Война и мир. гл. 4-2-10б

4-2-10б

А вот — другое донесенье:
«Солдаты грабят и воруют,
И никакой для них запрет,
Уже давно не существует,
На сей больной для нас предмет».

«Грабёж шагает полным ходом,
Отряды-шайки всех воров,
Из нашей армии все родом,
Уже — хозяева дворов».

Хотя и строгие приказы,
Важнее — собственный живот,
Не терпят нрав и ум указов,
Когда пусты живот и рот.

Не забывая о наживе,
Вся масса ценных в том вещей,
Была у грабежей в активе,
В солдатской массе всех людей.

И ОН стал очень недоволен:
Народ гвардейский в том числе,
Не хочет быть в том обездолен,
И он, как все, был тоже болен,
Замешан в общей их беде.

С огромным даже огорченьем,
ОН видит, что охрана вся,
Заня;та этим увлеченьем,
На все порядки несмотря.

Они все грабят магазины,
Склады и даже погреба,
В том не считая, что повинны,
Такая выпала судьба.

И даже обер-полицмейстер,
Охраны царского Кремля,
Не мог терпеть солдатских действий,
Когда охрана несмотря;

На строгие увещеванья,
Что делать этого нельзя,
Нарушив все те приказанья,
И прям под окнами Кремля;

Вершит постыдное в том дело,
Ведь им в Москве обещан рай,
И потому они все смело,
По принципу — себя спасай;

В Москву влетели словно стая
Огромных хищных, вроде, птиц,
Кругом всё напрочь сокрушая,
Не соблюдая всех границ.

Границ достоинства и чести,
Из чуждых русскому культур,
Скорей всего от чувства мести,
Свой завершая тяжкий тур.

И, как испуганное стадо,
Попав на сочную траву,
Войны им больше всем не надо,
Сберечь бы лишь свою главу;

Спасаясь от голодной смерти,
В пучину впавши грабежа,
Всё гибло в этой круговерти,
Добро своё всё сторожа.

И с каждым днём их пребыванья
В горящей пламенем Москве,
Шло прежних сил их убыванье,
И с возрастающим желаньем,
Домой добраться от тоски.

Тоска по родине достала
Почти всех разных их чинов,
Невыносимой жизнь настала,
Среди всех русских, их врагов.

И в сочетанье с грабежами,
И вечный в городе пожар,
К ним ненависть, как то цунами,
Победы унижало дар.

Они нам не были желанны,
Им здесь нажива лишь нужна,
Им обещали вроде манны,
А здесь, внутри, всё шла война.

Война, чтоб сделать жизнь отравой,
В том помогали грабежи,
Расстаться им с победной славой,
Пока они ещё живы;.

Все жили в постоянном страхе
За жизнь и за своё добро,
Остаться лишь в одной рубахе,
Но русское нарвавшись зло.

И перехват их всех обозов,
Весь их Тарутинский разгром,
Серьёзной вылились угрозой,
Считать Москву за тихий дом.

ОН понял, что пора убраться,
Из злополучной их Москвы,
Нет смысла дольше оставаться,
И быть зажатыми в тиски.

Отказ от заключенья мира,
И стойкая к наживе страсть,
И сохраняя честь мундира,
И, как гостили мы здесь «всласть»;

Решил отдать ОН приказанье,
Покинуть страшную Москву,
В достатке сделав наказанье
Всем русским людям за войну.

Тем более росла угроза:
Всей русской армии поход,
Она сидела, как заноза,
Отравляя жизни ход.

На армию давило бремя,
Награбленное всё добро,
И, как зловредное то семя,
Военный дух летел на дно.

Им жалко было расставаться
Со всем награбленным добром,
Им лишь живыми бы остаться,
Домой убраться бы добром.

Им не нужны уже сраженья,
Не армия — сплошной обоз,
Телег, карет с добром движение
Сковало силу, как тормо;з.

Всё войско было в положенье,
Как будто раненый он зверь,
Услышав шорох от движенья,
Принять каких, не зная мер;

Бежит вперёд, навстречу смерти,
На новый выстрел норовя,
Так и его «кусали черти»,
За жизнь цепляясь, и не зря.

Тем самым как бы ускоряя,
Уже безжалостный конец,
И в бегстве страх свой нагнетая,
Теряя всех побед венец.

Так, уподобившись, как зверю,
ОН побежал, но не вперёд,
Чтоб жизни упредить потерю,
Найти какой-то в жизни брод.