глядеть,
И  как  на  фронте  выносить
Все  беды  стойко.
Посмотрим,  где  же  его  брат,
Его  двоюродный  собрат,
Чем  занимается
Василий  Перестройкин.

              Глава  4
         Сталинград
С  боями  полк  наш  отступал,
А  враг  всё  лето  наступал.
Но  вот  уперлись  все  спиной
У  Сталинграда.
А  нам  приказ  дан  свысока,
За  нами  Волга – мать-река.
И  даже  смертью  нам  своей
Здесь  выстоять  всем  надо.

Зарывшись  в  землю  как  кроты,
Наружу  выставив  лишь  рты,
Мы  прочно  окопались  здесь,
Надолго.
А  за  спиной  крутой  карниз,
Нас  никому  не  сбросить  вниз.
Мы  плавать  не  умеем,
А  там  Волга.

Но  делать  было  нечего
И  ждать  нам  было  не  к  чему
От  бога  помощи,
Или  небесной  манны.
А  битва  насмерть,  не  на  жизнь,
Но  ради  жизни  и  за  жизнь
Войдёт  в  историю  войны,
Как  вошли  Канны.

Здесь  немцам  дали  "прикурить"
И  научили  их  курить,
Чтобы  чуть-чуть  согреться
От  мороза.
Но  это  им  не  помогло
И  сотни  тысяч  полегло
Без  рук,  без  ног,  кто  без  ушей,
А  кто  без  носа.

А  Вася  Перестройкин
На  фронте  дрался  стойко.
Карьеру  офицера 
Он  выбрал  для  себя.
Окончил  Вася  курсы,
Как  выпускник  из  бурсы
И  стали  подчинёнными
Все  бывшие  друзья.

Солдат  он  драться  научил
И  вскоре  роту  получил,
А  храбрости  ему  не  занимать.
Он,  словно  зверь,  бросался  в  бой
И  вёл  всю  роту  за  собой
Под  крики  пьяные:
"За  Родину,  за  мать".

В  боях  Василий  уцелел,
Но  с  каждым  боем  всё  зверел.
На  смерть  смотреть –
Ведь  не  хлебать  бульон.
В  боях  себя  он  показал
И  всем  вокруг  он  доказал,
Командовать  он  может
И  дали  батальон.

А  Тёркин  всё  старался,
Как  мог,  так  добивался.
Готов  он  был  сражаться,
Героем  умереть.
Чем  вшей  кормить  собою
И  биться  головою,
Чем  выносить  парашу
И  в  лагере  сидеть.

Лагеря,  лагеря...
Вы-то  созданы  не  зря.
В  три  утра  "зека"  встают,
Даром  труд  свой  отдают.
Вся  страна  большая  клеть.
Лагерей  сплошная  сеть.
Как  большой  архипелаг
На  китах  стоит  ГУЛАГ.
Ленинская  партия –
Самый  главный  кит.
На  ките  поменьше –
Армия  стоит.
Третий  кит – охранник,
Стоит  в  группе  б...
Уши,  хлыст  и  пряник –
Наше  КГБ.
             *****
Стояло  лето  знойное
И  рожь  в  степи  привольная.
Нужны  стране  солдаты,
Хоть  стань  ты  двойником.
И  вот,  когда  не  снилось,
Дверь  камеры  открылась
И  Тёркина  послали
На  фронт,  но  штрафником.

Штрафные  батальоны,
Вы  на  прорыв  заслоны.
На  трудные  участки
Бросали  вас  всегда.
Почти  все  погибали,
О  них  не  вспоминали,
Лишь  "без  вести  пропавший"
Писали  иногда.

И  вот  под  Сталинградом,
Под  минами,  как  градом,
Штрафные  батальоны
Забросили  в  прорыв.
Но  батальон  споткнулся,
Как  будто  бы  наткнулся
На  шквал  огня  и  смерти,
Как  на  скалы  обрыв.

Людей  уже  нет  в  роте,
Враги  засели  в  ДОТе,
Но  хоть  умри  три  раза,
Должны  взять  высоту.
И  Тёркин  в  путь  собрался,
Гранатами  связался,
Пополз  навстречу  смерти,
На  амбразуру  ту.
Гранаты  кончились  в  пути,
Других  на  поле  не  найти.
Истратил  он  их
Пробираясь  к  ДОТу.
Любой  ценой,  но  нужно  взять,
Погибнуть,  иль  героем  стать,
Но  нашу  выпустить  в  прорыв
Пехоту.
                Глава  5
            Встреча
Смышлёный  Тёркин  с  детства,
Мозги  отца  в  наследство.
Решение  задачи
Пришло  как  анекдот.
Кругом  фашистов  трупы
И  выбрав  труп  из  группы,
Схватил  его  за  грудки
И  бросил  труп  на  ДОТ.

Пехота  ринулась  в  прорыв
И  лопнула,  будто  нарыв,
У немцев  в  глубине
Вся  оборона.
А  утром  в  сводках  услыхали,
Что  оборону  мы  прорвали.
Войска  вклинились  глубоко
Без  сильного  урона.

Героем  Тёркин  сразу  стал,
А  командир  его  позвал
И  прочитал  приказом 
На  всю  роту.
Звездою  Васю  наградить,
Из  штрафников  освободить
И  в  батальон  направить,
Да  в  пехоту.

Комбатом  был  здесь  Перестройкин.
О  том  узнал  Василий  Тёркин
И  рад  был  от  души,
Что  брат  комбат.
А  Тёркин  снова  воевал,
На  грудь  свою  наград  набрал
И  был  примером  он
Для  остальных  солдат.

И  Вася  Тёркин,  наш  герой,
Опять  среди  ребят  как  свой.
Опять  веселье,  шутки,  анекдот.
И  уж  наверно  в  сотый  раз
Просили  повторить  рассказ
Как  взял  он  высоту,
И  начал  он:  "Так  вот...

