Моментальное фото сборник 2020

Моментальное фото
Дмитрий Близнюк



В поэтическом сборнике «Моментальное фото» представлены мини-верлибры, хокку, зарисовки, которые не вошли в рукопись будущей книги, но и отказались идти в огонь.

Благодарность за помощь Даше Якутия









***
весна пришла:
пора приводить душу в порядок,
красить ворота, рисовать гетры деревьям,
сгребать и жечь прошлогодние листья –
инфляцию осени.
и закидывать вялотекущие костры в небеса,
забрасывать кривые удочки дыма
в сумерки:
может, поймаешь воробья
или крик первой звезды.

***
грусть – легкая гравитация
прошедшего времени,
грусть притягивает тебя к прошлому,
и ты немного зависаешь,
словно задремавший Windows.

***
есть в чаепитии замедленный балет.
и ты дегустируешь минуты,
словно шоколадные конфеты с ликером
и с уютной глупостью.
и люстра бездыханно плавает в чашке,
как вареный осьминог.

***
щиток с баскетбольным кольцом
прибит к разлапистой березе.
о, как же березе охота поучаствовать в игре,
когда детвора возится с мячом.
но береза стоит прямо и гордо, неподвижно.
с сырыми синими небесами на тонких плечах -
в манто из меха голубого волка.

***
небо вечернее,
цвета расчесанной до варенья коленки.
спасибо  велосипеду.

***
тяжело быть человеком –
это как читать Ремарка внутри танка.
а танк с утробным ревом несется на войну
или ищет самку бронетранспортера
для спаривания.

***
гостиница прилеплена к скале,
как жвачка к ножке школьной парты;
здесь с балкона открывается фантастический вид,
ты видишь мозг мира
с горными заснеженными полушариями.
и по ночам Млечный путь сияет над головой,
словно перемигивание одной великой,
бесконечной
мысли.



***
вечерело.
она включила на кухне свет,
подошла задернуть штору в окне
и засмотрелась на свое отражение в стекле.
раскрыла саму себя, как книгу или рояль.
Господи, как часто нам не хватает смелости
играть
свою мелодию жизни...

***
ты моя Греция.
с веткой омелы, с улыбкой.
и гладкой, кремовой, как у морских ракушек,
пустотой внутри.
с миллиардами долгов и величественным прошлым,
шустрыми гекконами на белых камнях
беспамятства,
с отвесной взъерошенной синевой моря.

***
разжигаешь камин, выманиваешь зверя огня
из вертикальной норы.
вот он спускается,
мягко ступая лапами дыма, дышит...
царапает закопченную стену когтем ,
сопит и смотрит, изогнувшись, снизу вверх.
и я его подкармливаю деревянной треской.
зверь тысячелетий, сколько ночей
мы провели вместе?


***
пушистая сосновая тень -
будто и нет тени, и нет света.
собаки от жары высовывают языки,
вибрируют ими.
так дрожала доска на вышке в бассейне.
а прыгун сиганул щукой
в зеленый прозрачный бетон
июля


***
голова болела.
дирижабль, обклеенный осколками разбитых зеркал.
и слышно, как плачем исходит младенец у соседей.
голос дрожал, как металлическая линейка...
мы живем внутри фильма,
смотришь фильм, но отключен звук.
отключен смысл.
и мы только иногда
догадываемся -
зачем?
о чем сюжет...


***
зверь непонимания
живет в дальних залах души,
где красный сумрак и редко кто из гостей
забредает случайно туда.
ой, а это что?
и зверь непонимания издает рык,
утробный как в чугунной батарее,
протяжный и низкий, как прибой.
и гости пятятся,
притворяются, что им померещилось,
бегут к свету, где шум телевизора
и смех.


***
белая зависть, как школьный мел.
ты его грызешь исподтишка,
в организме не хватает кальция
успеха.
хилые крылья
вялые, как срезанные лопухи.
завидуй и грызи, и летай.



***
за работой ты не видишь жизнь.
за работой жизнь не видит тебя.
а потом вы встречаетесь:
кто ты?
но уже поздно знакомиться.


***
надежда меня обманывала чаще,
чем женщины. надежда - седло,
которое таскаешь с собой без коня.
поводок, за который сам держишь
и тянешь.
сам и не можешь оторваться.
начал есть пломбир
и не можешь остановиться.
надежда - лавочка возле края пропасти.
сядь, покури...



***
война побила все вазы династии Минь,
все кувшины и майонезные банки.
а осколки перемешала.
вот, перебирай.
Минь, май, минералы.
а город всегда на видном месте,
как коробка с шахматами,
в которые никогда не играешь.


***
утром тапки возле кровати как пустые лодки.
Венеция линолеума.
мускулистая дева Мария
в тренажерном зале.
пыхтит с изогнутой штангой,
плечи как камни.
но чудо не произойдет -
нарушен гормональный договор.


***
цветной жир воспоминаний
не даст тебе умереть с голода после смерти
второй раз.
во всяком случае, не позволит умереть быстро,
пожирая свои воспоминания.
но все равно не хватит
и ты съешь всего себя.
а когда возродишься
в новом кричащем тельце,
то ничего не будешь помнить,
лишь жировики дежавю,
блуждающие в цветной темноте
бытия.


***
серые лица в парке сливаются в поцелуях,
словно капли ртути.
ночь входит в город – помпезно,
и, в тоже время тихо.
входит хищный гигантский рояль –
черный, лаковый, на драконьих когтистых лапах.
и ты жмешься поближе к цивилизации,
как призрак утки к ружью в чехле.

***
прекрасное озеро,
недоеденный рассольник неба
с отражениями деревьев.
что соленому огурцу, мелко порубленному, подобны.
и небольшой опрятный замок –
брелок с ключами звонких птиц,
сжимает пространство волосатыми пальцами
лугов.
и, наверняка, в том замке живет
маленький великан,
вежливый и причесанный, как смотритель в музее.

***
пасмурный день – больные глаза старой кошки.
и катаракта медленно
расплывается в ее зрачке,
точно клякса чернил в ледяной воде.

***
оглянись – за тобой идет волшебник,
и превращает пыль времени в золотой песок.
а трупы времени -  в сказочных персонажей.
и придет время, и тебе придется
воскрешать целый мир
по своему подобию и памяти души.

***
звук телевизора раздавил
утреннюю тишину,
раздавил громадную виноградину пяткой.
утро...
книга жизни открыта на первой странице.
а там предисловие стрижей, кружащихся в окне,
и вареное яйцо на кухне,
точно знак авторства.

***
осень.
парк на грани вымирания.
и бестолковое великолепие облаков печально:
кто-то смывает краски с картины в рукомойнике
под холодной водой.
очень.
мир упражняется в смерти.
делает икебану из пустых скамеек
и мертвых листьев.
и дорога провисает в лужах,
в подтеках времени.
и ты идешь сам по себе,
как стрелка без часов.

***
было что-то нервное в ее взгляде,
словно мышка в мышеловке выжила,
но не может выбраться.
с ушибленным хребтом,
чтобы не умереть от голода,
грызет остекленевший кусочек сыра.

