Горбатый мост, или борьба не окончена. гл. 6

                О москвичах и москвичках.

               Последние несколько дней я изрядно надоедал и Володе Родюку и Смирнову Юрию с вопросом, когда к нам на замену прибудет третья смена. Впрочем, с этим же вопросом надоедал старшим и Кабаков Алексей. Изо дня в день, нам обещалось, что группа собрана и вот-вот выедет. По-прежнему ежедневно старшие уходили на заседание Координационного Совета, который каждый день решал,…вернее сказать, не решал ничего. Шахтёры-пикетчики давно привыкли узнавать все новости о себе и предполагаемые действия Пикета не от Координационного Совета, а общаясь между собой и с москвичами, а также из различных печатных изданий, которые издавались можно смело говорить ВСЕМИ, но только не НПГ и уж тем более не Координационным Советом. Несколько печатных листков с мелким шрифтом, вывешенных на доске объявлений и выпущенных от имени НПГ, давно пожелтели от солнца и покоробились от дождей. Тексты этих листовок были в меру «беззубые» и потому, особо, никого не задевающие. Читать их уже никому было не интересно, а по одной желтизне было видно, что висят они здесь уже не один месяц.
Наконец я надоел Родюку и Смирнову до того, что заявил: «Если до пятого августа к нам не прибудет замена, своим свободным временем я буду распоряжаться лично без всяких указаний старшего по группе Смирнова, и сам лично буду отвечать и за свои общения, и за свои выступления».
- Можете прямо сейчас отправлять меня с нарушением - добавил я – а «лапшу» мне на уши вешать хватит.
С нарушением меня никто отправлять, опять, не стал, но после такого резкого заявления, Родюк В.И. третьего августа срочно вылетел в Челябинск, пообещав нам лично поторопить третью группу с незамедлительной отправкой. Третья группа, как и было обещано, не замедлила. Не прибыла к нам третья группа на замену ни пятого, ни десятого, ни двадцатого. И после отъезда Родюка с его обещаниями, ещё двадцать дней на Горбатом мосту продолжала «работать», мокнуть под дождём и сушиться на солнце, могучая группа из трёх человек, представляющая шахтёров Челябинского региона.
После пятого августа, как и обещал, я перестал надоедать Юрию Смирнову, так как окончательно понял, что Пикет на Горбатом мосту всё более и более начинает походить на «спектакль» с неизвестным автором, и что сам Ю.Смирнов такая же обыкновенная «пешка», как и все остальные шахтёры-пикетчики. Поэтому хватит пока о шахтёрах.

Лучше расскажу о тех москвичах, в силу обстоятельств с которыми, мне пришлось познакомиться, и которым я благодарен и за знакомство, и за всю ту бескорыстную помощь и моральную поддержку, которую они оказывали и мне, и всему Пикету на Горбатом мосту.
Прежде всего и как вы уже знаете, это Борис Васильевич Ракитский – главный редактор и издатель газеты «Рабочая политика». Как вы уже знаете, познакомился я с ним на третий день своего пребывания в Пикете, под сводом Горбатого моста, куда меня загнал блёклый , вечерний, моросящий дождик. Ракитский был с диктофоном и с несколькими брошюрами в руках. Он разговаривал с группой пикетчиков. Тема разговора была довольно интересной, но «проинструктированный» старшим группы о большом количестве на Пикете сотрудников ФСБ и о их (ФСБешных) возможных провокациях и происках, просто стоял и слушал, немного удивляясь, как это спокойно пикетчики ведут разговоры с Этим, который держит диктофон, то ли ФСБешником, то ли «шпионом». Только один раз мне пришлось «одёрнуть» самих же пикетчиков, которые особо упирали на Новую Победоносную Рабочую Революцию. Как вы впрочем знаете, за это «одёргивание», плюс какое-то интервью для РЕН ТВ, меня на седьмой день и хотели снять с Пикета. Но Ракитский, за мою недоверчивость к нему, вовсе не обиделся, а наоборот, чуть ли не увидел во мне разумно рассуждающего единомышленника, и пригласил меня в следующий раз вместе с пикетчиками встретиться в соседнем к мосту парке, где и продолжить беседу. В том же парке обычно и ежедневно собирался Координационный Совет. Так я вместе с другими интересующимися пикетчиками стали, один, а то и два раза в неделю, собираться в парке на встречу с Ракитским, где и проводили своеобразные семинары по определён-ной тематике. Ракитский приносил на семинары брошюры «Школы трудовой демократии», а также свежие номера выпускаемой им газеты «Рабочая политика». Мне приходилось ходить на эти семинары втайне от нашего старшего по группе. Впрочем, похоже, втайне от «своих командиров» собирались на семинары и остальные шахтёры. Два или три раза, мне даже пришлось пропустить семинары, так как старший группы, буквально следил за мной, чтобы не допустить меня на любую подобную встречу. Переубедить Ю.