Андрей Лушников

АНДРЕЙ ЛУШНИКОВ
(род. в 1964 г.)

Когда бы оставить мне свой околоток,
Из мрака бы выйти в туманной дали,
Где движется солнце не из-за высоток,
А прямо из центра нагретой земли.

Где к людям пробился ручей-самородок,
К свободным и добрым, а не к шантрапе,
Где внучка, к заре повернув подбородок,
За бабушкой следом идёт по тропе.

Увидеть воочию, не в сериале,
Что шли, что идут, всё единым путём, –
Россия, которую мы потеряли,
Россия, которую мы обретём.

ДЕД ПАХОМ
 
В этой дальней российской деревне,
Пополам где живется с грехом,
Как предание истины древней
Проживает седой дед Пахом.
 
Вспоминая свою Атлантиду,
Как последний атлант на Земле,
Он заказывает панихиду
В храме Спаса в соседнем селе.
 
И, смотря в напряженные лица,
Как наследникам иль связникам,
Все рассказывает небылицы
Он в деревне своим землякам.
 
Говорит, среди мальчиков стоя,
Свою кепку надвинув на лоб,
По какого-то древнего Ноя,
Про какой-то старинный Потоп.
 
«Только детям нужны эти бредни», —
Рядом мать их с улыбкой глядит.
И смеется хозяин соседний:
«Вот, опять дед Пахом наш чудит».
 
И по пыльной дороге поселка
Когда мимо идет он к реке,
Посудачат вослед ему колко
Три соседушки невдалеке.
 
А река, как душа, обмелела,
По колено уже воробью.
Только все не бросает он дела,
Конопатит он лодку свою.

ТРОПИНКА

Не в Москве и не в Новокузнецке, –
В небольшом старинном городке
Жители кивают по-соседски,
Все между собой накоротке.

И в потоке дней неспешно-мирном,
Где и всяк блажной – величина,
В доме старом и многоквартирном
Знают все Серёгу Молчуна.

Потерявший глаз в какой-то драке,
У подъезда он стоит стеной,
Даже очень злобные собаки –
Издали обходят стороной.

Пасмурный, щетинистый и дикий,
Словно вождь индейцев Инчу-Чун,
В заросли незрелой ежевики
Косит глаз свой за угол Молчун.

А за домом тем уже глубинка
И полынью воздух чуть горчит.
Ведает лишь узкая тропинка
То, о чём он целый день молчит.

Человеком здесь слывя несносным,
Натворивший столько на веку,
Ходит он с улыбкой утром росным
Через лес и поле – к роднику.

ПОЭТ
Валерию Котеленцу

Там, где тонут дома в небосводе,
Жил один очень скромный поэт.
Измененья в себе и погоде
Узнавал он по сходству примет.

Если месяц в окне серебрился –
Его дух ото сна воскресал,
Он писал, словно плача молился,
И молился, как плача, писал.

И была в нём такая грустинка
Из какой-то далёкой страны,
Что дрожала душа, как сурдинка,
Над обрывом его тишины.

И, бывало, что этот особый,
Не совсем рядовой, соловей
Враждовал с персональной особой
И неясною грустью своей.

И не знал он – миров созидатель,
Что на то эта грусть и дана,
Чтобы каждый её обладатель
Не катился до адова дна.

Что, как будто бы по благостыне,
Словно росчерком карандаша, –
От тщеславия и от гордыни
Сберегается грустью душа.
 
СВЕЧА
 
Чтоб узнать, что там в ночи –
Надо тень прогнать воронью –
Огонек хранить свечи,
Прикрывать его ладонью.
 
И туда, где света нет,
Проносить его тропинкой
Мимо горестей и бед
Чуть дрожащею сурдинкой.
 
Слушать ночи голоса,
И увидеть в этом свете
Как рождается роса,
Как растут грибы и дети.