***
они смеются и бегут под дождем, взявшись за руки.
их одежда в крапинках дождя:
на них напала сыпь призрачности,
оспа привидений,
и они пятнышками превращаются в невидимок.
фантомы влюбленного июля.

***
и когда человечество закончится –
не фильм, а закончится сериал
без главных героев,
и пойдут титры – миллиарды фамилий
мелким шрифтом
по звездному черному небу - сверху вниз.
гипнотический водопад закорючек –
я захочу отыскать наши имена.
чтобы знать, кем мы были.
на самом деле.

***
а вечером пошел град.
зубная фея разбрасывала пригоршнями молочные зубы
всех детей мира.
бездомная собака пряталась под грузовиком
и хитро выглядывала из-под него,
как лиса в норе.

***
бенгальские огни пушисты и ручны,
словно искрящиеся щенки огня.
они приятно покусывают пальцы хозяина.
искрящееся манто
праздничности.

***
пьяная прозрачная ночь,
как аппликация из тысяч стрекозиных крыльев.
принцесса отравилась сказкой (самопал),
и ее тошнит
под уханье
дискотеки.

***
сумерки быстро опускаются на землю
фиолетовыми парашютистами...
и старая яблоня запуталась
в стропах

***
любовь человека проваливается сама в себя
и строит в темных эмпиреях мозга
висячие города,
сады, светящиеся водопады.
там по ночам пищат и воют,
сверкая шестью глазами,
голодные химеры.
и девы, раскачиваясь,
читают жуткие необитаемые стихи.

***
на ночь мир погружается в тишину,
как меч – в ножны,
бархатные изнутри.
так перо в чернильницу окунает свой клюв;
и душа покрывается
блуждающим лишаем
сновидений.


***
жизнь - это сон,
похожий на разломанную птичью скорлупу,
испещренную крапинками кошмара.
ангел уже вылупился и улетел
бороздить эмпиреи,
и радовать Бога, будто верный спаниель
охотника в высоких сапогах.

***
в окно заглядывает луна, как китаянка в колодец.
тушь потекла – размытый ливнем сад,
цветы с испорченными прическами.
однажды я сделал из книги гриб – одним движением,
и перепонки страниц шелестели…

***
книга – свеча
из человеческого жира,
писатель добровольно перетапливал свое время
в страницы.

***
весенний лес
привлек нас чехардой из пустых обещаний.
и апрель, как приемщик посуды, закатив рукава,
орудовал ершиком.
прочищал глотки певчим пространства,
не жалея ни воды,
ни моющих средств.

***
только имя осталось твое,
словно нитка от воздушного шарика.
а на шарике нарисован целый мир,
с прогулками в парке и танцами за рулем.
но прошёл  год, и шарик сдулся,
и мир увял.
он стал похожим на слепую кишку.
сморщенный пупок
воспоминания.

***
мне достаточно для счастья
нескладной горсти слов.
троллейбуса, перебирающего вечернее небо,
точно слепой с палочкой
или Чарли Чаплин
с тростью.

***
письма любят огонь –
для писем гниение хуже смерти.
так для самурая позорно стать крестьянином
или сбежать.

***
тюльпан похож на девушку,
что снимает красное платье через голову.
без рук, с обнаженной грудью,
с напряженным лицом,
в глубоком шелковом колоколе.
есть в цветах что-то милое и дурацкое.
шарм, отделенный от шрама, шарманки.
естественная неуклюжесть глупости.

***
самолет ползет в ночном небе.
четко мигает хвостовыми огнями,
вот-вот заденет крылом фарфоровую луну.
но я вижу совершено другую картинку.
девушка продевает серьгу с рубином в ухо,
чуть склонила голову и замерла.
не может защелкнуть застежку,
ее рот приоткрыт
и виден кончик языка.

***
станции метрополитена полны стрекотания
человеческих мыслей, полны стрекотания
голодных большеглазых стрекоз.
и глаза людей в переходах
быстро налипают друг на дружку,
точно икринки.

***
метрополитен - водохранилище толпы,
с песчаными отвесами.
и сквозь них кальмарами вылезают
корни сосен
и слепнут на солнце.

***
по ночам нам снится счастье,
оранжевое, как апельсины.
а к утру остается капризный запах
апельсиновой корки.

***
твоё «я», как свеча.
и ее кто-то бросил в костер мира.

***
сумерки болтаются на плече
волшебной сумкой.
и в нее можно спрятать целый проспект
с прогуливающимися парочками
(ягоды вишни срослись
рожками сознаний).
и даже целый железнодорожный состав с автором,
едущим к морю на верхней полке.
словно раскрытая книга, глядящая в окно,
сама себя не читающая.

***
ночь.
город спит, вздрагивает во сне машиной
или дежурным трамваем, светящимся изнутри.
огонек в стеклянной кишке.
город спит,
моргает квадратиками окон.
и дворовые псы
цепляются вязальными крючками тягучего лая
за шерстяные нити Млечного пути.

***
просыпаясь, ты вытягиваешь за цепочку пробку
из ванны сновидений.
и на целый день к тебе прилипают
иррациональные волосинки,
и до самого вечера остаются
на эмали.

***
жгут листья и дым тянется.
тянется глыба дыхания прозрачного дракона,
невидимого нам.
ведь осень – шапка-невидимка для мира.
и ветер тычется мордой в развешенные простыни,
словно в незастывший гипс.

***
есть в дуэли нечто романтическое:
пригласить смерть на свидание
в парк.

***
аптека - зоомагазин смерти, где
люди покупают корм
для домашних болезней.

***
века  подвешены в воздухе
высушенными колодцами.
заглядываешь туда,
и волосы на голове шевелятся.

***
люблю прогуляться по набережной,
пройтись по загнутому краю
двойной бездны.
(«пляж – заячья губа» шутила ты)
и наблюдать,
как волнуется море, волнуется живой бульон
с всеядными и хищными глаголами.
вот так, гуляешь вдоль охающей бездны,
и закат блестит помадой
на краю бокала.

***
за полночь...
они лежали в кровати
и тихо переговаривались:
две свечи,
сплетенные телами,
едва касаясь сонливыми огоньками.

***
из чего состоит мир?
из уставшей девушки в супермаркете на нарезке колбас?
и ты проходишь сквозь
ее остановившийся взгляд,
с тихим омутом,
проходишь сквозь пустой дельфинарий.
можно ли назвать свободное падение
в бездну
задумчивостью?

***
«А» и «Б» сидели на трубе,
восхищаясь рассветом.
и когда «А» посмотрит на дочь,
то увидит портрет «Б» в юности.

***
маленькая  девочка проносится мимо на роликах
с глазами мученицы:
нежно розовые мешки под глазами –
плакала, не выспалась?
куда же тебя уносит, детка?
однажды ты, возможно, выйдешь замуж за моего сына,
но никто никогда не узнает, что я видел тебя.
даже я не узнаю.


***
запах росы похож на тусклый запах
винограда.
поляна только что приняла душ
и мокрые волосы ее полны зевающих насекомых.
а она, знай себе, напевает песенку,
плавно стрижет горизонт стрижами
и велосипедистом вдали,
как маникюрными ножницами.

