Отжившая

Покосилась изба, накренилась по самые брови.
Истрепал ветер крышу, открыл белокаменный лоб.
Выпил соки древесные, всю развалил, обескровил.
Засорил дымоход. Обнажил перекошенный рот.

В чём душонка держалась? Тщедушная, тонкая спица.
Стены-скулы торчали. Обои свисали до пят.
Возле печки-буржуйки пробита гвоздём рукавица,
Будто шашкой порубленный в поле широком солдат.

А когда-то хвалилась степенностью чинной и статью.
Сохраняла тепло до весенних погожих деньков.
Провожала уставших коров с пастухом зорькой ранней.
Распекала надутых, как мышь на крупу, петухов.

И глядела в ухоженный сад сквозь окошки-глазницы,
Отгоняя назойливый гнус: мух, шмелей, комаров.
А теперь в ветхой кровле нашли свой приют кошки, птицы.
И для них здесь нашлась до поры и кормушка, и кров.

Не щадило жилище летевшее ястребом время.
Больно било по стопам, наотмашь, затем по лицу.
Незавидная участь. Томительно тяжкое бремя.
Не подняться к двери по смотрящему в небо крыльцу.

Заслонила завалинку дикого вида крапива.
Задушила в объятьях её неуёмная страсть.
А изба исстрадалась, измучили голод и срывы.
Воплотилась в старуху, хотящую вечно дремать.

Та в поклоне земле, раскурочила гордую спину.
Понатёрла свалившейся балкой натруженный горб.
Погрузилась по горло в людские проблемы, рутину,
Превратившись в дожитии в выцветший старенький гроб.

©Эмма Карлайл