Последний день лета

Вечер тёплым покрывалом
Пеленает перелесок.
Звёзды капают устало
С бриллиантовых подвесок.
Гаснет музыка заката,
Тонкий звук её – как стебель.
Летний день ушёл куда-то,
Может – в быль, а может – в небыль.
Вадим Хавин
Это был для неё самый последний день… не только лета и беззаботного детства – всего, чем действительно стоило дорожить.
Если и сегодня так тщательно выверенные иллюзии бесконечного счастья не станут реальностью, значит не судьба, значит незачем дальше жить – бесполезно, бессмысленно, глупо.
До начала осени оставалось несколько невероятно коротких часов. Безвозвратный бег времени пульсировал во всём теле, воспринимался как внезапное головокружение, как неприятное гудение некстати затёкшей, потерявшей чувствительность руки, как болезненное пробуждение в ночи от мысли о конечности всего, в том числе себя любимой.
Наверно каждому знакомо физически осязаемое тревожное ожидание неминуемых перемен.
Дни, когда цветущее, играющее разнообразием красок событие внезапно превращается в заиндевевшую, обнуляющую всю предыдущую жизнь хмурую свинцовую серость, за пределами которой неизвестность, возможно даже небытие. Или напротив – всё вокруг начнёт цвести и плодоносить, не смотря на то, что к тому, что к благоприятному исходу событий не было предпосылок. 
Даша органически не переносила осень в любых её проявлениях, исключая разве что цветные фантазии на тему раскрашенных усталостью навсегда прощающихся с земным воплощением разноцветных листьев.
Почему именно осень вгоняла её каждый год в депрессию, понять было сложно. Ведь если внимательно присмотреться, можно в любом сезоне найти позитивные моменты, но девушка истово отсекала ободряющий вид рдеющих на голых ветвях гроздей рябины, загадочно тоскующий клёкот журавлиных стай, грибное изобилие, яркие кустики астр и хризантем.
У Даши было чуткое сердце и очень богатое воображение. Она периодически летала и влюблялась во сне, сочиняла вдохновенные поэтические миниатюры, до краёв наполняла жизнь причудливыми романтическими фантазиями, умела искусно разгонять и взращивать яркие, сочные фонтаны насыщенных впечатляющими контрастами эмоций.
Возможно, именно изобретательность в сфере создания миражей и была основной причиной затяжных осенних расстройств. Но это лишь гипотеза, вероятное, но абстрактное предположение.
С наступлением сентября, буквально в первый его день, иногда накануне, она начинала бурно, истово оплакивать не произошедшее, не случившееся, но многократно чувственно пережитое в причудливых воображаемых воплощениях недостижимое блаженство.
Сколько себя помнит, Даша истово ждала наступления лета, сезона, когда должны были исполниться самые смелые, самые романтические мечты, дерзость и красочность которых порой ошеломляла даже её саму.
Наваждения были настолько живыми, что подвергнуть сомнению их реальность было невозможно в принципе, но даже приблизиться к их воплощению никак не получалось. Обстоятельства упрямо сворачивали реализацию куда угодно, но всегда не в ту сторону.
Тем не менее, девушка вновь и вновь зачарованно ваяла затейливые сценарии счастливого будущего – вдохновенно лепила, выправляла, изменяла насыщенность и разнообразие красок, пестовала совершенство и гармонию безукоризненной, идеальной жизни, в которой ей обязательно посчастливится жить.
Увы, счастье раз за разом упрямо ускользало именно в этот день – первого сентября.
Даша взрослела, видения обретали объём, гармоничный ритм, совершенствовали пространственную навигацию, достоверность. Вот же он – Ромка Егоров, мальчишка от которого она без ума с седьмого класса.
Но он так и не пригласил Дашу танцевать на выпускном балу, несмотря на то, что девушка по всему периметру игрового поля предусмотрительно расставила кричащие сигнальные флажки: изумительного великолепия заказное платье, специально для него сделанную в салоне модельную причёску, возбуждённое воодушевление и прочие знаки внимания, которые невозможно было не заметить.