***
поцелуй на прощанье –
так хирург целует надрез, сделанный им же.

***
и холод жгутом перетягивает
сине-бледную руку воздуха,
ждет, пока проступят вены
голых ветвей.

***
вот и письменный стол.
фруктовый нож лежит рядом с клавиатурой.
автор ел хурму и оставил нож,
чем создал жесткое впечатление операционной,
и даже пресловутой картины:
«извлечение камня глупости».


***
а за окном первый снег улегся,
словно ягненок в траве.
но завтра утром его зарежет Авраам
во славу Господню.


***
весна пришла к нам,
и распустила власяницу лучей,
обнажила красивую грудь в веснушках.

***
а ангел, тем временем,
плывет вне времени.
и от скуки заводит себе чье-то Я,
будто мальчишка - домашнего хомячка.
он гений?
нет, его просто хорошо кормят.

***
когда нечего писать,
старенькая муза по инерции штопает
рваные носки черновиков.

***
Вселенная, как заноза
в чьей-то невидимой плоти...
может быть, мы страдания
проснувшегося Бога?

***
весна, как разбитая ваза династии Минь.
и осколки заметает под кровать
нашкодивший королевич – дворник Васильев.

***
можно взять кастрюлю горячего борща,
вылить ее в аквариум,
и смотреть на реакцию рыбок.
чем не имитация революции
в домашних условиях?

***
мы с удовольствием проходимся
по раскаленным углям.
прыгаем со скал или уходим в пустыни,
если после этого можем заставить других
пойти за собой.
мы любим быть первыми –
даже первыми ступенями на лестнице
 в бездну.

***
тюльпаны раскачиваются под ветром,
качаются загипнотизированные кобры
с красными капюшонами.
весна обманывает целый мир:
все будет хорошо!
все будет хорошо!

***
он нашептывал нежные слова на ухо,
словно дышал на заиндевевшее стекло в автобусе.
чтобы пропотеть окно в другой мир,
наблюдать за домами,
сардельками пейзажа.
знать где ты сейчас.

***
туман в моей голове отзывается на женское имя,
которое начинается с голубого обрыва.
затем рычит старый ленивый тигр.
и красная машина,
похожая на пузатого жука,
уезжает в концентрированный арочный туман
букв.

***
ожидание: ты – разлапистая весна...
капризная грудастая богиня в ластах.
ты пришла в город, и теперь нужно ждать,
пока растает весь снег, все льдины, ундины и сосульки.
а мокрые деревья, точно стыдливые великанши после душа,
еще закутаны в необъятные полотенца
утренних туманов.

***
вонючий заливчик не шевелится,
точно застывшая заливная рыба – отключили свет,
и холодильник мира разморозился.
разморозился фруктовый морг июля.
и жаркое лето, как школьные поделки деревьев,
овощей и фруктов из спичек и пластилина,
плавится на солнце.

***
посещение исторического музея -
это как лазить через гильотины эпох,
а лезвия давно и намертво заклинило.
но все равно холодок пробегает по шее,
пробегает хромой гном с кульком льда.

***
унылое поле с тыквами в сентябре.
желтый Ленин свернулся в позе зародыша,
размноженный во множестве на грядках.
тысячи тысяч восковых вождей
спят чутким сном.
ждут утробного зова,
пробуждения голодной химеры.

***
вот старый ржавый трамвай,
похожий на потухшую сигару.
утро прохладно
и трава в росе точно зеленые готические раковины
с хрупкими жемчужинами.

***
после дождя весеннее небо
пахнет квашенной капустой, свежестью.
и птицы, как фигуристы при пустых трибунах.
отрабатывают номера, движения, снова и снова,
до вальсирующего автоматизма.
а весна, как девица, давит прыщики
перед зеркалом талой воды,


***
кусок пенопласта напоминает запах розы,
и запах плотно облеплен
крошечными ноздрями, как тлей.

***
ветер глодал облака,
глодал кости с шелковым отливом.
а в это время мальчик играл на балконе,
играл на скрипке семилетний мальчик,
подложив под подбородок толстый платок.
и веснушки бегали по смычку
с лица на скрипку и обратно,
и маленький снайпер стрелял из Паганини
в самое сердце Вселенной.

***
раннее утро на даче.
она ощущает холодный линолеум под босыми ногами,
словно между пальцев ее ног
кто-то засунул живых
прохладных рыбок.

***
как в фильме ужасов.
на протяжении всей жизни рядом с нами
бродят безмолвные, глубокие
и еще не ожившие существа.
иногда ты случайно касаешься их,
и думаешь – это лишь ветер.
иногда они дотрагиваются до тебя и думают –
это только человек.

***
когда опаздываешь,
на стыках мгновений выступает
сукровица времени.
ты ее слизываешь и на вкус она –
березовый сок.

***
ночная природа.
любовники на лугу
с завязанными темным шелком глазами,
на ощупь ласкают друг друга.
в то время, как хищная птица раздирает мощным клювом полевку,
а кузнечика зализывает до смерти
желтая лунная жаба.

***
сумрак в летнем парке
подобен маленькой голубой акуле.
она заблудилась, потерялась в мятных затоках вечера,
и ищет выход в открытое море.
она шныряет по аллеям, рыщет под скамейками.
опрокидывает урны в поисках остатков хот-догов,
и царапает плавниками ноги
ойкающих парочек.

***
близорукость Бога.
мир,как большой цыпленок с завязанными глазами,
клюет наугад.

***
жизнь интересно устроена:
бесконечно сложная вещь одновременно
 и бесконечно
проста.
аромат кофе похож на негритенка с рогаткой в руках:
целится тебе в сердце,
кривит толстые губы в ухмылке.


***
ветер свистит
в серебряный свисток заснеженного поля.
пугает нас, топчет необъятной слоновьей ногой.
так ревет стеклянный мамонт.
а мы идем не спеша, обнявшись,
будто два белых улья.
и безумные снежинки вместо пчел
кружатся вокруг нас.
и любовь – лепесток неприкосновенности –
спасает нас
от вьюги.

***
скучающие вороны
гуляли по поляне зимнего парка.
это гуляли души проклятых почтальонов,
что посмели вскрыть и прочитать
чужие
любовные письма.
а вниз спускались гаражи –
мрачная череда пронумерованных мышеловок.

***
начался прилив сновидений,
пришла мерцающая легкость.
словно дождь в невесомости,
когда капли утрачивают идею дождя
и образы о тебе дрейфуют лепестками роз
по широкой реке,
и их уносит течение.

***
сомнения похожи
на пустые танцплощадки под утро в осеннем Крыму.
и ветер, как порванные четки, перебирает листья -
(а сколько их набилось в пах скамейки?),
скамейки расставлены по периметру буквой «п»,
и сереющее небо-наждак
затирает зернистый свет фонарей.

***
стройка длится уже год.
и выглядит она, точно лоботомия пейзажа.
цивилизация покрывает мир технологической жутью,
как неоновой плесенью.