Смирнова, что Б.В. Ракитский никакой не ФСБешник я не мог. Только вернувшись домой, и привезя с собой на Урал, на свой риск и страх, брошюры «ШТД» (Школы трудовой демократии) и целый ряд газет «Рабочая политика», три года, состоя в переписке с Борисом Васильевичем, получая от того новые газеты «Рабочей политики» и другие брошюры «ШТД», я узнал, что Б.В. Ракитский стоял не только у истоков образования НПГ, но и был основным разработчиком первого Устава НПГ. Следует сказать, что и сейчас, спустя три года, после описываемых здесь событий, большинство шахтёров Урала, остаются в полном неведении ни о Б.В. Ракитском, ни о его роли в просвещении рабочих для их же осознания себя рабочим классом. Как мне это не тяжело говорить, но шахтёры Урала, благодаря стараниям продажной и давно купленной олигархами «верхушке из профбоссов» казалось бы рабочего профсоюза НПГ, остаются Быдлом. Практически все шахтёры, которые не боялись отстаивать интересы рабочего класса, на настоящий момент, и не без помощи тех же «профсоюзов», с шахт уволены, или, не выдержав оказываемого на них со всех сторон «давления», ушли сами. Но хватит о Ракитском.

Наверное с тринадцатого июля, познакомившись со мной, в течение более месяца, нашей Челябинской группе помогала продуктами одна пенсионерка. Надо сказать, что многие москвичи и тем более москвички помогали Пикету в основном избирательно. Кто-то познакомившись, начинал помогать Воркутинцам, кто-то Ростовчанам, кто-то Пермякам. Практически у каждой группы были свои бескорыстные помощники среди москвичей. Так и эта пенсионерка (не буду называть её Имени), почти каждый день приходила на Пикет, разыскивала меня, делилась со мной новостями, а то и своими печалями, давала советы и для Пикета и для шахтёров, и уходила вечером домой, оставляя для нашей группы, то кастрюльку с горячей отварной картошкой, то термос с чаем и лимоном, то жаровню с горячими тефтелями, а то и с жаренной рыбой. На другой день к нам она уже заходила с другими кастрюльками и другой горячей пищей. Мы же возвращали ей чистую посуду, благодаря за помощь. Жила она недалеко от нашего Пикета, каких-нибудь три-четыре автобусных остановки, на Малой Грузинской улице. Скорее всего и сейчас живёт там же, совсем недалеко от дома по Малой Грузинской в котором жил известный поэт, бард и патриот нашей страны Владимир Высоцкий, в самое последнее время до своего изгнания из страны. Несколько раз, когда пенсионерка задерживалась и темнота застигала её на Пикете, я провожал её до дома, помогая ей отнести её же кастрюльки, жаровни, тарелки. По дороге до автобусной остановки, она обычно оправдывалась за своё опоздание и рассказывала, как «моталась» в целых два, а то и в три места, по продуктовым рынкам, где самые дешёвые в Москве продукты, как промывала и проверяла рыбу, чтоб не попалось какой подпорченной, как на другом рынке доставала морковку и, как наконец, выпросив у соседки масла, жарила для нас рыбу, почему и смогла нам её привезти лишь так поздно вечером.
-Завтра же – продолжала рассказывать она – я постараюсь для вас достать, хотя бы немного фруктов: дынь, винограда, персиков. Вечером подпорченные продукты на многих рынках бывает выбрасываются, но среди этих продуктов бывает ещё много и хороших. Вы, сами могли бы для Пикета, набрать там много чего хорошего. Можно было бы послать туда несколько человек…
А я шёл рядом и думал, глядя на неё, как она, то хваталась рукой у сердца, прося передохнуть, то за поясницу, жалуясь на усталость: «А ела ли она сама в этот день что-нибудь?»