А он, в который уже раз, не обратил внимания на намёки. И на неё.
Счастье опять не случилось.
Благосклонность досталась Катьке Васильевой. Она кружилась с Ромкой в белом и прочих разноцветных танцах, нежно щекотала кудряшками его раскрасневшееся лицо, позволяла неподобающие случайному контакту вольности, кокетливо подставляла алые губы.
Счастье было так близко.
Стоило протянуть к нему руку, как оно испарилось, истаяло, как закатное светило.
Даша тайком глотала слёзы, страдала, но рук не опустила – внесла коррективы в сценарный план прекрасного будущего и приступила к реализации.
Любовь, тем паче первая, не желает мириться с неблаговидными обстоятельствами.
Чего невозможно сделать наскоком, можно завоевать упорством.
Как бы случайно одноклассники оказались в одном институте. Общие интересы, стремление поступить, во что бы то ни стало, сблизили их, даже подружили.
Ещё немного усилий и мечта исполнится.
Но первого сентября Ромка провожал после занятий не её, а Люсю Бражникову, многообещающе положив руку на хрупкую девичью талию.
 Когда только успели сблизиться, ведь они даже не знакомы!
Прощаясь, он дружески, как мальчишке, пожал Даше руку.
Первое сентября, ужасный, гадкий день.  Заглянуть бы хоть одним глазком в Книгу Судеб!
Ярко светило солнце, заливисто щебетали жизнерадостные воробьи и синички, полыхали цветными пятнами клумбы, сияли спелыми боками яблоки в садах.
Да-да-да – именно сияли! Но опять не для неё, а для какой-то Люськи, которая просто так, ни за что понравилась Ромке.
–Тоже мне, принцесса нашлась. Ни кожи, ни рожи. Он что – слепой!
Даша улеглась на кровать в позе эмбриона, сотрясаясь от рыданий всем телом, не в силах расслабиться. Мыслей не было, точнее, они скользили по незначительным фактам и совсем не важным деталям.
Наплакавшись вволю, девушка незаметно уснула.
На берегу лесного озера, точнее стоя в нём по пояс, Ромка целовал её в шею.
Было ужасно щекотно, но до жути приятно, несмотря на то, что разгорячённые тела плотно облепили кровожадные комары и вездесущая мошкара.
Даша очнулась от мысли, что сейчас может случиться нечто важное, а она даже целоваться не научилась.
Сердце зашлось так, словно она, как бывало не раз, ощутила во сне дыхание смерти, её предвестие, понятие того, что жизнь продолжается, окружающее остаётся неизменным, а тебя больше нет, и никогда больше не будет.
– Витька, – шептала девочка в телефонную трубку школьному товарищу, с которым дружила с детства, чтобы не подслушали диалог родители, – только не смейся, ты… целоваться умеешь?
– С какой целью интересуешься, Субботина?
– Тебе не всё равно, нормальный вопрос ведь задаю, конкретный, да или нет?
– Ну-у-у… неприлично задавать такие нескромные вопросы. Это интимное, личное. Так я и прокололся.
– Глупый, мы уже не дети. Я тебя не про любовь спрашивают или про что-то такое, о чём вслух не говорят. Целовался или нет. ответь честно, чего проще!
– У меня, между прочим, девушка есть. Я её… как бы, люблю.
– А меня никто… никто меня не любит, понятно тебе! Мне попробовать надо… срочно. Вопрос жизни и смерти.
– Чего тут не понять. Ладно, Субботина, уговорила. Когда… пробовать-то будем?
– Лучше скажи – где… сегодня, лучше, если прямо сейчас.
Целоваться Витька не умел, это Даша поняла сразу, но отступать от задуманного плана было поздно.
Оказалось, что всё предельно просто, но не очень приятно. Восторг, испытанный во сне,  отсутствовал.
Так или иначе – Даша поняла, зачем люди целуются. Закрывая глаза, девушка настойчиво редактировала сценарий развития отношений вплоть до первого поцелуя.
Экспериментировать дальше она не решилась, да и не понимала, что происходит в финале.
