Иван Франко. Панские забавки. Глава 4

4. «КТО-ТО  БУНТУЕТ!»


Характеристика п. Мигуцкого


Был пан Мигуцкий пан богатый,
Хоть на одном селе сидел.
Чьего был роду — непонятно,
Но что рабов гнобить умел,
Что дань с них драл немилосердно,
Дни панщины считал усердно,
Минутки даром не дарил,
Что был богач при бо́сом люде, —
Хвалили все паны в округе,
Мол, справный-де хозяин был.

Не раз зимой, когда в полях
Работы нету, а в гумнах
Всё сделано и лес не рубят, —
Чтоб зря холопу не лежать,
Гнал мужичков он лёд пахать,
А то их лень вконец погубит.

Холопа холил он, ласкал он,
Так как коней или волов;
Зимой три воза дров давал он,
Чтоб хам от холоду не дрог;
Весною хлебом помогал он,
Чтоб к лету с голоду не сдох.

Любил, когда холоп был весел,
В работе спор, горазд до песен,
До плясок, водки, пьяных драк;
Да не любил крестьян богатых,
Практичных, трезвых и завзятых,
А грамотных — дай волю, — так
Сажал бы на кол их, проклятых.

«Хам чтоб умел косить, пахать,
Да петь, да девку танцевать,
Да «Отче наш» знал. Мужику, де,
Не надо грамоте той знать;
Когда холоп начнёт читать,
А кто свиней пасть пану будет?»

И хоть для виду наставлял он,
Чтоб хам порядок знал и чтил,
Да в то же время водку гнал он,
А ханку эту всю делил
На сколько есть в селеньи хат,
По четверти ведра на душу:
Хоть хлопчью, девчью, хоть старушью,
Неважно, стар ли или млад.
И каждому за эту водку
Писал повинность в инвентарь,[1]
Как барщинную отработку:
Хошь — отпаши, хошь — денег дай,
А ханку ту хоть на пол лей,
Но сам перепродать не смей!


Шинкарь


Был у Мигуцкого и жид,
Союз негласный с ним державший,
Людей музы́кой завлекавший
К себе в шинок.[2] Тут люди вид
Свой человеческий теряли
И ум с штанами пропивали,
И сапоги тут оставляли,
Сермяжки,[3] свитки,[4] армячки,[5]
А девки — свадебны венки,
А бабы — с яйцами корзины;
Тут войт[6] за чарочкой общинный
Суд над злодеем сотворял,
А жид лишь губками смоктал.[7]


«Ктощь бунтуе!»[8]


И много ль так годочков, мало ль
Тот бизнис панский процветал —
Ан вдруг в шинке унылей стало!
На мужичков нашла печаль,
Что что-то вдруг, на горе пану,
Взялись в задумчивость впадать.
И вроде и идут пахать
На барщину, и лямку тянут,
И терпят кнут и батожьё,
Глумленья панских холуёв...
И всяк труди́тся, работа́ет
(А нет — нагаечка взбодряет!) —
Да как-то тихо, молча так,
Понуро даже, будто б как
В душе грызёт, сосёт и точит
Какой-то червь, как будто б в ней
Засело что-то в глубине
Неведомое и щекочет,
Щипает сердце, шевелясь
В кромешной мгле; и, растравясь,
Повсюду чувствуешь тяжеле
Его движенье во всём теле,
Да ничего не видит глаз.

К музы́ке хлопцы охладели,
В шинок заходят только те,
Кому уж в кровь и кость всосался
Тот панский университет.
В долгах жид старый оказался,
Бежит к Мигуцкому, орёт,
Гевалт[9] поднявши и войдот:[10]
«Вей’з мир![11] где деньги? О майн гот!»[12]

А пан и сам уже давненько
Тот сдвиг в крестьянах замечал
И злился, бил, карал, кричал —
Всё без толку. Его частенько
Сомнений смутных рой терзал,
Что дело в общем принимает
Весьма опасный оборот.
Он хорошенько знал и знает,
Что до тех пор покуда пьёт
Мужик и пашет без проды́ха,
Пока смеётся он, поёт,
Похож мужик на быдло, скот,
Что целый век в ярме живёт
И радуется, коль швырнёт
Ему на корм хозяин жмыха.
А как грустить он начинает,
Головушку как клонит вниз,
Над горькой долей размышляет,
Совета у людей спрошает,
Так трепещи и стерегись!

