Горбатый мост, или борьба не окончена. гл. 2

Первый день в Пикете.
                11 июля наш поезд Челябинск – Москва точно таким же, как и по-ложено вдоль железных путей, ландшафтом начинала встречать столица нашей Родины – город Москва. Порой, глядя в окно вагона и видя почти бесчисленные “поля чудес” из  “страны дураков”, казалось, что до Москвы ехать ещё не менее пятисот (500) километров, но неожиданно поезд сбавил ход и вскоре мы действительно оказались на Казанском вокзале. И это действительно оказалась столица нашей Родины. На вокзале нас встречали, с флагом НПГ Урала, председатель ЧРО НПГ Родюк В.И. И ещё кто – то из шахтёров с первой группы. Все на месте, всё в порядке. Получаем короткие инструкции: не отставать, не задерживаться, держаться плотной группой. Быстро пересекаем вокзал, площадь, спускаемся по эскалатору в Метро, едем на электрич-ке, так же быстро, чуть не бегом, покидаем станцию Метро, на которой сошли, и быстрым шагом нестройной колонной движемся по улице. В Москве все движутся чуть не бегом и это пожалуй второе (после “полей чудес”) из моих впечатлений о Столице. Но по оживлённо разговаривающим и устремляющимся вслед за нами кучкам людей, которые начинают интересоваться и нашей колонной, начинаю понимать, что Горбатый мост где – то рядом. И вдруг – длинный газетный стенд, почти тормозящий нашу колонну. Со стенда, будто живыми глазами, на нас смотрят фотографии. На фотографиях лица – лица невинно убиенных у Дома Правительства в октябре 1993 года. Тут же, почти рядом, могила со свежеокрашенной в чёрный цвет оградкой, большим каменным крестом с распятием и горящей перед крестом свечой. Многие поражены увиденным. На деревьях, на ветвях деревьев привязаны красные тряпичные ленты – полоски, и деревья выглядят как забрызганные кровью. Тут же над головой, в ветвях дерева висит большой моток колючей проволоки – бруно. Москвичи что – то нас спрашивают, а мы, поражённые увиденным, даже не знаем, что ответить. Наконец кто – то  отвечает, “что мы не знали про это, что будто говорилось по телевидению только о четырёх погибших”. Москвичи только качают головами. Кто – то из москвичей начинает нас уверять, что погибших было – десятки тысяч. Уже медленно мы продолжаем движение мимо москвичей, мимо фотографий, расклеенных на прутьях железной высокой ограды стадиона, мимо бутафорской гильотины с надписью на ней:  “Ельцин – Иуда ”,  мимо ещё двух, будто  кладбищенских, оградок с возложенными внутри поминальными венками, медленно, потому что уже и не понять, что это: улица или аллея кладбища. Вдруг перед глазами открывается чистое пространство. Прямо перед глазами мы видим действительно белый “Белый Дом”, а в левую сторону от него огромный и разноцветный, как цыганский  табор – Пикет шахтёров. Проходим ещё 30 метров влево и чуть ниже по травяному зелёному склону – и мы уже перед своим полиэтиленовым домом-бараком-теплицей в кругу своих друзей, товарищей, шахтёров-копейчан. Облегчённо сбрасываем с плеч рюкзаки, сумки и прочую поклажу. Юрию Смирнову, назначенному старшим нашей группы, объясняются правила распорядка дня и поведения группы на Пикете. Руководитель Пикета Виктор Семёнов (из г. Воркуты) помогает ему в других, может и рутинных, но необходимых работах: регистрации группы на Пикете, сдаче на хранение денег для обратной дороги, и прочие тому подобные вопросы. Меня Родюк В.И. назначает ответственным за два знамени НПГ с Урала, которые находятся на Пикете. Пикетчики размещают свои сумки и рюкзаки под полиэтиленовым пологом нашего импровизированного жилища. Ещё раз прощаемся с друзьями – шахтёрами, отстоявшими первую смену, и провожаем их с Горбатого моста. Им ещё возвращаться домой, им рассказывать о Пикете на Горбатом мосту. Им доносить до шахтёров правду и продолжать “забастовочную работу” с братьями – шахтёрами дома, на Урале до полного выполнения требований выдвинутых шахтёрами.