Ромка постоянно был рядом: соблазнял присутствием и предельной близостью, дразнил Дашино возбуждённое воображение возможными вариантами развития выдуманных событий, но стойко держался от неё как от девушки на пионерском расстоянии.
То, что это любовь, она была уверена на все сто процентов, иначе давно плюнула бы на мечту. Ромка был необходим ей как воздух, как вода в знойный день.
Вечерами Даша бродила в резиновых сапогах по осенним лужам, наполненным отжившими, загнивающими уже листьями, мечтам которых не суждено уже сбыться никогда.
Она снова ждала лета, когда Люськи не будет рядом с Ромкой, когда можно будет предпринять что-нибудь этакое, экстравагантное. Например, сломать ногу, или палец на ноге у него на глазах.
– Не бросит же он человека, тем более девушку, в беде. Придётся нести пострадавшую, то-есть меня, на руках. Здесь главное – не теряться: прижаться к его лицу щекой, сделать вид, что умираю, открыть губы. Пусть целует, как в сказке про спящую красавицу. Я просто уверена – ему понравится. Не может не понравиться.
Даша на обеих ладонях сделала пальцы крестиком, спрятала эти сооружения за спиной, – сбудется, обязательно сбудется. Нужно только набраться терпения, стать для него незаменимой, единственной, нужной.
Счастливый случай однажды представился. Ромкины родители как-то уехали в санаторий, а он заболел.
На исходе лета это случилось, за день до начала учебного года, до ненавистной даты, когда заветные мечты с небывалым постоянством обращаются в прах.
– Чем могу помочь, – спросила Даша по телефону, узнав о недуге товарища.
– Приготовь чего-нибудь покушать… если умеешь. У меня температура под сорок, штормит, а есть хочется. Впрочем, могу обойтись молоком и бутербродом.
– Я приду, обязательно приду, ты только не умирай.
– Дверь открыта. Буду обязан.
– Напомню при случае, за язык не тянула.
– О чём ты, подруга… проси что хочешь.
– Женись на мне, Егоров. Детишек нарожаем, в счастье купаться будем. Я надёжная, верная.
– Мне не до шуток, Дашка. Поправлюсь – поговорим.
– Я не шутила”, – про себя прошептала Даша, а вслух спросила, – чего бы ты с аппетитом съел?
– Не поверишь, Дашка, манной каши хочу. Со сгущёнкой. Чай с малиновым вареньем хочу. Тебя поцеловать хочу.
– Ты серьёзно!
– Забудь. Это горячка, болезненный бред. Извини… неудачная шутка. Я при смерти, мне можно.
– Ладно, проехали. Это всё меню… а назавтра?
Ромка был болен по-настоящему. Его бросало то в жар, то в холод. Простыня и одеяло  насквозь промокли.
– Чем лечишься, супермен?
– Имбирный чай, горячее молоко… с мёдом и сливочным маслом. Аспирин. Лихорадит, замерзаю. Ничего страшного. Каждый год такое случается. Думаю, два-три дня и всё пройдёт.
– Я тоже, Ромик, так думала. Не проходит.
– Тоже болеешь!
– Можно и так сказать. Где у тебя что лежит: постельное бельё, тёплые носки, футболки, трусы.
– Трусы-то тебе зачем! Смысл-то какой, менять всё это, всё равно через полчаса намокнет
– Значит, снова будем менять. Стиральная машина работает? Я ведь не развлекаться пришла. Лечить тебя буду. Трусы снимай, майку. Помочь, или сам справишься?
– Эгей, подруга, чего это ты задумала. Не смей ко мне прикасаться. Я только кашу просил.
– Ага… и целоваться. Я ведь отвернуться могу.
Так или иначе – Ромка подчинился. Потом наелся и заснул.
Даша смотрела на него и грезила наяву. Думала, что про себя, а получилось вслух, – тебя, сказал, поцеловать хочу. Вот так, сразу. Разве это про любовь! Ну и что, что так, пусть целует, пусть где угодно целует, я не против. Пусть наш роман начнётся с конца, пусть даже с самого конечного конца. Но это не обязательно. Любой сценарий может развиваться правильно, а может наоборот, не как у всех.