Ибо сознанье, мысль народа,
Единомыслие его —
Суть враг страшнейший тех, кого
Богатство, роскошь и свобода
На поте и слезах народа
Основаны. Вот пан, ворча,
В раздумьях днюет и ночует,
Всё думу думает, горюет,
Над феноме́ном тем, рыча,
Себе головушку ломает,
То сердится, то лишь вздыхает,
Как бы несчастье сердцем чуя,
И крикнет вдруг, аж подскоча:
«Ту щен на певно ктощь бунтуе!»[13]


[1] Инвентари (устар.) — имущественные налоговые книги при крепостном праве в Галиции. В них записывались панские и крестьянские земли и имущество, определялись размеры панщины.
[2] Шинок (малорос.) — кабак, корчма. Шинкарь — хозяин шинка.
[3] Сермяга — домотканое грубое некрашеное сукно; верхнее платье, кафтан из такого сукна.
[4] Свитка — верхняя народная мужская и женская одежда украинцев, русских и белорусов.
[5] Армяк (устар.) — крестьянская верхняя распашная одежда из толстого сукна в виде халата или прямого кафтана без сбор.
[6] Войт — в Галиции: сельский староста, глава сельской общины.
[7] Смоктать — сосать, высасывать; причмокивать губами.
[8] Кто-то бунтует! (польск.).
[9] Гевалт (идиш) — крик, гвалт, караул.
[10] Войдот (из узбец.) — плач.
[11] Горе мне! (идиш).
[12] О боже мой! (идиш).
[13] Тут точно кто-то бунтует! (польск.).





4. «ХТОСЬ  БУНТУЄ»


Характеристика п. Мигуцького


Був пан Мигуцький, пан багатий,
Хоч на однім селі сидів.
З якого роду був – не знати,
Та що хлопів тиснути вмів,
Що дер данини безпощадно,
Дні панщини числив прикладно,
Хвилинки не подарував,
Що був багач, громада гола, –
То славили пани довкола,
Що добре господарював.

Не раз зимою, як у полі
Нема роботи, а в стодолі
Все зроблено і ліс не тнуть –
Щоб панщини не дарувати,
Він каже, було, лід орати,
А то хлопи в хатах заснуть.

І те сказать, про хлопа дбав він,
Як дбав про коней і волів;
Взимі три вози дров давав він,
Щоб хлоп продроглі кості грів;
Весною хлібом спомагав він,
Щоб літом з голоду не млів.

Любив, коли був хлоп здоровий,
Прудкий до праці і розмови,
До танців, сміхів і пісень;
Та не любив хлопів багатих
Та мовчазливих і завзятих,
А на письменних був огень.

«Хлоп щоб умів орать, косити
І в танці дівкою носити,
Та «Вірую» і «Отче наш».
Письма не треба хлопу знати:
Як хлоп почне книжки читати,
Хто буде пану свині пас?»

І хоч-то ніби наставав він
На те, щоб хлоп порядок знав,
Та все-таки горілку гнав він
І кожду гінку розділяв
На кождий нумер у селі:
По стільки гарців, скільки хата
Душ має: хлопці чи дівчата.
Чи то старії, чи малі.
І кождому за ту горілку
Ціну втягав у інвентар,
Як присний панщини тягар:
Сплати чи відроби той дар,
А трунок лий хоч на долівку,
Лиш іншому продать не смій!


Орендар


Був в того пана й орендар,
Що з паном тихую тяг спілку.
Людей музикою у свій
Шинок заманював. Тут люди
Лишали розум, сіряки
І чоботи, дівки – вінки,
А господині – покладки;
Тут війт робив громадські суди,
А жид лиш цмокав залюбки.


«Хтось бунтує»


Чи много літ отак, чи мало
Те панське ремесло цвіло –
Аж раптом в коршмі тихше стало!
Щось на людей таки найшло,
Що почали, на панське горе,
В якусь задуму попадать.
І роблять панщину, терплять,
І кожде пильне, кожде скоре
(Як ні – нагайка плечі споре!) –
Та якось тихо, мовчки так,
Понуро навіть, мов глибоко
В душі гризе якийсь черв’як,
Немов якась таємна сила
Ворушиться у темній млі;
Скрізь чути дотики її,
Та нічого не бачить око.

Музика молодим немила,
В шинок заходять тільки ті,
Кому вже в кров і кість віссалась
Та панська школа. Жид біжить
До пана, плач підняв і галас:
«Нізвідки рати заплатить!»

А пан і сам уже віддавна
Ту зміну в людях замічав
І злився, бив, карав, кричав –
Дарма. Вже звільна й сам вбачав.
Що річ се таки не забавна.
Він добре знав, що поки п’є,
Співає, робить без упину
Й сміється хлоп, так довго є
Похожий він на худобину,
Що вік цілий в ярмі жиє
І тішиться, як дістає
До паші зерна одробину.
Та як почне він сумувати
І вішать голову униз,
Над своїм станом розмишляти,
Поради у людей питати,
Тоді тремти і стережись!

Бо думка, свідомість народа
І однодумців тиха згода –
То ворог лютий тих усіх,
Чиє багатство і вигода
На поті і сльозах людських
Основані. От пан дні й ночі
Над дивом тим усе міркує,
То сердиться, а то й сумує,
Немов нещастя серце чує,
А далі скрикнув, аж підскочив:
«Тут, очевидно, хтось бунтує!»