Огонь  из  ДОТа,  залегли.
Уж  все  ребята  полегли.
А  я  полез  на  ДОТ  по-пьянке,  сдуру.
И  броситься  готов  я  был,
Фашист  меня  опередил
И  сам  закрыл  собою  амбразуру."

Вот  так  Василий  воевал,
От  Сталинграда  немцев  гнал,
Пиная  их  то  в  морду,
А  то  в  зад.
Но  это  ведь  была  война
И  смерть  была  здесь  не  одна,
Был  ранен  он
И  отвезли  в  санбат.

А  в  медсанбате  тесно,
Для  раненых  нет  места.
Кое-как  перевязали
И  всунули  в  вагон.
И  среди  стонов,  криков,
Тук-тук  стуча  на  стыках,
Помчался  на  восток
С  героем  эшелон.

Прибыли  ночью  в  Уфалей.
"Сестрица,  чарочку  налей.
Печёт  в  груди  моей 
Сквозная  рана".
И  всё  же  счастлив  был  солдат,
Давило  тяжестью  наград
И  здесь  медсёстры  все  вокруг,
А  не  охрана.

В  бреду  гранаты  он  швырял
И  всё  сознание  терял.
Очнулся  Тёркин,  глядь –
Лежит  в  палате.
Пятно  всё  чётче  перед  ним,
Склонилась  девушка  над  ним
Вся  черноглазая,
Но  в  беленьком  халате.

И  вмиг  сознание  к  нему
Вернулось,  или  он  в  бреду?
Над  ним  склонившись 
Стояла  санитарка.
И  вспомнил  Тёркин,  наш  пострел
И  "мессершмидт"  и  тот  обстрел
И  еле  слышно  прошептал: 
Тамарка.

Опять  судьба  свела  их  вместе,
Но  не  на  фронте – в  мирном  месте.
Ведь  не  бывает  худа 
Без  добра.
Случись  сейчас,  её  не  встретил,
Тогда  в  обозе  не  приметил,
Была  бы  Тёркину  наверно
Здесь  "труба".

Но  только  рана  поджила,
Как  вся  палата  ожила.
Он  был  ходячим  среди  них
И  был  как  дома.
Он  сыпал  шутки  и  острил,
Вновь  анекдоты  говорил,
А  за  окном  была  весна,
Раскаты  грома.

С  весной  любовь  пришла  к  двоим.
Они  одни,  казалось  им.
Лишь  их  сердца
И  ручейков  журчание.
Как  только  вечер  наступал,
Василий  Тому  приглашал
Прийти  к  нему
Украдкой  на  свидание.

Но  всё-ж  идёт  ещё  война,
А  жизнь  у  них  всего  одна.
Чтоб  никого  вокруг 
Не  опасаться,
Решили  свадьбу  здесь  сыграть,
Врачей  и  раненых  позвать.
По-скромному  в  палате
Расписаться.
               Глава  6
          Курская  дуга
А  после  свадьбы  снова  фронт.
И  Курск,  и  Белгород  как  горизонт
Уже  салютом  всем
Виднелись  впереди.
А  гимнастёрка  в  дырах  вся,
Медали,  ордена  неся.
Прибавилась  ещё  одна,
Но  только  на  груди.

В  роте  Тёркина  встречали
И  перемены  замечали
Во  внешнем  виде
И  в  его  натуре.
Он  повзрослел  и  возмужал,
Жену  нашёл  и  мужем  стал
И  появилась  поступь  твёрдая
В  его  фигуре.

А  Вася  вновь,  как  анекдот,
Им  рассказал,  но  не  про  ДОТ,
Где  сталь,  бетон, 
А  иногда  гранит.
Как  в  отпуск  шёл  тогда  домой,
В  метель  и  снежною  зимой,
Их  поженил  не  кто  иной,
А  "мессершмидт".

Смеялись  все  и  поздравляли.
"Ах,  да  Василий!" – все  кричали.
Василий  Тёркин  для  солдат  всех
Был  кумиром.
Погиб  их  ротный  день  назад,
А  Тёркин – лучший  кандидат.
Назначили  в  их  роту
Командиром.

Стояло  лето  жаркое,
Светило  солнце  яркое.
Всё  громче  лязгала
Своей  бронёй  машина.
И  наконец  настал  тот  час,
Терпенье  лопнуло  у  нас
И  раскрутилась
Курская  пружина.

Сраженье  танков  так  дымило,
Что  даже  солнце  всё  затмило,
А  день  на  поле
Нам  казался  ночью.
Затменья  нет  в  календаре
В  тот  день  на  Солнце,  иль  Луне,
Но  оно  было  здесь,
Мы  видели  воочью.

Горели  танки  свечками,
Как  доменными  печками
И  плавилась  броня  на  них
От  жара.
Пылала  рожь  и  степь  в  огне,
Комбинезон  и  злость  во  мне.
Не  нужен  был  огнетушитель
От  пожара.

Все  Прохоровку  помнят
И  навсегда  запомнят
Сраженье  между  танками,
Они  шли  напролом.
Здесь  "тигры"  и  "пантеры" –
Зверьё  фашистской  эры,
Клыки  свои  оставили
Под  Курском  и  Орлом.

Хребет  Гудериану
Сломали  здесь  по  плану
И  затрещал  под  ними
Фашистских  танков  вал.
Впервые  здесь  досрочно,
Без  всяких  сверхурочных,
Вперёд  на  пятилетку
Мы  плавили  металл.
              Глава  7
         На  Запад
Герои  наши  братья,
Борясь  с  немецкой  ратью,
С  боями  шли  на  запад
К  границе  у  реки.
Откуда  отступали,
Где  первый  бой  приняли
Безусые  мальчишки,
Теперь  уж  "старики".