***
старенький сквер со столом и парой скамеек:
состарившийся сявка, пошатываясь, присел на корточки
и солидно сплевывает стук домино
сквозь летний вечер.

***
после нее остались две вещицы:
крем для загара
и зачитанная книжица в мягком переплете.
книжица с раздвинутыми страницами,
точно шлюха-многоножка

***
вот простой пригородный пейзаж:
комбайн массажирует пшеничное поле,
а вдоль дороги проезжает велосипедист –
сгорбленный муравей
 (усики торчат сквозь сетку в бейсболке).
и два катящихся погнутых кружка лимона,
высохшего до стеклянистой прозрачности.
на солнце этот образ особенно
кислит.

***
«послезавтра» – туман времени
на другом берегу.
завтра мы возьмем лодку
и переправимся на другой берег.
а сегодня будем смотреть,
как камыши тушуют небо,
осеннее рагу.

***
есть жестокая сладость - жечь черновики.
ты на время избавлен
от тяжкой муторной ноши несовершенства.
ты снял королевские гири с плеч.
а недоношенный стих огненной ящеркой
корчится в пустоте.

***
вижу тебя – ты идешь сквозь сентябрь,
сквозь живые сквозные картины...
паришь над огненной лавой кленовых листьев.
ты элегантно и бесшумно сходишь с потолка
по надувной лестнице тишины.
ты останешься во мне,
как живая букашка в живом янтаре.
навсегда-навсегда.

***
вот и осень ворвалась
в пустой дворец: никого.
а на детской площадке болтаются качели
сами по себе,
как сорванный ошейник ветра.

***
я держу золотые соты памяти –
генетической и лирической,
с капельками меда и ртути внутри.
и каждая капля – это чья-то жизнь,

***
я спускаюсь в метрополитен времён.
схема метро напоминает позвоночник города.
судя по схеме, город – трехголовая ящерица,
или спора сибирской язвы.
что - без разницы.

***
прямо по курсу - незнакомая планета
в летнем голубом платье.
тонированная статуя в бумаге,
ее серые глаза.
она впустила мой взгляд - в серые пещеры,
а я, сам не ожидая, ворвался в них
трепещущей стаей нетопырей.
этот миг вобрал в себя невозможное.
я выиграл в лотерею разводных мостов.
летящая пуля зависла над головой
и спросила меня:
"можно?"

***
срез бескрайнего океана...
а там, а там -
мертвые небоскребы клубятся в бездне под нами,
косяки сонных рыб замерли над проспектом,
как подростки с листовками.
и церковь, точно космический корабль, покрытый илом.
и грациозно проплывают лица-медузы.
люди, которых мы когда-то любили...


***
целовались под летним ливнем.
две влюбленных амфибии решили взобраться
по крутящимся сверлам воды
на самое небо.

***
из перламутровой пелены
идут сны мне навстречу,
как американские пехотинцы в пустыне.

***
а женщина с лейкой в окне поливает цветы,
безмятежно и медленно, будто на свете
не было войн никогда.


***
мысли о смерти - черные жучки
в гречневой крупе.

***
нет вдохновения.
и только голая ветка болтается за окном:
рука старика,
за жизнь не написавшая ни слова.


***
я сохранил к тебе самые нежные чувства,
как красивые хвостики ящериц,
что сбежали.

***
и мы по музыке идем, обнявшись, не спеша.
как босиком по вялым клавишам прибоя
когда-то выдуманного моря.
смотри на чаек – это блохи неба.
они кусают море, облака.
и не кончается строка,
пока мы вместе…

***
слоненок у водопоя весь в грязи блестит.
так блестит кувшин из свежей глины,
капризными кругами
рождающийся в пальцах гончара.

***
сплетение судеб.
судьбы, как разноцветные проводки,
ведут к одной бомбе.

***
двадцатое столетие вздрагивает и икает,
будто гигантский парализованный удав.
от жадности он проглотил сто миллионов кроликов,
и страдает от несварения.
отрыгивает хунтой.

***
самоубийство – фальшивая дверь.
пасть монстра в форме выхода из проблемы,
где вместо дверной ручки – желтый клык.

***
дети греются на зимнем солнце, поеживаются.
для них прошлое и будущее -
это две стороны одной и той же монеты.
им неважно, что выпадет – «орел» или «решка»?
они играются и ждут,
когда мы возьмем их за руки.

***
проспект им. Маньяка
после ливня пахнет массовыми расстрелами
и квашеной капустой.

***
мертвые осы лежат под столиком в кафе,
словно жертвоприношения арбузу.
ты куришь, весело болтаешь.
а я цежу вино
и весело внимаю легчайшей чепухе
на крылышках помады,
как жрец, принесший в жертву летний вечер.


***
она выскочила из-под одеяла
вся обнаженная,
вся какая-то сияющая, точно вертикальный сон.
она тащила его за собой,
набросив лассо из плоти и глаз.


***
пьяная муха плавала в бокале вина
и думала:
“я такая, такая меланхоличная”.


***
женские глаза – это огонь костра.
в огонь можно смотреть бесконечно долго,
пододвигаясь все ближе и ближе.
и вот загорается твоя одежда, вспыхивают волосы.
возможно, на мгновение, ты очнешься в загсе,
в торжественных ожогах
и в свадебных черных бинтах.
но будет уже поздно.
и темный свет льется
из ее расширенных зрачков,
словно дельфину пустили кровь в темном бассейне.

***
зимой город неподвижен,
неподвижен загипсованный дракон.
его конечности вздернуты к небесам на невидимых тросах
и стальные пластины противовеса – небоскребы,
удерживают его в мерзлом котловане.

***
лунный свет облизывает
бессонного человека,
человек – большой леденец на простыне.

***
толковый словарь – тюрьма слов.
у каждого своя одиночная камера и скудная утварь,
голые стены, и несколько посетителей пришли
с гостинцами.

***
весна. перекрестки ворочаются
и кричат уписавшимися младенцами.
и грязные подгузники дорог долго-долго сохнут
под солнцем.

***
воскресное утро – одуванчик тишины,
воздух пахнет белым счастьем.
в воскресенье весь мир немного добрее и ленивей,
сытый собакоголовый удав, объевшийся ящериц.
воскресенье.
кочегар утирает сажу со лба
и закуривает сигарету,
пока уголь догорает в топке времени.

***
потом они поехали на пляж,
он высунул руку из окна трамвая
и потрепал ветер за грудь:
прозрачного улыбающегося сенбернара.

***
Гималаи – синие розы с белоснежными шипами.
подарок небу от земли.

***
рождение сверхновой звезды –
так расширяется зрачок Бога.

***
ты вбежал в темный туннель метро.
и уже слышишь: впереди стонет сквозняк,
вылетая из-под лап приближающегося зверя.
зернистый изогнутый свет фар
скользит по рельсам и сырым стенам.

***
богемная вечеринка –
белая гитара, вся в наклейках.
залита дорогим вином, струны лоснятся в помаде,
и пара окурков кувыркается
в сюрреальном пупке.

