Спасение Михаила

Рассказ.

Всё поглотил звон.

Долгий, пронзительный, он вошел в уши и заполнил всю голову, а оттуда по всему телу – в руки, в ноги, в брюхо, в каждый орган.

Ещё была яркая вспышка света, а потом темнота, но темнота – это не так важно. Важно, что звенело. Повсюду и везде, снаружи и в голове Михаила.

Сначала ему стало страшно. Звон было тяжело терпеть, он распирал голову изнутри и выдавливал глазные яблоки из глазниц. Вибрировал в нижней челюсти и затруднял дыхание.

Михаил чувствовал тело – особенно боль в левом боку, но она постепенно, еле заметно становилась меньше. Михаил знал, что у него есть правая и левая рука, оба глаза и селезёнка. И ещё много всего. Это всё было по умолчанию и никуда не исчезло пока что.

За звоном последовало падение. Звон при этом не исчез, он просто слился с падением, теперь это были две составляющие одного дела. То, что это именно падение, Михаил понял по тому, как тянуло вниз его спину, и по тому, как отдалялись предметы.

Мерцающие точки, некоторые неподвижны, некоторые летят. Много разных цветов, все смешиваются, а потом один раз – и отделился, и вот уже не мешанина, а ярко-красный или ярко-зеленый.

Точки и цвета взаимодействовали хаотично, это навевало тревогу.

Михаил летел и смотрел на игру цветов и света, на точки над собой. Он еще мог отличать зрение от слуха, правую часть тела от левой.

Но чем дольше он падал, тем сложнее становилось это делать.

Сначала ушло ощущение тела и дыхания. Потом слух, хотя тут нельзя сказать с точностью – возможно, звон сразу же заглушил слух. Насчет обоняния Михаил тоже не мог сказать – там, где он падал, не было запахов.

Последним исчезло зрение.

Остался только Звон.

Может, Михаил ошибался, и не исчезло ничего, а просто перегруппировалось, приняло другую форму, но особого значения это не имело.

Звон Михаил продолжал падать. Зрения у него не осталось, но Звон знал, что сейчас перед ним – звезда, а там – взрыв, а чуть дальше – зёв чёрной дыры, и уже такие цвета вокруг, для которых у человека названий нет.

Было понятно, что падение не закончится. А раз нет конечной точки, можно ли это считать падением? Или это полёт вниз?

Звону Михаилу было никак. Любопытство, тревога, восторг – всё ушло.

Он звенел, монотонно и громко, иногда вспрыгивая на тональность повыше, иногда опускаясь на бас, звенел и летел вниз, зная, что над ним мерцают точки, которые на самом деле огромные небесные шары, а ещё есть невыносимые цвета, чёрные язвы и хвосты огня, и всё это между собой как-то сплетается и расплетается. И никакой логики в этом нет, потому что всё очень мудро устроено.

А потом что-то или кто-то дотронулось до его лица, и Звону Михаилу сразу же вернулось тело. Целиком.

Следом он услышал звуки – к нему вернулся слух. Еле-еле, через Звон, он слышал, как кто-то или что-то повторяет очень знакомый ему набор звуков, но что именно это значит, вспомнить не мог.

Следом вернулось дыхание. Он даже не сразу понял, что это такое, почему его грудная клетка то вздымается, то опускается. Дыхание.

Затем вернулся запах. Звон Михаил уже забыл, какие запахи приятные, а какие нет, но мог точно сказать, что чем-то пахнет. Хотя сказать на самом деле не мог, речь ещё не открылась ему.

Следом – и это самое страшное – вернулось зрение. Он открыл глаза. Невыносимые цвета исчезли, остались только бело-серые. Кто-то нависал над ним и повторял его имя, зачем-то дёргая за запястье.

Звону Михаилу это не понравилось. Он закрыл глаза и попробовал вернуться обратно – туда, где он летел вниз – но ничего не получалось. Просто темнота. Обычная, скучная темнота.

Звон стал затихать. Михаил стал чётче слышать речь, значения слов тоже начали возвращаться.

Вы… Ваше состояние… Пульс в норме… Слышите меня?... Реагирует на раздражители… Давление 150/70…
Михаил сморщился. Ему было неудобно в своём теле, словно его одели в колючее, не по размеру рубище. Тошнило. Было тяжело дышать.

Звон исчез окончательно на третьей неделе пребывания Михаила в стационаре.

Боль в левом боку была не такой сильной, как в начале, но всё равно мешала. Приходилось пользоваться костылями. Способность отличать запахи так и не вернулась. Проходя мимо помойки, Михаил чувствовал запах, но только из-за самого факта помойки понимал, что запах плохой. Также было и с розами или свежей выпечкой.

Очень злило дыхание. Оно больше не было автоматическим процессом. Теперь Михаил знал и понимал каждый свой вдох и выдох. Это отнимало много концентрации и душевных сил.

Поскольку ходить на работу больше не было необходимости, все свои дни Михаил посвящал тому, что искал Звон. Он слушал звон церковных колоколов, школьный звонок, звонки в театре, звон тарелок в оркестре, звонки в двери – сотни разных видов дверных звонков.

И всё было не то.

В какой-то день, от злости и отчаяния, Михаил закрылся в своей квартире, выключил всё, что могло издавать хоть какие-то звуки, и остался в тишине – почти полной. Иногда случались какие-то шорохи, или капля воды падала из крана, но в остальном было тихо.

Михаил сидел в кресле, положив руки на подлокотники, закрыв глаза. Развлекаясь подсчетом вдохов и выдохов, он слушал тишину – часами, днями, неделями.

Спустя неизвестное количество дней, рано утром, на его окошко села птичка и начала выводить трели. Красивые, то вниз, то вверх, то мягкие волны, то одна запавшая нота.

Михаил поджал под себя ноги, обнял их руками и заплакал, а птичка, словно поняв это, стала еще громче и усерднее выводить «фьють-фьють».