Война  их  научила
И  опыт  им  вручила
Как  бить  фашистских  гадов
И  смерть  как  презирать.
И  стала  наша  Армия
Навеки  легендарная,
Никем  непобедимая –
Отчизна  наша,  мать.

Но  вдруг  совсем  нежданная
И  всё  же  долгожданная
Коротенькая  весточка
Пришла  вдруг  от  жены.
Письмо  как  треугольник.
Я  за  него  дам  "стольник",
Дороже  всех  на  свете,
Ценить  его  должны.

Письмо  за  Васей  гналось
И  по  фронтам  скиталось.
Тамара  пишет  мужу,
Что  он  уже  отец.
"Назвала  его  Васей,
Над  ним  любя  склоняся,
А  он  глазёнки  выставил
И  весь  в  тебя,  малец".

А  Тёркин  всё  не  мог  понять:
"Как  было  мне  о  том  не  знать.
Ранение  и  госпиталь,
Украдкой  встречи."
И  шёпот:  "Я  тебя  люблю,
А  потеряю – вновь  найду.
Твоя  любовь
Все  раны  мне  залечит."

Письмо  он  нежно  целовал,
Тамары  образ  рисовал
И  в  мыслях  он  всегда
Был  с  нею.
"С  каким  я  покажусь  лицом?
Каким  же  буду  я  отцом?
Я  и  держать-то  сына
Не  умею."

"Научишься,  ведь  сын-то  твой.
Вернись  лишь  только  с  головой", –
Друзья  на  перекуре
Советовали  другу.
А  Тёркин  – дважды  уж  Герой
Ходил  от  счастья  сам  не  свой
Имеет  сына  он,  семью,
Жену-подругу.

Но  до  победы  как  дожить,
Жену  с  сынишкой  закружить
В  огнях  салюта
И  слезах  от  счастья?
А  смерть  здесь  ходит  каждый  час
И  выбирает  среди  нас
Достойных  кандидатов
Без  причастия.

И  Тёркин  понял  наконец,
Он  муж,  семья  и  он  отец,
Беречь  себя  теперь
Для  сына  надо.
Вернётся  он  к  себе  домой,
Поднимет  сына  над  собой,
Сын  скажет:  "Папка! –
Высшая  награда.

И  всё  же  Тёркин  волновался,
Как  быть  спокойным  ни  старался.
Не  мог  представить  он  себя
В  лице  отца.
Ну  как  же  сын  его  узнает,
Когда  впервые  повстречает?
Отец  не  видел  сына,
А  сын  его  лица.

И  Вася  тут  сообразил.
Корреспондент  как  раз  здесь  был,
Снимал  в  газету  он
Прославленных  героев.
С  улыбкой  Тёркина  заснял
И  скорой  почтою  послал.
Спокоен  наш  герой,
Теперь  нас  дома  трое.

И  Тёркин  счастлив,  наконец.
Имеет  сына,  сам – отец.
Что  лучше  может  быть
Для  счастья?
И  только  мысль  в  мозгу  одна,
Скорей  бы  кончилась  война
И  позабылись  навсегда
С  войной  несчастья.

А  Пепестройкин  уж  майор,
Всё  так  же  скрытен  и  хитёр.
И  за  заслуги  звёздочки 
Дать  ему  должны.
Он  делает  карьеру,
Карьеру  офицера
И  звёзды  на  погонах
Лишь  для  него  важны.

Звёзды  на  погонах –
Офицера  честь.
Но  лишь  у  не  многих
Она  всё  же  есть.
У  солдат  иначе,
А  погон-просвет,
Ведь  совсем  не  значит,
У  них  чести  нет.
Для  героев  в  вечность
Ходят  поезда.
У  солдат  на  небе 
Есть  своя  звезда.
У  солдата  звёзды –
Млечные  пути,
Либо  в  изголовии,
Либо  на  груди.
Воины  в  вагонах,
Запах  пота,  хлеба
Звёзды  на  погонах –
Отпечаток  неба.
           Глава  8
          Победа
Бои  на  подступах  к  Берлину
Являли  страшную  картину.
Фашисты  упирались,
Как  только  лишь  могли.
Но  было  уже  поздно,
Возмездие  им  грозно
И  ничего  поделать
Они  уж  не  могли.

На  штурм  фашистского  оплота
Все  роды  войск,  герой-пехота,
Всё  сокрушая  на  пути
Вперёд  пошли.
И  кто  живым  прошёл  войну,
Встречая  смерть,  и  не  одну,
Под  стенами  Берлина
Свою  звезду  нашли.

И  вот  Рейхстаг  у  наших  ног,
У  русских  керзовых  сапог,
В  развалинах  фашизм, 
В  огне  и  дыме.
Но  взят  уже  паук  Рейхстаг,
Над  ним  весь  в  дырах  красный  флаг
И  можно  помечтать
Уже  о  нашем  Крыме.

До  Крыма  всё  же  далеко.
Войне  конец,  но  не  легко
Залечивать  войны  кровавой
Раны.
На  стройках  люди  вновь  нужны
И  должности  опять  важны
Для  конвоирования
И  для  охраны.

Мы  силы  за  войну  набрались
И  на  Рейхстаге  расписались.
Сейчас  нам  трудно  это  всё
Представить.
Никак  нельзя  нам  тормозить
И  трудно  нас  остановить.
Дошли-б  мы  до  Ла-Манша,
Коль  не  приказ:  "Отставить"!

А  как  ворвались  мы  в  Берлин,
У  всех  солдат  был  клич  один.
Солдаты  мстили  всем,
Чтоб  гадов  не  оставить.
За  смерть  отцов  и  матерей,
Своих  сынов  и  дочерей,
Пока  не  дали  вновь  приказ: 
"Отставить"!

Судьба  героев  сохранила,
Видать,  она  благоволила
К  ним  всю  войну,
С  начала  до  конца.
Майору  Перестройкину
И  капитану  Тёркину
Лишь  только  не  хватало
Тернового  венца.