***
дождливые дни подобны
ста тысячам плотам,
плывущим по реке времени.
во время дождей
над каждым зажигается нимб личного одиночества,
зажигается тусклая лампа.

***
и что удивительно: мы успеваем
кое-что рассмотреть сквозь сон жизни.
слишком много, как для лунатиков.
и слишком мало,
как для волшебников из страны грез.


***
она была просто невыносима,
и всегда занимала место кондуктора
в трамвае «желание».

***
выезжая из лакированного мира мебели,
ты оставляешь лужу последнего тусклого взгляда,
в которой уже копошатся пока бесцветные
личинки разлуки.

***
мир - как кожа ребенка:
легче всего впитывает шрамы.

***
прогуливаясь пешком,
ты попадаешь на капитанский мостик мира.
мир, плывущий в вечерней летаргии
в сторону парализованного заката.

***
мне достаточно для счастья
нескладной горсти слов.
троллейбуса, перебирающего вечернее небо,
точно слепой с палочкой или
Чарли Чаплин с тростью.

***
старик, как женщина, радуется снегу за окном.
так перед электрическим стулом смертнику
надевают памперс.

***
монастырь примостился в горах:
высохший труп осы
в каменной стрельчатой паутине.

***
яслями творчества пахнет тетрадь.
навозом и нагретыми шкурами.
первые стихи, как останки питекантропа в болоте.
или смещенные во времени друзья юности:
не достать мне их никогда,
как бы ни стонала
археологическая похоть.


***
мы как два зеркала,
сросшиеся тонкими затылками амальгамы:
скажи мне, что видишь ты,
а я скажу тебе, что вижу я,

***
женщина в окне.
сняла шторы и моет окно –
дом протирает вставной стеклянный глаз,
вынув его из глазницы, оббитой пластиком.
и незанавешенное, беззащитное окно
похоже на хрупкую мензурку
с чистым спиртом электричества,


***
раскаленная прозрачность воздуха в пустыне.
окунаю руки в жар, как в горячее желе.
и тени деревьев жмутся к стенам
карандашными верблюдами.
поваленная береза - скелет рояля,
обглоданный грибными шакалами.
мне плохо от июля, меня тошнит
скорее домой к любовнику,
кондиционеру, неважно.

***
бесконечный товарный состав с углем.
ухают платформы.
нечто зловещее.
почувствовала себя беспомощной,
как шмель, которого сбили в траву
и тот долго барахтался на спине
ошеломленный.
а великан отбросил желание наступить ногой

***
толпа втянулась в вагон, как сопля в ноздрю.
улица осиротела, точно у гориллы
забрали тряпичные куклы.
утром я легковесна, как шкаф без книг.
еще пять минут пешком и я на работе.
уже скоро.
вот старая церквушка -
похожа на темную деревянную бутылку
с соской для младенца.
а младенец - голубое бескрайнее небо.

***
книжная полка - поезд в рай.
лучшие места заняты классиками -
Набоков-Кен-Кизи-Апдайк и т.д.
мне же еще добираться на попутках,
и совсем в другую сторону
от вечности.

***
радио плохо ловится.
пространство - черно-белая газета,
распадается на рябь на атомы.
ищу мелодию, как наркоман вену,
бархатными перчатками

***
в сытом теле сонный глупый дух.
хозяину планеты
не хватает голода бедствий и революций
и он достает радио, магнитолу зла,
настраивает войну.
но все хуже ловится волна,
болезнь цвета хаки

***
роза видит мир верх ногами.
когда её, срезанную наискось, несет в руке
парень похожий на большеглазого оленя,
тащит цветок за лапы как нетопыря.

***
склеенные веки страниц,
как у новорожденных тигрят.
купила сборник стихов Кабанова.
радует взгляд девственная плотность,
нелапанность страниц,
приятная пальцам нечитанность.

***
Бах писал музыка для Бога.
я надеваю классическую музыку на голову,
как допотопный скафандр.
выхожу в старинный, поцарапанный космос...
а там вселенная незаметно
лакомится искусством,
будто ребенок-диабетик -
сахарными крошками под подушкой.

***
июнь, как хитрая девочка с белкой на руках.
она хочет обмануть меня просто так,
бескорыстно.
притворяется солнечным нежарким ангелом осени.
а поезд уносит меня в город,
отмеченный на карте мишенью в тире.
и я пью пизанский чай, и смотрю в окно.
чувствую себя человеком безликим
из теории относительности.
и за окном проплывает заброшенная колбасная фабрика,
разбежавшийся оркестр.
и музыканты побросали ржавые трубы, литавры и виолончели
под открытым, как шахта, небом.
вот засеребрилась речка: раздавленный автомобилем уж.
и свеженькая вилла, издалека похожая на королевского карлика,
над которым никто никогда не станет смеяться.

***
закончилось лето.
в стеклянный чертог ворвалась без спроса
девочка-сентябрь с прозрачными коленями,
с вьющимися волосками за ушами-аллеями.
«здрасти!»
и умчалась по делам…

***
ночь, дома и улицы покрыты пушистой плесенью сновидений.
изящная луна, как купающаяся гейша,
поставила тонкую ножку на край мэрии.
и медленно намыливает бледную ляжку тишиной,
трет мочалкой в образе сетчатой розы.
фиолетовый кипяток бурлит:
ночь, как бурак, медленно кипящий
на слабом огне горизонта.

***
мир обесточен, точно лунопарк...
и ночь приобретает очертания винных свиных рыл,
розеток, районов –
пустых замусоренных Колизеев.
липких огней, чернильных розариев.
я пытаюсь заснуть – слышите, как шипящими оползнями
сползает черный песок
с накренившегося кузова вселенского КамАЗа?
и бесконечно длится стотонная зыбкость ноты «чь»

***
первое мгновение после смерти:
на нежно-абрикосовые поры
остывающего мозга
покалывающе льется электрический снег небытия.
медленно и желто засыпая
черную гигантскую статую
твоего “я”.


***
зима...ветер в ледяных завитушках,
точно снежная королева в бигудях.
и пес закупорился в будке, письмом в почтовом ящике,
и его сейчас никто не читает.
но каждый вечер кормит
ячменной похлебкой из букв.

***
чувство прихода весны неожиданно:
кто-то бьет молотком по стеклу
огромного аквариума.
вот, пошли первые трещины, еще секунда,
и хлынет волна с осколками
сквозь образовавшуюся брешь.

***
по ночному небу плыли неплотные облака,
спальные мешки для призраков.
только зачем призракам нужен сон?
удел призраков - полуявь
и вечные скитания
по черным полянам бессонницы,
по ее выгоревшим лугам.

***
человечество разделено
на две армии слепцов,
которые сошлись в медленной и нежной битве у ручья.
это даже чем-то похоже на танец с жертвоприношениями:
одной рукой слепец заносит острый меч,
другой ощупывают лицо противника: кто же ты?

***
грибы похожи на вьетнамских крестьян,
худощавых и сгорбленных, с веерами морщин
под широкими конусами шляп.

***
письменный стол - пустыня творчества, покрытая лаком.
вот тянется караван ручек и карандашей.
и учебники громоздятся стопками –
неприветливы и угрюмы пирамиды
фараона Математики.

