***

Мне кажется, гармония ведёт
К  прозрачности и призрачности мира,
Шаг Командора по владеньям Лира –
Не более, чем скверный анекдот.

Мы так легки, что ветер запахнём,
Пройдём по водам, в облацех заплачем,
И Ноевою лодкою, вверх дном,
Какой-нибудь геенною рыбачим.

Что тени нам, то лаве – мотыльки,
Багровые драконы или змеи,
Преграды для течения реки,
Для памяти – силки и пропилеи.

Но есть ли солнце для моих кругов? –
Для плоскости? – овала? – пирамиды?
Для света, что не знает берегов,
Для прелестей обиженной Фемиды?.. –

Ещё шаги. - Весомей. – Тяжелей. -
И лёгкое щебечущее пламя,
Стреляющее пухом тополей,
Исчезнувшее сразу же за нами.
 
...

Быть можно сумрачного света
Любителем из записных,
Там волком всякая примета
Сидит на пошлинах въездных,

На откуп коже слишком зябко,
Но, как трофейная арапка,
В полон уходит кошениль,
И вслед за ней створожен сурик,
И бедный Йорик – новый Юрик,
Вдыхает охру и ваниль.

Но влажно более, чем нужно,
Не то что в сумраке недужно –
Но слишком тихо, глубоко,
Он так струится по просветам,
Что мнится Зигфриду – Одетта,
Иль мы впадаем в рококо –

Идиллию того, что смыто,
Декоративно, как улита,
В своей спирали кочевой,
В манере примерять наряды,
Пройти от нимфы до дриады,
До сумерек над головой.

Когда смыкается былое –
Всё не надышишься золою
Из прежних чувств, из влаги уст,
И различаешь силуэты
То – лебедя, не то – Одетты,
Но сумрак беспросветно пуст.

Но ты-то – полон безнадежно,
И память – то метелью снежной,
То зыбким маревом, кустом,
Упавшей веткой у порога,
Как покосившийся убого
Но всё ещё стоящий дом.

И я смотрю в его глазницы,
Где ждут предметов вереницы,
Как призраки в слепом окне,
Почти истлевшие объятья,
Как равнодушное проклятье,
Произнесённое во сне.