И  вот  опять  Москва-река.
Солдаты  шли  издалека
На  площадь  Красную,
Разинув  на  столицу  рты.
А  Тёркин  встретил  здесь  Тамару
С  сынишкой  маленьким  на  пару.
Тамара  кинулась  к  нему:
"Василий!  Ты?!"

Тамара   бросилась  на  шею,
А  сын  в  слезах:  "Я  не  сумею", –
Отца  узнал  сынок 
По  фотографии  одной.
Она  стояла  возле  печки,
А  мать  ему  при  тусклой  свечке:
"На  фронте  папка  наш,
Сражается,  родной".

Подбросил  Тёркин  сына  кверху.
Прижал  к  груди,  где  рана  сверху
И  думал  о  тепле 
Семейного  уюта.
А  сын  ручонками  обнял,
К  щеке  головку  так  прижал
И  радость  на  лице  была
Светлей  салюта.

Салютом  небо  озарилось
И  всё  вокруг  преобразилось,
Лишь  слёзы  на  глазах
От  счастья  и  от  горя.
Друг  с  другом  люди  обнимались
И  с  незнакомым  целовались,
А  шум  толпы  был
Как  прибой  у  моря.

На  Красной  площади  встречались
Все,  кто  друг-другу  обещались,
В  шесть  вечера  ноль-ноль  после  войны.
        Конец  первой  части
             Мир
Люблю  я  русскую  природу.
Леса  и  реки,  спелую  малину,
Гитары  звон  струны,
Но  буду  гражданином  той  страны,
Которая  относится  ко  мне,
Как  к  гражданину.
             Часть  2
      Мирный  Труд
             Глава  1
И  вот  настала  тишина.
Судьба  фашистов  решена
И  Нюренберг  уже  не  за  горами.
Опять  повсюду  детский  смех
И  вздохи  сладкие  утех
Вновь  над  разбитыми  войной
Звучат  дворами.

Страна  была  разбита
И  ранами  покрыта,
Как  горем  был  изранен
Весь  русский  наш  народ.
И  вновь  набравшись  духу,
Чтоб  победить  разруху,
Нам  нужно  было  строить
И  продолжать  свой  род.

Салют  победы  отзвучал,
Рабочий  день  страны  настал.
От  напряжения 
Не  лопнула-б  аорта.
Но  был  ещё  один  резерв,
Через  страну  идущий  нерв:
Отряд  "зека" –
Людей  второго  сорта.

Россию  строили  навеки
"Зека",  не  турки  или  греки.
Да  видно  строили  они  не  зря.
От  Карпат  и  до  Амура  КГБ –
Подруга  МУРа
Охраняет  стройки  лагеря.

Просматривая  жизнь  назад,
Всего  народа  голый  зад,
Василий  Тёркин  понял
И  озарило  вдруг.
Россию  сделали  могучей
"Зека",  работая  певуче
И  мы,  почти  бесплатно –
ГУЛАГа  первый  круг.

Отца  он  больше  не  встречал
И  где  отец,  что  с  ним,  не  знал.
Отец  был  стражником
Спокойствия  ГУЛАГа.
Пытался  много  раз  искать,
Никто  не  мог,  где  он,  сказать.
Знать  затерялся  он
В  лесу  архипелага.

А  жизнь  своим  шла  чередом.
Василий  счастлив,  сын,  свой  дом.
Жена  пошла  учиться 
На  детского  врача.
А  Тёркин  сталеваром
Пошёл  работать  с  жаром,
С  каким  вперёд  бросался
На  немцев  сгоряча.

Соскучившись  так  по  труду,
Бросал  он  в  печь  свою  руду.
Он  плавил  сталь,
Чтоб  на  земле  был  мир.
Всегда  он  нормы  выполнял
И  часто  перевыполнял,
А  через  год  неполный
Он  стал  как  бригадир.

Тамару  Тёркин  мало  знал.
Виновна  в  том  война,  признал,
А  разлучила  их 
Войны  узкоколейка.
И  вдруг  сейчас,  как  с  неба  гром:
А  если  будет  вновь  погром?
Любимая  жена  была  еврейка.

Отец  её  хирургом  был.
Политбюро  всегда  лечил
И  на  счету  хорошем 
Был  у  советской  власти.
Как  патриот,  а  дочь  он  знал,
Согласна  будет  и  послал
На  фронт  сестрою  медсанбата
"Н"-ской  части.

Вот  так  судьба  свела  их  вместе
В  бою  с  врагом  и  чувством  мести,
Но  не  дала  им  время
Для  чувств  и  для  любви.
Украдкой  в  госпитале  встречи,
Чтоб  не  болтали  о  них  речи,
Замешаны  все  были
На  ранах  и  крови.

Они  не  спрашивали  ни  о  чём
Друг  друга – жизнь  была  почём,
Где  был  рождён,
Или  откуда  родом.
Они  старались  ухватить
Из  жизни  дни  и  их  прожить,
Как-будто  завтра  эшафот
Перед  народом.

Но  шок  у  Тёркина  прошёл.
Он  счастлив,  что  жену  нашёл
И  не  был  он  совсем
Антисемитом.
Тамару  страстно  он  любил
И  кто  сказал  бы  "жид" – убил,
Будь  Папой  Римским  он,
Иль  будь  иезуитом.

Так  жизнь  у  Тёркиных  началась,
Как  и  у  всех  семей  встречалась
Порой  по  пустякам  любым
Недолгая  размолвка.
На  жизнь  супруги  не  роптали,
Друг  другу  в  меру  уступали
И  побеждала  в  жизни  их
Одна  любовь-плутовка.