***
пушинка влетела в окно,
будто июль
на воздушном шаре.

***
стены отсырели,
и подмышками на серой шершавой рубахе здания
темнеют свежие пятна пота.

***
хайку - это тот же стих.
только худощавая принцесса разделась до пояса,
зашла в камеру, положила подбородок на выемку,
и протяжный голос приказал «не дышать».
флюорография лирики.


***
зима, как девушка, притворяется спящей.
и у нее это получается: деревья и птицы
верят холодному дыханию, подрагиванию век
сквозь падающие снежинки.
храм шестого чувства.

***
прозрачный зимний лес
напоминал легкие великана, читающего стихи.
все замерло, все внемлет незримому ритму,
щелканью птицы на голой ветке,
следам от лыжных палок.

***
однажды мы улетим
в неведомые края,
где вместо закатов идет немое кино
на добрую половину неба.

***
а сейчас посмотри:
прозрачные ладьи апреля
с тихим удовольствием разбиваются вдребезги о рифы,
в щепки птиц
и в осколки детских блаженных визгов.

***
окно на улицу было отворено –
вырезан блестящий кусок в стене тишины.
и металлические мошки звуков
запутывались в занавесках.

***
старый дом стоял хмурым и унылым
осликом:
перед ним повесили морковку,
а потом ее забрали.

***
скоро планета превратится
в лысую радиоактивную девушку
с компьютерными платами,
выступающими, как ребра, как мерцающий лишай,
сквозь бледную полупрозрачную кожу.

***
в безобидных словах
таятся взъерошенные невидимки смысла.
ниндзя идей
с твердым взглядом убийцы,
замотанный в черные бинты, словно мумия.

***
мои сны - затонувшие миры Кусто,
Кустурицы,
глуповатые пеликаны с кубиками абсурда.
и белая акула грациозно
проплывает над яблоневым садом,
сквозь зеленоватые пласты водяной невесомости.
и намокшие книги фланируют осьминогами, как памперсы,
впитывают всю мою сущность.
а утром я выныриваю
на поверхность реальности,
зажал в кулаке невозможные ракушки,
похожие на окаменевших купидонов.

***
она с упоительным наслаждением
поглощала жареные куриные крылышки,
точно самка богомола поглощала своих самцов.
если когда-нибудь станет выбор я или работа,
я или ребенок, я или не я –
я знаю, кого выберут ее зеленые глаза.

***
судя по теореме зубной боли –
рай это пространство, где нет места дантистам.
где ты плосок и сжат, точно лист кленовый.
зажат между вощеных страниц Завета.
и нет вопросов и нет ответов.

***
бенгальские огни пушистые и ручные,
точно искрящиеся щенки огня.
приятно покусывают пальцы хозяина.
искрящееся манто праздничности.

***
а вечером пошел град,
словно зубная фея разбрасывала пригоршнями молочные зубы
всех детей мира.
бездомная собака
спряталась под грузовик
и хитро выглядывала из под него, как лиса в норе.

***
Ад и Рай искусственные тормоза для наших душ,
только набирающих земные обороты.

***
один подъемный кран, как жираф,
чешет шею другому жирафу, стоящему рядом.
а внизу гуляют люди и ничего не видят,
не видят большой
механической дружбы.

***
голуби над чердачными балками
беспокоятся появлению чужака,
поправляют галстуки.
сбивают невидимые пушинки с крыльев –
тихо матерятся на горгульем наречьи.
нервничают нелегалы в потайном трюме ковчега –
сейчас зайдет Бог
и строгим голосом попросит остаться двоих
самых влюбленных,
а остальным просьба вымереть.

***
мне не хочется взрослеть.
но я вижу, как страшный серый волк
бьется в агонии,
в судорогах, а из его рассеченного брюха,
расталкивая кишки, вылезает красная шапочка.
голая, перепачканная кровью и автозагаром,
с ослепительной улыбкой в 33 керамических зуба.
и довольно моргает длинными ресницами
во вспышках фотоаппаратов.


***
вечернее небо остывало,
как молоко в серо-бетонной чаше зданий.
мы шли по улице, пылился мертвый светофор,
как чучело совы.
троллейбус-жук нервно повел усами...
зачем мы вместе?

***
юность – ты читаешь книгу без слов.
слова начинают проступать только после прочтения,
спустя годы.
и приходится возвращаться,
чтобы понять, что хотел сказать автор.

***
закат уходит грациозно,
уходит красная кошка...
и уносит в зубах слепое мертвое нечто.

***
дождь наборщиком текста вслепую
терзает клавиатуру подоконника.
выстукивает тысячи символов,
даже не догадываясь, что они означают.

***
заходящее зимнее солнце,
словно замороженный клюквенный сок.
и его выгрызают вместе с кусочками льда голодные птицы.
закат побит оспой чернейших птиц.
если бы и мы могли улетать в теплые страны,
когда к нам приходит смерть,
а потом возвращаться из вечной жизни,
чтобы снова осенью
сквозь грустное "курлы"
собраться в ожерелье над проспектом.

***
ветер поселился на моем чердаке,
точно беженец из страны
прозрачных чернил.

***
небо кишело звездами,
как больной котенок блохами:
один глаз вытек, один глаз – луна.

***
и по закону сохранения тайны -
смерть превращается в синюю лисицу,
с заостренным ликом твоей возлюбленной,
и в Туманность Андромеды
для всех остальных.


***
в тишине все предметы,
накалываемые на взгляд,
пульсируют особенной квадратной жизнью в тишине.
и ты сам себе кажешься мудрым кубиком,
уютно спрятанным в короб своего "я".

***
свежие новости летят из экрана,
кто-то дует из мощного вентилятора на одуванчики, забрызганные кровью.
и красные семена реактивными соплями
слетают с экрана на твой ум.

***
и дымный столб над фермой
лениво раскачивается слепой раскормленной коброй.
а  ты – микроб в солнцезащитных очках –
улыбаешься самке палочки Коха,
и давишь на газ...

***
а потом ее лицо, обновленное и омытое слезами,
как пантера,
кралось, пригнувшись, сквозь высокие травы,
с капельками росы на шерсти.

***
рассвет уставшей принцессой
после утомительного бала
стоит перед черновиками зеркал – витринами.
и, склонив голову, вынимает сережки далеких огней
из фиолетового уха пространства.
вздыхает устало первым троллейбусом,
разминающимся на кругу.

***
в чистом воздухе далеко
разносился каждый звук,
мир превращался в громадный пустой колодец.
и звуки, как ящерицы бегущие по воде,
быстро ускользали, не оглядываясь.

***
Рим: туристы опыляют
здешние места,
как пчелы с фотоаппаратами и камерами,
опыляют вспышками
мраморные цветы древней эпохи

***
октябрь пятнист, как шкура леопарда.
и на шкуре разлеглась
 голая женщина-кентавр с лошадиным лицом.
а ее грива, длинная и шелковистая,
слегка прикрывает массивные груди.