И таких москвичек – пенсионерок, бескорыстно, до самопожертвования помогающих шахтёрам Пикета, было большинство. Все они когда-то имели неплохие работы, а с уходом на заслуженный отдых, имели и неплохие приличные пенсии, обеспечивающие их старость. Но не выдержавшие реалий от «шоковых терапий», превративших их пенсии в «ничто», не вжившиеся в реалии «демократических новаций», все они оказались за бортом жизни, и самый лучший город Земли им стал явно не по карману. В силу своего возраста они не могли, да и не стали приспосабливаться к этим реалиям, но продолжали бороться за своё право проживания в собственном городе. Они собирали и сдавали пустые бутылки, чтобы иметь приработок к своим так вдруг неожиданно ставшим «нищенскими» пенсиям. Они занимались сбором грибов и ягод, как впрочем советовала Воркутинским шахтёрам и сама Хакамада, для своего прокорма. Они «мота-лись» по всей Москве по барахолкам и базарам в поисках дешёвых, некондиционных, бракованных, но ещё «приличных к употреблению» товаров: «тряпичной» и синтетической одежды, «картонной» обуви, железных кастрюль, мятых залежалых кон-фет, а то и «окаменевших» пряников. Они знали, на каком базаре будут «выбрасывать» «заржавелую» селёдку, а на каком – одежду с символикой «Олимпиада – 80». Они всё знали и ни на что не жаловались. Они продолжали чувствовать себя хозяевами своего горда и по праву хозяев, как и положено по законам гостеприимства, чем могли, тем и помогали своим гостям - гостям своего города, пикетчикам-шахтёрам. То, что их город оккупирован олигархами, бандитами, евреями и прочими «лицами кавказкой национальности» - они знали. То, что сами они пита-ются, то есть применяют в пищу то, что выбрасывается в мусорные бачки и ящики – они тоже знали. Но казалось, они и мысли не могли допустить, чтобы приехавшие в Москву шахтёры, подумали о москвичах плохо. Зачастую, сами не имеющие средств к существованию, больные и голодные, они несли нам, шахтёрам, всё, что ещё у них оставалось в этой жизни, из своего последнего. Они несли нам не только свою скудную, но домашнюю пищу, они несли нам тепло домашнего очага и уюта. Они вселя-ли в нас ВЕРУ в то, что «наше дело правое, враг будет разбит и Победа будет за нами!» Они покидали нас с НАДЕЖДОЙ на скорое освобождение России от порабощения и унижения бандитским криминалом. Они покидали нас с НАДЕЖДОЙ на скорое возрождение и былое величие нашей Родины.
Вспоминается мне ещё одна женщина, которая заходила на Пикет и спрашивала нас: «Может кому постирать какую одежду?»
То, что она голодна, было видно невооружённым глазом. Расскажу один случай про эту женщину. Наша группа в это время садилась обедать за своим импровизированным столом из большого пня с приколоченным к нему фанерным щитом. Увидев, проходящую мимо нас женщину, мы пригласили её к нам за стол, но она отказалась и ушла дальше по Пикету спрашивать грязную одежду для стирки. Мы пообедали, и, увидев женщину снова, почти насильно усадили её за стол попить с нами хотя бы чаю. Уже был разлит по чашкам и кружкам чай, уже было размешано в каждой кружке по три кусочка сахара и даже добавлено в чай сгущённое молоко, как из глаз женщины покатились слёзы. Плакала женщина совершенно беззвучно. Мы же растерялись, никак не ожидая такой её реакции на наше приглашение к чаепитию. Долго мы успокаивали её как могли и выяснили, что случилось, и почему она плачет. Плакала же она, как оказалось по простой причине: просто она ничего не ела почти две недели и теперь боялась, что может умереть, так как мы заставляем её пить такой – и с сахаром, и со сгущённым молоком - чай. Мы заменили ей чай, положив в кружку один кусочек сахара, и уверив, что пить чай её никто не заставляет. Кое-как, с трудом и, наверное, со своими слезами она смогла сделать несколько глотков из кружки с чуем. Эта женщина, выглядевшая вдвое старше своих лет (позже выяснилось, по её же паспорту, что её всего тридцать девять)  и бескорыстно обстирывавшая одежду пикетчиков, не имея даже стиральной машины, оказывается, стыдилась своего бедственного положения, но ещё более стыдилась признаться в своём бедственном положении. И тем более попросить о какой-либо себе помощи. Если бы я писал это о беженках-чеченках, но это мне приходится писать о москвичках, проживающих в столице нашей Родины. А время действия – конец ХХ-го столетия – лето 1998-го года. Пришлось нам во время этого чаепития взять с женщины обещание, чтобы она не умирала с голода, а обязательно приходила на Пикет за грязной одеждой и хоть понемногу, но начинала кушать. Через неделю, наверное, хотя и с не меньшим трудом, мы уговорили женщину взять от нас за постиранную пикетчикам одежду, небольшую сумму денег. Трудно описывать всё бескорыстие сочувствующих пикету москвичей, но ещё более трудно осознавать, как порой неблагородно мы обходились с некоторыми из этих сочувствующих. Дело в том, что старшими групп пикетчиков, так называемым Координационным Советом среди пикетчиков упорно и постоянно насаждалось мнение, что Пикет «перенасыщен» людьми из ФСБ, и большинство помогающих и сочувствующих нам москвичей, суть те же люди из ФСБ. Чуть ли не категорически пикетчикам предлагалось не вступать в контакт с москвичами, приходящими на пикет, не разговаривать на определённые темы и уж тем более обходить тех, кто имел какие-либо политические взгляды. Что касается красных знамён, то москвичей, приходящих к нам под красными знамёнами, старшие групп старались даже не пропускать на территорию пикета. Рядовым шахтёрам-пикетчикам приходилось самим вступить на их защиту, против своих «старших» и профбоссов, и тогда вся территория Пикета начинала алеть красными знамёнами, под которыми разгорались оживлённые дискуссии между шахтёрами и москвичами. Впрочем людей на Пикете хватало со всей России. А вдоль перил с одной стороны горбатого моста сразу как-то обиженно и одиноко оставались полоскаться чёрно-синие флаги НПГ.