Дарья опять сложила пальцы крестиком, чтобы не сглазили, и уверенно разделась, хотя трясло её не по-детски, нырнула под одеяло, обняла горячего до невозможности Ромку.
Удивительное дело – от него исходил аромат материнского молока.
– Зачем, – спросил очнувшийся от прикосновения холодной девичьей кожи юноша, – я не готов к серьёзным отношениям, мне это пока не нужно.
– Пусть так. Моё решение, мне и отвечать.
– Лучше уйди. Не хочу тебя обманывать.
– И не надо. В конце концов, я тоже кое-чего хочу, хотя, не уверена, что именно. И вообще – ты мне обязан. Сам сказал – должен буду. За собственные слова отвечать надо.
Ромка прикусил губу, силясь ещё остановить неизбежное продолжение, но основной инстинкт уже посылал в мозг невидимые импульсы, превращая разнополых друзей в страстных любовников.
Непредвиденный гормональный шок заставил Ромку забыть про недуг, про его неминуемые следствия – болезненную лихорадку, предательскую слабость.
Сколько времени длился трепетный поединок, друзья не ведали. Эгоистичное я того и другого было без остатка растворено, подчинено общей цели, смысла которой они ещё не поняли.
Это был магнетизм высшего порядка, состояние мистического транса.
Вконец обессилившая от страсти парочка заснула, не в силах разомкнуть объятий.
Самым удивительным было то, что пробудившийся первым Ромка чувствовал себя абсолютно здоровым, более того – счастливым.
Он смотрел на спящую подругу, нет, теперь уже на любимую, с неожиданной для его характера  нежностью.
– Можно я тебя поцелую, – покраснев неожиданно до кончиков волос, неуверенно промямлил спросил Ромка.
– Ты серьёзно!
– Серьёзнее некуда.
– Отвернись, не подглядывай. Я мигом, только зубы почищу. Кстати, хорошо выглядишь.
– Ты тоже… любимая.
– Повтори!
– Чего именно?
– Похоже, нам теперь есть чего повторять. Я так счастлива…
– Знаешь, Даша, тут такое дело… если что… ну, это, сама знаешь, кажется… да чего уж там, точно, я готов взять на себя ответственность за всё это…
– За что именно!
– За тебя, за себя… за него. Кто знает, мы же, как бы… не предохранялись.
– Всё равно отвернись, я всё-таки девушка.
– Забудь, это было вчера, летом, а сегодня первое сентября – уже осень, и ты… будет правильно, если мы поженимся.
– Неплохая идея, Егоров, сам придумал? Детишек нарожаем.
– Никогда бы не подумал, что болеть так приятно. Ты, Дашка, волшебница, фея грёз.
– Я тебя тоже люблю… очень-очень давно! Странно, что ты этого не заметил. Я так старалась тебе понравиться.
– Да заметил я, заметил, признаться боялся. Ты ведь такая… а я простой, как три копейки.
– Люське ты тоже так говорил?
– Ну вот, ты уже ревнуешь. Значит, правда любишь.
– У нас полтора часа до начала занятий. Или ещё поболеешь, – лукаво подмигивая, спросила посвежевшая, озарённая очаровательным сиянием сбывшейся мечты Даша.
– Не-а, передумал, а чего ты имела в виду, когда про полтора часа сказала?
– Выпрашивала обещанный поцелуй… и кое-что ещё. Разве ты не этого хотел?
– Про это тоже подумал. Знаешь, Дашка, никогда не понимал, для чего люди женятся. Согласна быть моей?
– Собственностью что ли?
– Любимой, невестой, в перспективе женой.
– Подумать нужно. Не знаю, готова ли я к серьёзным отношениям.
– Не доверяешь!
– Осторожничаю. Доступные девушки не годятся в жёны. Как и ветреные мужчины. Разве что поклянёмся считать прошедшую ночь точкой отсчёта. Сегодня первое сентября, отныне – самый счастливый день в моей жизни.