Что  такое  любовь? –
Спросят  те,  кто  не  знал,
Кто  не  ведал  любви,
Не  любил,  не  страдал.
Что  такое  любовь??
И  зачем  нам  любить?
Можно  жизнь  без  любви
Преспокойно  прожить.
Что  такое  любовь?
Кто  придумал  её?
В  сердце  боль  и  страданья
Всегда  от  неё.
Положи  на  весы
Жизнь  свою  вновь  и  вновь,
Сколько  гирь  не  ложи –
Перевесит  любовь.
            Глава  2
Партийная  лестница
Василий  Перестройкин,
Герой,  стоял  по  "стойке".
Сам  секретарь  обкома
Любезно  говорил:
"Командовать  райкомом
Идёшь,  как  своим  домом.
Чтоб  и  в  труде  для  Родины
Геройство  повторил".

Ещё  вчера  Василий
В  родном  полку,  при  силе,
Был  "зам"  по  политчасти
И  знал,  что  он  солдат.
А  здесь  же  приказали,
Указкой  показали
Район  партийных  действий
И  выдали  мандат.

Учиться  было  не  впервой,
Василий  был  ведь  с  головой.
Обязан  подчиниться –
От  партии  указ.
А  здесь  инструкторы  и  "замы"
Приказы  шлют и  телеграммы,
Воюют  словом  партии.
Устав  для  них – приказ.

Направили  в  Воронеж,
Так  быстро – не  догонишь.
Квартиру  ему  дали,
Рабочий  кабинет.
А  план  он  выполнить  обязан,
Хоть  по  рукам  разрухой  связан.
Не  выполнишь  ты  план –
Положишь  партбилет.

Билетом  прикрываются,
Красиво  одеваются,
С  билетом  вкусно  кушают
И  всё-то  у них  есть.
Но  сами  потеряли,
У  них-то  и  не  крали,
Важней  того  билета,
Что  называют – честь.

Вот  так  и  начал  "воевать"
Наш  Перестройкин,  а  кровать
Он  перенёс  поближе
В  рабочий  кабинет.
На  фронте  мирного  труда,
Нам  кажется,  что  ерунда,
Все  живы  и  нет  раненых,
Да  и  убитых  нет.

Но  "воевать",  конечно,  можно,
Хоть  не  привычно  да  и  сложно.
Противника  живого
Не  видишь  впереди.
Здесь  нет  и  линий  обороны,
Пустой  вокзал,  руин  перроны.
Восстановить  всё  нужно
И  ты – руководи.

А  в  личной  жизни  Перестройкин
"Учился",  так  сказать,  на  двойки.
И  был  он  до  сих  пор 
Заядлый  холостяк.
На  фронте  был  и  шла  война,
Была  и  девушка  одна.
Казалось  всё  ему –
Успею,  мол,  пустяк.

И  тут  понял  Василий,
Один  он  не  осилит,
Как  выправкой  военной
Своей  ты  не  крепись,
Что  без  поддержки  круга:
Жены,  семьи  и  друга,
Не  выполнить  задачи,
Хоть  сам  ты  в  гроб  ложись.
               Глава  3
      Прозрение
Летело  время  птицей,
Листая  лет  страницы.
Бежали  пятилетки
Обычной  чередой.
Зима  сменяла  лето,
Земля  менялась  цветом,
А  годы  убегали
Прозрачною  водой.

Сынишке  шёл  десятый  год.
Тамаре  вновь  рожать  черёд.
Обрадовать  бы  дочкой
Любимого  ей  мужа.
Диплом  врача  уж  получила
И  деток  перед  тем  лечила.
Шёл  пятьдесят  второй,
Зима  и  ветра  стужа.

И  вдруг  убийственная  весть:
Тамарын  папа – Васин  тесть
И  многие  врачи  Кремля,
Правительства  больницы –
Вождей  всех  отравители
И  в  партии  вредители.
Врачи-евреи  заговор
Устроили  в  столице.

Знакомых  Тёркин  уверял,
Он  тестю  свято  доверял,
Как  самому  себе
Лишь  только  доверяют.
Пускай  же  там  расследуют
Да  по  закону  следуют
И  грязные  поклёпы
Пускай  все  проверяют.

Он  всё  правительство  хулил,
Металл  в  ковши  не  тот  разлил,
Той  удивляясь  низостью
И  выдумкой  властей.
Друзья  вздыхали,  "ну  и  ну"
И  говорили  Тёркину:
"Хватает  здесь  сексотов
Всех  рангов  и  мастей".

Советские  сексоты!
Про  вас  ведь  анекдоты
Слагают  все  народы
И  презирают  вас.
За  то,  что  за  копейки
Хозяину  "матвейке"
Продали  свою  совесть
И  продаёте  нас.

И  власти  "разобрались"....,
Но  мы  не  досчитались
Среди  врачей  невинных
И  тестя  и  отца.
Но  в  мире  вдруг  раздалась  весть, –-
Видать-то  бог  на  свете  есть,
Не  стало  в  ночь  диктатора,
Не  стало  подлеца.

Но  мы  ещё  не  знали
И  не  подозревали,
Что  вождь  наш  был  убийцей
Невинного  народа.
Готов  был  ради  власти
"Врагов"  порвать  на  части.
История  не  знала
Подобного  урода.

И  вот  другой  у  власти  стал
И  всем  нам  кукиш  показал.
Был  брехуном,
Каких  ещё  не  знали.
Жить  в  коммунизме  обещал,
В  ООНе  сапогом  стучал,
А  виноват  во  всём  твердил, 
Один  лишь  Сталин.

И  вспомнил  Тёркин  ясно
Ту  басню  не  напрасно
О  том,  как  дед  Крылов
Про  щуку  говорил.
И  в  современном  виде,
Крылов-то  не  в  обиде,
Василий  Тёркин  с  жаром
Нам  басню  повторил.