***
истина, как маленькая дочь,
взбирается тебе на плечи,
чтобы яснее рассмотреть из толпы
салюты, зарницы, закаты.
а ты видишь только ее носочки с сандалиями
(вот прижалась подошвой к щеке).

***
за окном - в сером свете
трепыхается вечер – мышь,
которую живьем заглатывает прозрачная гадюка ветра

***
клены, каштаны и березы
охапками запихивают свои опавшие листья,
как грязные носки и платки в стиральную машинку ветра.
а вместо порошка – первые заморозки.

***
моторная лодка летит по волнам,
подпрыгивает и стукается лбом и спиной об небо.
так мечется шмель,
попавший между двух синих стекол окна
и не может разобраться
какая ложь важней, спасительней.

***
после дождя дышится свободно
и легко.
Бог покормил своих рыбок.

***
сова летит с мышонком в когтях,
словно ангел смерти, широко расправив крылья.
с лицом-разрезанное-яблоко-циферблат.
а мышонок понуро смотрит вниз,
на свой длинный хвост
мертвыми глазками.

***
пессимизм словно зонтик:
ты раскрываешь его во время дождя
и, Боже, как же красиво барабанят мысли-капли
об никчемную клеенку.

***
слово «февраль» – вялые фиалки
завернуты во влажную марлю
и оставлены на ночь в холодильнике,
в компании замороженного каплуна.
потерпи немного.

***
прошедшая гроза:
голубая эксцентричная метла вымела всю духоту,
и я что-то хотел сказать тебе,
что-то очень важное, но промолчал.
и несказанные слова
постепенно вросли в молчание,
как ногти в пальцы.


***
вечер идет сквозь парк,
расплескивает стаю голубей, будто ведро с белилами.
и ветер отрабатывает замах невидимой клюшкой для гольфа.
а воробьи на голых липах, как мясо на ребрышках –
живое, исполненное зыби и шевелений.

***
осторожно!
здесь крапивы татуированный язык
с мелкими шипами клейкого ожога.
здесь мягко мерцает вечер из детства.
плавные зигзаги северного сияния...
и ветер, как тореадор,
плавно крутит спирали сохнущей простынею
перед невозмутимым двурогим ликом заката.
и цветущие яблони – невесомые скальпы
лепестков.

***
момент засыпания ни с чем не спутаешь –
наступает опиумная легкость.
сознание весит не больше перышка колибри.
а издали к тебе медленно приближается табун улыбающихся лошадей.
Пегасов, единорогов, розовых кобыл –
с искрящимися лбами от взлетающих грив.

***
мечтательный лупоглазый богомол
с полосатыми веками медленно ступает в тумане
тонкими лапками –
это моя девушка выходит из ванны,
в густом ореоле пара, обмотанная полотенцами.

***
в толпе ему становится не по себе,
и он чувствует себя черной пантерой на катке среди фигуристов,
смеющихся и иногда матерящихся.
ощетинилась, прижалась ко льду, тихо рычит, а лапы разъезжаются.
а иногда он прекрасно входит в толпу,
как патрон в смазанную обойму.
и наблюдает за собой со стороны.

***
в подвале вокзального буфета
закисали упыри местные и приблудные.
всякая человеческая мразь – сера из грязного уха вокзала.
остекленевшая накипь мертвых глаз.
неприглядная изнанка разлуки.

***
человек с зонтиком перепрыгивает лужи -
капканы неба.
ты оказываешься в древнем небесном Риме,
и повсюду топорщатся зеркально-мраморные колонны
разрушенных храмов облаков и синевы.
а дождь, как гид, что-то врет туристам с зонтами –
мелкие мифы дождя.


***
да, писатель живет в своих стихах и рассказах –
как приведение,
и у него ключи от всех комнат.
но творец повернут и к нему спиной.
Творец, состоящий из двух спин
и двух затылков.
и ты не можешь заглянуть ему в лицо,
только переворачиваешь страницу за страницей.

***
девочка кормила голубей возле фонтана
и волны птиц то сжимались, то расступались,
так парк дышал.
и голуби двигались ,точно диафрагмы его легких.

***
мы становимся прозрачными от счастья,
точно самое хрупкое стекло в мире.

***
зима.
в сонной тишине утрамбованного вечера
с крыши неожиданно срываются увесистые пласты снега.
так ребенок, не просыпаясь,
скатывается во сне с кровати на ковер.

***
в проеме двери
медленно проявлялась, как изображение на фото,
молодая медсестра
с широко расставленными ногами.
Эйфелева башня в белом халатике.
было в этом нечто эротичное и вульгарное,
насколько смерть может позволить себе
быть эротичной и вульгарной.

***
так, разглядывая чужой фотоальбом,
ты на секунды инкарнируешься в малознакомых персонажей.
так Бог водомеркой бежит по человечеству,
ни на ком не задерживаясь,
ни на кого не обращая особого внимания.
но вдруг Бог замирает.
и ты чувствуешь –
божественная лапка уперлась в тебя.

***
она сидела на кровати
и медленно расчесывала длинные волосы -
сказочная мельница на берегу заснеженной реки.
а на циферблате пол одиннадцатого –
цапля вечернего времени.

***
весна – худая девочка
со стриженым лишаем на голове.
лопатки выпирают сквозь ороговевший снег.
а в правом зеленом зрачке - девушка в кудряшках,
что Бах в нотах,
что муравейник в мертвых стрекозах.
выносит комнатные цветы на балкон,
подышать свежим не маркированным воздухом.

***
девушка с насквозь серыми глазами,
как рассветы у моря.
я уже и не мечтаю испытать де же вю.
откупорить вино, и ждать ее звонка в дверь.
но придет не она, а другая -
с поросячьим ликом,
пришитым к коже грубыми желтыми нитками


***
икона детства: внук с бабушкой пьют чай с вареньем.
вот она тайная вечеря,
ибо насквозь бессмертно,
как полотно, пропитанное любовью...
пусть эпоха себе жарит кровь на сковороде.

***
светает, загораются первые окна...
драконья чешуя потрескивает в догорающем костре.
я иногда мыслю, следовательно, иногда существую.
но иногда меня попросту нет.

***
степь - здесь ночь
застревает на зубах, как кусок смолы.

***
ухабистые дороги посыпало первым снегом.
запачкало акварельно-зеленоватым отражением ворот,
будто обложенный налетом язык сказочного ящера.
и весь мир замерзает, будто клепсидра,
в морозильной камере среди говяжьих туш.

***
мы - подснежники под одеялом.
держим в объятиях сон один на двоих, как свечу...
дыхание огоньком мерцает на восковых губах.


***
туман в саду волновал, как плач женщины.
а вот и станция, и громадной плодожоркой
приближается электричка.
можно подремать
или помечтать, что по сути одно и тоже.

***
она гордо несет свое лицо,
точно девочка настоящего лисенка на руках.
теплый зверек затаился, прижал уши,
а ей еще невдомек,
что детство уже никогда не повторится.

***
в историческом музее:
ты беспечно залезаешь
на электрический стул эпохи, обесточенный,
болтаешь ножками, как ребенок.
замечаешь потертости от локтей и искусанный загубник,
как у аквалангистов.