Вот в один из подобных дней, когда руководители пикета уже устали разобщать пикетчиков от краснознамённой оппозиции и, махнув на всё рукой, разбрелись по своим «жилищам», когда и сами пикетчики стали к вечеру уставать от особенно «горячих» дискуссий и даже разнобоя в мнениях между отдельными «левыми» Движениями, Партиями, Хартиями, Кружками и даже «армиями спасения», на пикет пришла вполне стройная, вполне молодая и, я бы сказал, вполне опрятная женщина. Одета она была в лёгкую летнюю блузку и в летние же лёгкие белого цвета брюки. На ногах её были вполне модные босоножки, а её причёску украшали вполне модные и по-модному же приподнятые на чёлку солнцезащитные очки. Как оказалось с её слов, она пришла посмотреть, поинтересоваться, что здесь происходит. Ни своей одеждой, ни своим обликом, на манерой поведения она никак не была похожа на тех сочувствующих и помогающих нам москвичей и москвичек, чем вызвала у Уральских (Челябинской и Пермской областей) шахтёров резкое неприятие. О! что тут только не началось. Так женщина, опрятная во всех отношениях, можно сказать попала и чуть ли не бук-вально, под «горячую» и тяжёлую шахтёрскую руку.
- Здесь не цирк и не клоуны, чтобы нас смотреть - зло выговаривали ей шахтёры.
- Вы ошиблись, зоопарк не здесь, а в десяти минутах ходьбы отсюда - не менее зло выговаривали другие.
- Можем проводить – с сарказмом предлагали сразу несколько голосов.
- Ребята, да это же ФСБешница, что вы ей на сумку то наговариваете – раздавалось сбоку.
- А вывернуть у неё сумку, да и проверить, с чем она к нам пришла, с диктофоном или с презервативами – шутил кто-то.
И так далее, и в том же духе.
 Женщина слабо оправдывалась, пыталась что-то объяснить, но всё это как-то невпопад, что этим самым, казалось, только подливала масла в огонь. Уже в слезах трясущимися руками, она открывала свою косметическую сумочку и показывала нам её содержимое, с плачем продолжая твердить, что она пришла только с хорошими намерениями, что хотела нам помочь… но всё уже было бесполезно. Несомненно одно, что мы – пикетчики, находясь под постоянным неусыпным контролем милиции, а часто вкупе к ним дополнительно окружённые и вооружённым ОМОНом, под постоянным контролем и видеосъемкой нас с десятков видеокамер, почти постоянно были в нервном напряжении и вольно или невольно, но часто резко реагировали на любые отклонения, происходящие в уже устоявшемся быте нашего пикета. Часто такие нервные срывы, конечно же, были не оправданы. Мы и сами понимали, что гораздо легче ФСБ пришла бы к нам целой группой, под каким-нибудь красным знаменем и под видом "друзей угнетённого народа" с предложениями немедленного революционного восстания. Мы всё это прекрасно понимали и всё-таки порой непростительно срывались на эмоции. Может быть, и не без помощи той же самой ФСБ. Женщина со слезами на глазах быстро удалялась с пикета. Шахтёры, будто празднуя победу по поводу её отступления, продолжали ещё что-то кричать и чуть ли не «улюлюкать». Поздно было урезонивать шахтёров за наше совсем не обоснованное хамство, и мне осталось только махнуть рукой и поспешить вслед за женщиной, чтобы хоть как-то успокоить за наше шахтёрское негостеприимство. Она быстро удалилась на тут же рядом расположенный стадион «Асмарал» (бывший стадион «Красная Пресня») и уже там разрыдалась, не в силах сдерживать слёз от обиды за все обвинения и унижения, доставшиеся ей от шахтёров. Я как мог, словами успокаивал её, извиняясь за наш столь нелицеприятный приём и объясняя ей, что просто она пришла на наш пикет не совсем в соответствующем виде и не совсем в удобное время.