"В  начале  века  вдруг  нашёлся
Один  заядлый  рыболов.
По  вкусу  "Капитал"  пришёлся,
В  надежде  получить  улов.
Наш  вождь  был  главным  рыбаком,
А  начинал  ловить  в  Разливе.
Прослыл  совсем  не  дураком
И  в  Финском  стал  мутить  заливе.
На  броневик  взобравшись  бойко,
Про  рыбку  сказку  говорил,
Как  он  с  царизмом  дрался  стойко
И  в  шалаше  уху  варил.
Ловить  он  рыбку  всех  заставил,
Попробуй-ка  не  подчинись,
А  над  страной  ЧеКа  поставил
Лови  всю  жизнь.  Роптать?  Заткнись!
Но  вместо  рыбки  золотой
Зубастая  попалась  Щука.
Была  та  Щука  не  простой –
Глотать  других  была  наука.
Взмолилась  Щука  Ильичу:
"Да  отпусти  меня  ты,  старче.
Твои  заветы  заучу,
Чтоб  жизнь  на  дне
Казалась  ярче."
Рыбак  ту  Щуку  знал  давно
И  видел  хищника  природу.
Он  выбросить  советовал  в  окно –
Направили  её  в  ЦеКа,  как  в  воду.
Народ  притих,  стал  нем  как  рыба.
С  соседом  страшно  говорить.
С  горы  неслась  террора  глыба.
Вот  Щука  что  могла  творить.
Террор  устроила  в  стране,
Какой  не  знали  все  народы.
Лишь  трупы  Рыб  на  грязном  дне
И  кровью  залиты  все  воды.
Опасных  рыб  всех  истребляла,
Чтобы  никто  не  подсидел
И  в  лагеря  часть  отправляла –
Такой  всех  рыбок  был  удел.
Себя  Ершами  окружила
Как  царь  придворной  знатью.
Таранку  в  лагерях  сушила,
Повесив  трупы  над  кроватью.
А  Щука  стала  секретарь
В  вопросах  рыбьих  наций.
Евреев  знала  и  татар
Куда  девать  после  кастраций.
Построила  в  стране  ГУЛАГ
Для  неугодных  и  нас  с  вами.
И  рыбий  тот  архипелаг
Заполнила  рабами.
Царём  морским  она  назвалась
Над  всем  подводным  царством.
Ершами  умно  прикрывалась,
Их  раболепствием,  коварством.

Так  басню  можно  бы  закончить
Для  всех  людей  кто  рыболов,
Но  не  был  бы  совсем  доволен
Таким  концом  Иван  Крылов.
Мораль  и  мой  совет  тебе:
Поймал  ты  Щуку  на  брелок –
Ударь  скорей  по  голове
И  брось  в  кипящий  котелок.
                *****
От  всех  разоблачений 
И  властью  увлечений
Мозг  был  парализован,
Народ  остолбенел.
Выходит,  что  напрасно
Нас  заставляли  властно
Кричать:  "Вперёд  за  Сталина!"
И  тем,  кто  "лизал"  у  Сталина.
Выходит,  не  комроты,
А  Сталин  в  бой  водил.

Так  Тёркин  как  слепой  прозрел
И  политически  созрел.
Крича  "Вперёд  за  Сталина"!
Он  кровь  свою  пролил.
Он  понял  сущность  государства,
Для  партократии  лишь  царство.
Ну,  а  народу  землю  дали
Для  холмиков  могил.

             Глава  4
         Карьера
За  это  время  Перестройкин
Уже  исправил  свои  "двойки".
Женился  вскоре
И  завёл  семью.
По  службе  быстро  продвигался,
В  обкоме  "первым"  окопался
И  слал  уже  доклады
По  проводу  Кремлю.

Он  с  Тёркиным  встречался  реже.
Тот  в  Туле,  а  Воронеж  где  же
Да  и  пути  их  как-то
Так  сразу  разошлись.
А  тут  ещё  с  врачами  дело.
Опять  евреи,  надоело
Родство  то  неприятное.
И  где  только  взялись?

Евреи  как  бельмо  в  глазу,
Как  бородавка  на  носу.
Отдушиною  были,
Чтобы  отвлечь  народ
От  жизни  беспросветной,
Тяжёлой,  безответной,
А  виноват  во  всём
Был  их  проклятый  род.

Так  Перестройкин  выполнял
Свой  долг  партийный  и  понял
Призывы  партии –
Быть  бдительным  с  врагами.
И  будь  то  брат  или  отец,
Родство  иметь  с  врагом,  подлец.
Таким  не  место  на  земле,
Тем  паче  рядом  с  нами.

И  Тёркин  брата  раскусил,
Что  тот  за  пазухой  носил
И  так  скрывался  он  все  годы
Под  плотной  маской.
До  слёз  был  этим  огорчён,
Что  душу  брата  он  прочёл
И  что  замазана  она  была
Вся  чёрной  краской.

Как  подло  брат  мог  поступить,
За  пазухой  кирпич  носить?
В  глазах,  блестя,  стояли  слёзы.
Он  вспомнил  лет  былых  войну,
Атаку  вместе  не  одну,
Но  это  были  прошлого
Одни  лишь  только  грёзы.

             Глава  5
            Будни
Жизнь  продолжалась.  Чередой
Года  текли  назад  водой
И  дети  незаметно 
Для  глаза  подрастали.
А  Тёркин  в  цехе  бригадир,
Детали  льёт  в  борьбе  за  мир,
Да  только  вот  года
Бежать  быстрее  стали.

Сын  кончил  школу.  В  институт
Он  кинулся,  и  там  и  тут,
Везде  по  конкурсу
И  без  излишних  прений.
А  сверху  циркуляр:  не  брать,
Еврейка  даже  только  мать,
А  если  брать, –
Он  должен  быть  как  гений.

Что  делать?  Сын  решил  опять
Свои  бумаги  подавать
Всё  в  тот  же  институт,
Но  в  будущем  году.
Всю  жизнь  придётся  так  страдать,
Была  еврейкой  его  мать.
Видать  уж  так  написано
На  Тёркином  роду.