    Пока же государственные власти молчаливо занимают выжидательную позицию и стараются не замечать ни шахтёрского протеста, ни всенародного возмущения. Железные дороги перекрыты возмущённым народом почти по всей России, кроме Южного направления. То тут, то там на Пикеты, перекрывающие дороги, бросаются силы неизвестно чьих ОМОНов. Но и они, “обкуренные” своей продажностью и холуйством перед “буржуйской” властью, не могут справиться с возмущённым народом, и разо-гнав Пикеты с одних мест, народ вскоре появляется на рельсах в других местах. Уже начинаются судебные процессы по отдельным лицам организовавшим перекрытие железных дорог. И каждый понимает всю высокую меру ответственности стояния на-шего Пикета на Горбатом мосту. Стояние Пикета, напротив Дома Правительства, в самом центре Москвы, должно будить и поднимать дремлющие народные силы на борьбу со всем тем злом, что приводит и страну, и весь её народ фактически к вымиранию.
На Пикете очень много народа, поддерживающих нас и морально, и материально. Много Москвичей. Много людей, приехавших поддержать Пикет из городов и городков Подмосковья. Прикреплённые к перилам Горбатого моста с одной стороны, стоят и полощутся на ветру чёрно–синие стяги Независимого Профсоюза Горняков. Почти два десятка чёрно–синих флагов. На перилах моста с противоположной стороны укреплены три красных флага и красные полотнища - транспаранты. Как я предупреждён от Старших по Пикету, на мосту находится много провокаторов и агентов ФСБ, поэтому просто слушаю разговоры, а то и пылкие речи Москвичей, со стороны. Когда спрашивают о чём–то и меня, стараюсь односложно отвечать, что: да, я горняк с Урала, приехал сегодня со второй группой на смену своим товарищам, … и пытаюсь уйти от дальнейших расспросов. Весь Пикет оживлённо бурлит, говорит, жестикулирует – но в основном это люди приехавшие в поддержку Пикета. Сами пикетчики–шахтеры, а они заметны среди всего лагеря, не только своим походным, неухоженным видом, не только своими, укреплёнными на груди, визитками, но и своей немногословностью – живут своей, отмерянной им по распорядку дня, жизнью. Кто – то готовит обед, кто–то бреется, кто–то стирает и сушит нехитрое бельё: носки, рубашки, брюки. Но подходит время, раздаётся несколько свистков по лагерю и со всех мест поднимаются и почти не разговаривая друг с другом идут шахтёры на Горбатый мост.
 2 часа дня – время “работы” пикетчиков. Иду вместе с группой на мост и я. Мы рассаживаемся на горячих под солнцем булыжниках моста, берём в руки лежащие тут же на мосту шахтёрские каски и начинаем “работать”. Мы стучим по мосту своими шахтёрскими касками. Почти моментально, сперва из разнобойного стука касок, вырабатывается какой–то ритм и по Москве начинается разноситься грозный, монолитный, набатный стук. Стук – Угроза, Стук – Предупреждение, что шахтёры, как и весь народ, устали жить такой жизнью, что шахтёры устали жить с таким Президентом и с таким Правительством. Эхо от стука шахтёрских касок отражается от стен Белого Дома, и от стен расположенных через дорогу гостиницы “Мир” и, как я узнал, от строящегося нового здания Американского Посольства. На Горбатом мосту только шахтёры, только пикетчики, больше двухсот человек. Кто не является пикетчиком – поддерживают нас рядом, со стороны, вне горбатого моста. Ритмичный стук касок начинают усиливать столь же сильные и ритмичные аплодисменты. Кто–то из москвичек, пришли с кастрюльками и так же ритмично, помогая нам, стучат кастрюльками об асфальт. Проезжающие по дороге машины, хотя и несколько боязливо (в течение 2–4 секунд), также ритмично поддерживают нас, гудками своих клаксо-нов. Владимир Потишный – шахтёр – инвалид из города Воркуты в защитном камуфляже и с генеральской фуражкой на голове, поднимается