- Что же я голой к вам должна была придти или в обносках? – всхлипывала женщина.
- Как вы так могли, как вы так могли? – продолжала она и новые рыдания начинали сотрясать её плечи.
Я же продолжал уверять, что наш пикет не туристический лагерь, и обстоятельства, заставившие шахтёров со всей России, кого лежать на рельсах, а кого здесь в Москве перед Домом Правительства, мало способствуют ведению великосветских разговоров. И мы, шахтёры, тоже совсем не хотели ей зла, но всё как-то вот так получилось, за что нам самим будет ещё не раз стыдно. Только наверное через час женщина смогла успокоится и стала приводить своё лицо в порядок. В знак прими-рения за нашу такую дурацкую и мерзкую встречу я вызвался проводить её до метро и попросил помочь мне показать где удобнее приобрести конверт и отправить домой письмо. Я вернулся на пикет за письмом, подарил женщине листовку (на одной такой листовке было написано и моё письмо), а после отправки письма проводил женщину до станции Метро.
Так я познакомился с Антониной Ли, которая впоследствии помогала нашей Уральской группе до самого моего отъезда домой. История её жизни была довольно проста, но как положено в нашей стране и со своими сложностями. Отец – китаец, специалист среднего ранга строивший в СССР КВЖД, да так и оставшийся в наших краях, женившись на казашке. Родившись, всё детство Антонина Ли провела в Казахстане. Жили в саманном домишке. Старший брат стал шахтёром и погиб в шахте, там же в Казахстане. Антонина Ли закончив учение стала профессиональной танцовщицей восточного танца и переехала в город Москву. Замуж вышла за армянина, выходца с Нагорного Карабаха, который тоже сполна нахлебался в своём Нагорном Карабахе подаренных ему первым президентом суверенитетов.
Имеют двух детей. В последнее время из-за сложности жизни обменяли свою квартиру в Москве на квартиру в подмосковной провинции – в Бутово. Антонина Ли находится на пенсии, но продолжает работать, преподавая детям искусство танца. Со своей танцевальной группой она постоянно этим летом и проводила учебные занятия на стадионе «Асмарал», когда узнала, что рядом у Дома Правительства шахтёры стоят Пикетом. Может она и не пришла бы на наш Пикет, но так как и её детство с юностью было не из лёгких, когда питьевую воду часто приходилось брать из грязного арыка, когда брат был шахтёром, но погиб в шахте, когда ей самой пришлось пережить немало лишений и трудностей, прежде чем достичь своего положения в обществе и оказаться в Москве, она просто не могла не придти на наш Пикет, хотя бы просто в память о своём погибшем брате. Позже, посещая наш Пикет Антонина Ли подарила нашей Уральской группе три больших сумки с одеждой, постельным бельём и обувью. Привозила и показывала нам свой семейный фотоальбом, покупала для нас дыни и сладости, а мне подарила китайский шар-фонарик, который обязательно надо вешать над входом в жильё. Кроме этого она подарила мне китайскую соломенную вазу и китайские куколки на день рождения моей дочери. Её четырёхлетняя дочка Тата подарила для моей, тоже четырёхлетней дочери Кати, свои рисунки. Помощь Антонины Ли поистине была большой. Эта помощь могла бы быть ещё больше, даже для нашего Урала, но наше НПГ – руководство любило брать подарки и помощь только от своих американских друзей и от их американских «шестёрок» пристроившихся уже в нашем любимом, но антинародном правительстве. Которое, вроде, мы и собирались отправлять в отставку.

Китайский шар-фонарик и сейчас висит над входом в моём доме. В сохранности и все остальные подарки. Прошло уже больше трёх лет, а мне до сих пор стыдно за своих товарищей, за то, как мы в первый раз встретили, вернее не встретили, а по-всякому обозвали и выгнали с Пикета эту стройную и хрупкую женщину.
Помощи её, мы были просто напросто недостойны, а себя показали не просто с плохой, а с наихудшей стороны, которой даже трудно подобрать и название.