А  дочка  всем  была  примером,
Училась  в  школе.  Пионером
Была  она  теперь
В  разведчиков  отряде.
Росла  общительной  и  честной,
Быть  обещала  интересной.
Писала  она  письма
Двоюродному  дяде.

А  дядя  редко  отвечал.
То  занят  был,  то  он  устал.
Старался  дальше  быть
От  этого  родства.
Ему  всё  время  снился,
Где-б  он  ни  находился,
Рабочий  кабинет  в  ЦеКа
И  красная  Москва.
 
            Глава  6
      На  распутьи
Итак,  наш  Тёркин  сталевар.
Металл  он  варит,
Где-ж  "навар",
Который  многие  имеют  от  товара?
Но  Вася  Тёркин  бригадир,
Он  кровью  заплатил  за  мир,
А  кровь,  как  всем  известно,
Нам  не  даёт  навара.

И  братья  больше  отдалялись.
Порой  годами  не  видались.
Да  и  к  чему  им  видеться,
Ведь  цель  его  лишь  власть  и  деньги.
Своей  дорогой  в  жизни  шли
И  цель  уже  свою  нашли.
Хоть  лестница  одна, –
Да  разные  ступеньки.

Был  Перестройкин  коммунист,
Типичный,  вообщем,  карьерист
Каких  совсем  не  мало
В  стране  советской  есть.
И  можно  бы  добавить
И  ко  всему  прибавить,
Он  потерял  и  брата,
Он  потерял  и  честь.

Года  бежали  чередой,
Как-будто  гнался  конь  гнедой.
И  в  космос  мы  летать
Как  на  прогулку  стали.
А  Тёркин  плавит  свой  металл,
Жене  признался,  что  устал
На  душу  населения
Лить  и  свинца  и  стали.

Секретари  менялись,
Но  методы  остались,
А  коммунизм  обещанный
Зарёй  всё  не  всходил.
Дружа  с  одним  соседом,
Евреем,  старым  дедом,
На  многие  вопросы 
Ответы  находил.

И  вот  ползут  уж  слухи:
Евреи,  словно  мухи,
Собрались  улетать
Все  из  родного  края.
От  притеснений  и  обид,
От  оскорблений  словом  "жид".
От  коммунистами  обещанного  рая.

С  Тамарой  Тёркин  жил  давно.
Душою  в  душу,  как  в  кино
И  в  сердце  был  еврей,
Другое  сердце  грея.
А  эта  иммиграция
Была  не  профанация,
А  был  финал  всей  жизни
Советского  еврея.

И  мысль  засела  глубоко,
Но  было  всё  же  далеко
Придти  лишь  к  одному,
Но  твёрдому  решению.
Всё  прошлое  перечеркнуть
И  жизнь  свою  всю  зачеркнуть,
Похоронить  навеки
И  всё  предать  забвению.

Хоть  Тёркин  и  не  генерал,
Но  он  солдат  и  воевал.
Знал  всю  стратегию
И  тактику  советской  власти.
Носил  в  кармане  партбилет
Все  тридцать  трудных  долгих  лет,
Но  если  вдруг  решится –
Назад  отдаст  той  власти.

              Глава  7
           Решение
Жизнь  бежит  как  стометровка.
Чтобы  жить,  нужна  сноровка.
А  очередь  за  жизнью
У  ветхого  причала.
Но  только  очередь  дошла –
Как  жизнь  твоя  уже  прошла
И  поздно  начинать  её
Теперь  сначала.

Василий  Тёркин  патриот.
Попробуй  же  открыть  свой  рот
С  открытой  критикой
На  партии  верхушку.
Признают  ненормальным,
Признают  аномальным,
Признают  с  ума  сшедщим
И  поместят  в  "психушку".

Психопаты,  психопаты......
Домом  вам  "Психушки"  те.
Дерзких  мыслей  вы  пираты,
Вы  иначе  мыслите.
Держат  "психов"  завезённых
На  гособеспечении,
Держат  на  харчах  казённых
И  на  принудлечении.
Врачи  всю  жизнь  лечить  учились
И  Гиппократ  им  шлёт  привет.
Мозги  менять  вы  научились,
А  рак  лечить  пока-что  нет.
Вы  дали  клятву  Гиппократа
Лечить,  как  понимаю  я,
От  всех  болезней,  их  возврата,
Но  только  не  инакомыслия.
Свободно  мыслить  на  земле
Дано  лишь  разуму  в  природе.
В  "психушке"  держат  как  в  тюрьме,
Но  духом  вы  всё-ж  на  свободе.

Подруга  закадычная
И  ко  всему  привычная,
Сложив  все  чемоданы,
Собралась  уезжать.
Собралась  твёрдо,  насовсем,
Пожертвовав  нажитым  всем
И  несмотря  на  то,
Что  ей  вот-вот  рожать.

И  вот  у  Оли  проводы.
Ей  не  нужны  все  доводы,
Что  делает  ошибку,
Ей  нечего  терять.
А  Тёркиным  сказала
И  данные  их  взяла,
Что  может  быстро  в  Вене
В  посольство  передать.

Дни  медленно  бежали,
А  Тёркины  всё  ждали,
Заглядывали  в  ящик,
А  он  опять  пустой.
Надежду  потеряли,
От  Оли  писем  ждали
И  ко  всему  у  Тёркиных
Был  жизненный  застой.

Вдруг  от  подруги  Оли,
(С  ней  съели  тонну  соли)
Пришёл  Тамаре  вызов
На  выезд  в  капстрану.
Совсем  не  удивилась
И  с  мужем  поделилась,
А  Тёркин  думал,  взвешивал
Неделю  не  одну.