на горбатый мост с мегафоном, и по Москве, через мегафон начинает разноситься: “Пока мы – едины, мы – непобе-димы! Пока мы – едины, мы – непобедимы! ” Ритм стучания касками меняется и уже все пикетчики стучат касками и скандируют в такт мегафону: “Пока мы – едины, мы – непобедимы!” Кто–то на мосту начинает скандировать: “Ельцина на нары, шахтёров на КАНАРЫ!” Его поддерживает группа, пикетчики, мегафон, москвичи – и уже тысяча человек дружно скандируют этот новый призыв. У кого–то из пикетчиков треснула каска, но она отбрасывается в сторону и пикетчик подбирает и уже стучит другой целой каской. Работа. Я стучу каской по булыжной мостовой моста и также со всеми скандирую: “Мы отсюда не уйдём, Борьку Ельцина – спихнём! Ельцин – уходи! Ельцин – уходи! ” Призывы следуют один за другим. Каждый из призывов, под могучий ак-компонемент от стука касок, скандируются не менее 5–10 минут. Ровно в 15 часов стук касок почти резко обрывается.  Кто-нибудь только ещё раза три–пять громко стукнет каской в знак собственного протеста. Всё. Шахтёры поднимаются и начинают расходиться с моста по своим жилищам на Пикете. Громко, через мегафон, В.Потишный шутит: “Мы ещё не уходим, мы ещё вернёмся!” Группа шахтёров на мосту выкладывает из касок, в сторону дороги надпись: “Ельцин - Иуда” и тоже спускается с моста. Мост пустеет. На спуске моста, но уже в другую сторону “Белого Дома” остаются лежать только шахтёрские каски, и три чёрных рельса два вдоль и один, поперёк их – тупиком, на которых лежит – отдыхает чучело первого президента России – Бориса Николаевича Ельцина. На рельсах надпись: “Е.Б.Н. от ЯРОСЛАВЦЕВ”. Наша группа продолжает обживать своё жилище. Вскипятили на примусе чай, разложили ещё оставшиеся с дороги консервы, другие продукты, без аппетита поели. Москвичи ходят, разносят по лагерю и раздают газеты. Большинство из них, мы впервые видим в глаза и даже не догадывались об их существовании: “Гласность”, “Единение”, “Садовое кольцо. Москва”, “Трудовая Тюмень”, “Буревестник Дона”, “Трудовая Рос-сия”, “Мысль”, “Рабочая политика” – вот только некоторые из них. Но пока нашей группе не до чтения, мы продолжаем обживаться. Укрепляем полог нашего полиэтиленового жилья, укрепляем веточные подпорки, натягиваем внутри верёвку на которой развешиваем чистое бельё, рубашки и брюки. Выметаем сор. Проветриваем и вытряхиваем подушки и одеяльца, определяемся кому где спать, где хранить продукты, где хранить знамёна. Под пологом жарко, как в парильне, и хоть и открытое с обеих сторон наше жильё плохо проветривается. В середине нашего жилища, под растущим кустарником, размещаем продукты. Наконец, кажется всё определенно и даже всякие разные мелочи, необходимые при походном быте, определились по своим местам. Назначаем график дежурных по кухне, по уборке жилья, по охране лагеря. С 18 до 19 часов – “Работа” на горбатом мосту. После 19 часов, также без аппетита ужинаем, и у группы остаётся свободное время для осмотра лагеря. Я иду посмотреть улицу по которой мы пришли на Пикет. Она идёт от станции Метро “Краснопресненская” немного спускаясь вниз и заканчиваясь перед тыльной стороной “Белого Дома” с Горбатым мостом, и с нашим Пикетом. Это Дружниковская улица. Она  короткая, примерно 1500 метров. С одной стороны её жилые дома пяти–семиэтажной застройки ещё “хрущёвских времён”, с другой стороны из металлических прутьев забор стадиона, как мне говорят “Асмарал”, а за единственным перекрёстком,  с "троллейбусным  кольцом" и современным двухэтажным зданием – павильоном - офисом по продаже автомашин – иномарок. На открытом пространстве перед павильоном стоит два – три десятка автомашин, в основном “джипы” и  “представительские” машины. “Хонды”, “Тойоты”, “Мерседесы”. На машинах же укреплены таблички с их данными и с ценой, обозначенной в долларах. Машину можно взять и напрокат, хоть на один час, но цена “проката” говорит, что для того, чтобы шахтёру один час покататься – надо месяц работать. Хотя и вечер, на улице вдоль всего забора “Асмарала”, по–прежнему, много москвичей. Немало и шахтёров – пикетчиков. Среди москвичей и шахтёров идут оживлённые разговоры. Москвичи ведут сбор подписей на листах в защиту вдовы генерала Рохлина, с требованием освободить её из следственного изолятора под “домашний арест” или под “подписку о невыезде”. Завтра 12 июля исполняется девять дней, как убили генерала Рохлина, и сначала здесь, а потом на кладбище пройдёт поминальная панихида. Среди всех, находящихся здесь людей, никто даже не допускает мысли, что жена Рохлина могла убить своего мужа. Слушаю разговоры москвичей, слушаю разговоры шахтёров. От Пикета в панихиде будут участвовать тридцать шахтёров.  Вслед за шахтёрами, подписывающими листы об изменении меры изоляции вдовы Рохлина, подписываю лист и я. Я также, как и находящиеся здесь, не верю, что генерала Рохлина могла убить собственная жена. Генерал Рохлин был на пикете, он обещал шахтёрам, что в следующий раз он придёт на Горбатый мост  не один, а приведёт с собой не менее трёхсот казаков и офицеров – патриотов. Но обещаниям генерала – патриота не суждено было сбыться, при невыясненных обстоятельствах, генерал Рохлин был убит в спящем виде на собственной даче. Я долго хожу слушая разговоры, читая на стендах краткие биографии тех, кто не спаслись во время массового расстрела во время защиты Конституции у “Белого дома” в октябре 1993 года. Долго стою перед ограждёнными местами, на которых лежат венки и горят свечи. На этих местах было много погибших. Делаю первые кадры фотоаппаратом. В самом начале стадиона на фундаменте ограды читаю: “Здесь был расстрелян Саша Верёвкин. 17 лет”. А самые первые убитые во время расстрела у Дома Правительства упали в двадцати метрах от места, где располагается теперь наша вторая группа шахтёров – пикетчиков с Ура-ла. Зрелище не из приятных. И я представляю себе, как в страхе и в панике бежали люди после первых залпов правительственных войск, вдоль этой узкой улицы, зажатой с обеих сторон заборами: с одной стороны заборами стадиона, а с другой стороны забором небольшого парка. Только после перекрёстка у людей, возможно, была возможность и слабая надежда к спасению в кварталах живых домов. Но надо было успеть пробежать эти восемьсот метров до перекрёстка, когда тебе вслед летели пули, пули, и пули. Надо было успеть увернуться не только от пуль, но и от рук опьянённых, от водки и от побед над безоружными, ОМОНовцев и СПЕЦНАЗа. И вот – “Здесь был расстрелян Саша Верёвкин. 17 лет”. Почти в километре от “Белого дома”. Я медленно возвращаюсь в лагерь. Небо начинает темнеть, приобретая серо – белёсый, невыразительный, цвет. Я иду на горбатый мост и убираю, сворачивая полотнища, два чёрно–синих флага. На одном флаге надпись: “НПГ. Южный Урал”, на втором надпись: “НПГ. Ш. Коркинская.” Флаги я уношу и прячу в нашей палатке – бараке, теплице, (не знаю как и назвать) и молча говорю про себя: “Мы ещё не уходим, мы ещё вернёмся”. Группа уже собралась в палатке. Пикет опустевает от москвичей, только дежурные  пикетчики начинают свой вечерний обход лагеря, следя за порядком. Уставшая, в двенадцатом часу ночи, укладывается спать наша группа, укладываюсь и я. Ночное небо так и не смогло почернеть, оно, по–прежнему, безразлично белёсо–серое и без единой звезды на своде. Через полиэтиленовую крышу на меня светят лампы уличных фонарей, расставленных вдоль тротуарных дорожек. Я ещё раз уминаю свёрнутую в комок одежду, служащею мне подушкой, и стараюсь заснуть. Первый день моего пребывания в Пикете на Горбатом мосту закончился.