Всё  вдруг  перевернулось
И  счастье  улыбнулось
На  Запад  всем  уехать
В  чужие  города.
Чтоб  их  мечта  сбылася,
Любимый  папа  Вася
Подал  в  ОВИР  на  выезд,
В  Израиль  навсегда.

Все  документы  сдали
И  терпеливо  ждали.
И  вот  через  пол-года
Им  наконец  ответ.
В  райком  придти  позвали,
Предателем  назвали.
Пришлось  отдать  им  Звёзды,
А  с  ними  партбилет.

И  начались  заботы
С  отрывом  от  работы.
Её  пришлось  оставить
И  безработным  быть.
А  сын  в  аспирантуре
И  на  последнем  туре.
Готов  хоть  на  край  света
С  семьёй  своей  отбыть.

Ещё  он  не  женился
Да  и  не  торопился.
Науке  свою  жизнь
Решил  он  посвятить.
Английским  здорово  владел,
Ночами  над  "трудом"  сидел.
В  науке  что-то  новое
Собрался  он  открыть.

Откуда-то  вдруг  взялись
"Соавторы",  собрались
Работу  Миши  Тёркина
Как  за  свою  "продать".
А  если  не  напишет
Их  имена  повыше,
Его  работе  света
Живого  не  видать.

Дочь  выросла  красавицей,
Какие  только  славятся
От  смешанного  брака,
Как  плод  большой  любви.
Мечтала  стать  артисткой
И  в  будущем  туристкой,
С  гастролями  объехать
Все  страны,  пол-земли.

Походы  начались  в  ОВИР.
Начальник,  словно  командир,
Сидел  так  важно, 
Как  у  себя  на  даче.
Хотелось  в  морду  ему  дать,
Тогда  всем  нам  несдобровать.
И  первый  в  жизни  раз
Василий  не  дал  сдачи.

Анкеты,  справки,  разрешения,
С  работы  и  учёбы  увольнения.
Вопросов  тьма.
Стандартные  ответы.
Но  выдержав  преграды
И  ледяные  взгляды,
На  поезд,  наконец,
Получены  билеты.

            Глава  8
           Отъезд
Проститься  братец  не  пришёл,
Но  нужным  позвонить  нашёл.
Опять  он  Тёркину  сказал,
Что  делает  ошибку.
А  Вася  слушал  и  молчал,
Ногою  раненой  качал,
Потом  сказал  "Прощай"
И  сразу  бросил  трубку.

Вот,  наконец,  перроны,
Купейные  вагоны.
Состав  змеёю  длинной
На  станции  стоит.
Последние  объятия,
Кто  заслужил – проклятия,
А  кто-то  опоздавший
С  баулами  бежит.

Объятья,  слёзы,  пожелания
И  просьбы  написать,  прощания –
Всё  здесь  слилось
В  толпы  базарной  гам.
И  расставались  близкие,
Поклоны  слали  низкие
И  в  памяти  оставить
Пытались  хоть  бы  грамм.

Свисток  кондуктора  раздался
И  в сердце  выстрелом  отдался,
А  крика  паровоза 
Никто  не  услыхал,
Лишь  лязгнули  вагоны
И  поплыли  перроны
Назад  в  былое,  в  прошлое.
Народ  стоял,  махал.

Василий  подошёл  к  окну
И  воздух  лёгкими  вдохнул.
Тоска  сдавила  сердце
Былых  воспоминаний.
Мелькали  полустанки
Как  прошлого  останки,
Как  из  другого  мира
Без  жизни  и  названий.

Стоял  Василий  у  окна
И  понимая  всё,  жена
Его  не  трогала
И  лишь  прижалась  сзади.
А  Тёркин  землю  провожал
Ту,  на  которой  он  лежал
Навылет  раненный
Её  свободы  ради.

"Прощай,  моя  любимая,
Земля  непобедимая.
Ты  в  том  не  виновата,
Тебя  я  уж  простил.
Ты  вспомни,  как  когда-то,
Войну,  я  был  солдатом
И  грудью  защищая  тебя,
Я  кровь  пролил.
Прости  и  ты  меня
И  вспомни,  возле  пня
Лежал  в  крови  я  раненный,
Тебя  обняв  руками.
А  рана  на  моей  груди
Слилась  с  твоей  в  одну,  поди.
Как  жаль,  что  ты,  земля,
Не  уезжаешь  с  нами.
Я  жертвовал,  земля,  собой
И  кровью,  пролитою  мной.
Она  в  тебе,  земля
И  навсегда,  на  годы.
Всё  только  ради  лишь  одной
И  в  жизни  самой  дорогой
Для  человека  на  земле –
Свободы."

Берёзы  плачут,  провожая
И  машут  мне  своей  листвой.
И  я  машу  им,  уезжая,
Смахнув  слезу  своей  рукой.

Лес  шепчет  сказки  мне  былые,
Река  журчит  своей  водой,
А  облака  совсем  не  злые
Бегут  на  привязи  за  мной.

Облака,  свободные  как  птицы.
Вас  носит  ветром  в  поисках  жилья.
Для  вас  не  существуют  стран  границы.
Вы  с  гордостью  несёте  своё  "Я".
Теперь  и  я  свободен,  словно  птица.
Душа  поёт  и  облаком  летит.
Осталась  позади  "железная"  граница.
Не  от  врага  она,  а  от  своих  стоит.
Я  облаком  могу  перемещаться,
Парить  над  странами  и  оседать  дождём,
С  другими  облаками  сообщаться,
Как - будто  я  свободным  был  рождён.

Хочу  свободно  мыслить.
Хочу  свободно  думать.
Хочу  свободно  двигаться
По  странам  и  Земле.
Как  Тёркин  смело  выстоял,
Как  Тёркин  много  выстрадал,
Как  смело  он  решился –
Так  хочется  и  мне.
                Борзоф    Нью  Йорк  Январь 1989г.