***
старик в очках
будто рыба, давным-давно переросшая свой аквариум.
громадный напуганный взгляд.

***
когда умирают,
люди, как рассеянные дети,
не выключают за собой свет
в конце тюльпанами загибающихся туннелей.
и еще долго приглушенно светит в чернильной вышине
настольная лампа, оглушенная шторами.
зыблется золотой муравейник
в черном междуреберье,
в темном поднебесье.
и где-то вдалеке роженицей мычит и охает рассвет
с мокрым полотенцем, закушенным во рту.

***
дочь залазит на плечи отца,
точно маленькая богиня на послушного голема.
и лопочет ножками в носочках
и крошечных босоножках...
а отец держит ее, как свеча держит пламя, над собой,
впервые осознавая,
что вот это и есть будущее.


***
жизнь кленового листка,
похожего на заспиртованного краба, висит на волоске.
а вон на том акульемордом углу
лежит мертвый, как бы пластмассовый тополь,
вывернутый из земли, с бородатым сердцем
цвета юной лягушки.
вот так.

***
в каждом человеке есть рана в вечность,
заросшая саднящей тишиной.

***
люблю, когда много листьев под ногами.
листья красиво шуршат,
шуршат волны высохшего моря...
под подошвами кроссовок хрустят и лопаются
скелетящиеся листья,
хребты и черепки внеземных существ.
чипсы осени
со вкусом Пушкина Александра...

***
пошел снегопад, и многорукая девушка-зима
вяжет белый свитер тысячью изогнутых спиц.
а ветер играется с клубками белых бархатных ниток,
иногда бросается в окно
стеклянным хрупким котенком,
и разлетается вдребезги.

***
мотыльки купаются в свете золотых фонарей,
и сами становятся золотыми.
и, если остановить взгляд,
то мотыльки превращаются в огненные хлопья
на черной синеве, подбрасываемые ветром.
мне нравится впиваться взглядом
по-пиявочьи.
долго-долго, пристально смотреть, не моргая.
пока во лбу не откроется третий рыбий глаз,
и вещь не начнет плавиться, сбрасывать реальность,
точно горячую кожу.

***
так, вместо тополя вдали,
ты увидишь черную, как уголь, скалу
присыпанную там и сям пятнами сияющего снега.

***
бокал с вином – бассейн...
и в него ныряют накрашенные губы,
ныряют сиамские дельфины.
и выпрыгивают обратно на поверхность,
пьяные и ручные.

***
пока я катался на лыжах,
природа белым перышком
писала стихи на моих зрачках.

***
мы разожгли костер у края розовой зимы,
и смотрим, как нагие демоны резвятся
в сонме огненных снежинок...

***
когда женщины счастливы, они немного смешны.
немного нелепы, немного несчастливы,
словно детеныши гориллы
в свадебных платьицах.

***
и зацокают призрачные копыта,
и сюрреальная карета из тыквы промчит за окном.
а в карете, благоухая и сверкая белками,
трясется глазастая красавица с «боже ты мой» бюстом
и черноклубящимися волосами.
а рядом с ней развалился толстый вальяжный кот
в треснувшем песне и залатанных серо-зеленых рейтузах.
благопристойно и непринужденно флиртует,
и ненароком запускает
распушенный хвост
под платье.


***
на площади: блоха глядит на памятник Ногтю.


***
сентябрь..
клен накинул желтый плащ из пальцев
и перепонок, вышел на улицу подышать свежим
готическим воздухом.
и небо безмятежным подростком
прогуливает школу, сутулится облаками
и волочит в пыли солнце-рюкзак.
узнаю этот мир по особому гортанному хрипу,
когда голодная ворона
нарастающей спиралью
срывается с верхушки киоска по ремонту обуви,
и уносится вдаль,
к заманчивым лакомым скотобойням.

***
вокруг так много солнца,
что хочется стать желтым истуканом.
весь желтый день смотреть, как рыжие котята
играются с цветами...
и от всемирной желтизны тупеть.

***
несбывшиеся мечты – железные крылья
на кожаных ремнях.
их будут носить наши дети,
туманно осознавая их тяжесть.

***
вот он, кусок искрящегося зеленью парка:
летящий из памяти громадный бумеранг,
чтобы сбить меня с толку,
и вновь унестись во тьму.

***
дождь щекотал веселый воздух,
а она бежала намокшей птицей с влюбленными глазами...
очей очарование – единственные наши крылья.


***

роза безразлично созерцает
две приближающиеся ноздри –
две темные противные дыры с волосками внутри.
написал это, и стало стыдно:
больше никогда не стану нюхать цветы.

***
после дождя мир похож на жука,
притворившегося мертвым.

***
прыжок на парашюте –
ты выдергиваешь пушинку из одуванчика безумия,
ты падаешь в упругий колодец ветра.
делаешь точку в пространстве, как индианка в сари на лбу.
ты - муха, а мир – несущаяся газета.

***
облачно.
облака, словно заснеженные фигуры из снов,
замороженные фрукты мечты.
все не хватает сил и времени,
чтобы разморозить их и сварить компот.


***
дождь оголил какай-то редкий нерв в душе.
и на улице не погода, а медленная истерия синего и фиолетового,
всех их мрачных оттенков.


***
солнце осветляет листву перекисью, как волосы.
и весь мир глупой блондинкой выставляет облака –
дрейфующие груди
с быстрыми сосками-птицами.


***
я так сильно хочу услышать тихий голос мира,
что превращаюсь в сплошное мускулистое ухо.
прорастаю из стены, взрываю обои,
проламываю штукатурку,
продавливаю кирпичные перегородки.
но всегда упираюсь в полицейского
тишины.


***
слово «лак» похоже на сок,
выжатый из новенькой скрипки.


***
одиночество похоже на пустую библиотеку.
а одиночество в пустой библиотеке –
это старинный погост на берегу тихого океана,
с покосившимися плитами и ржавыми знаками.
и ты загораешь среди древних могил
под шум бесконечной волны.


***
вечерние окна домов –
квадратные пузыри цивилизации.
и в каждом пузыре плавает рыбка под током.


***
деревья застыли в позах конькобежцев.
с полусогнутыми коленями и руками,
заломленными назад и в стороны:
они примерзли к осени на радость глазу.


***
наши поездки через озеро –
фантастические путешествия по глазу.
и ты, микроскопическая блоха на лодке,
синхронно хлюпаешь веслами, баламутишь зрачок.
а сквозь тебя кто-то смотрит на небо,
слезясь мелкой рябью

***
женщина в окне, точно цветок на подоконнике
или распятая бабочка под стеклом.
вот женщина убрала занавеску,
убрала прядь с лица и замерла:
она изучает проспект –
серую промокашку в кляксах вечерения,
с золотыми прорезями для фонарей.

***
представь, Китайская стена
простроена из книг всего человечества.
попробуй найти себя в этой стене,
стене спрессованного молчания,
разбавленного криком степного суслика.
кто читает все эти книги?
и зачем?
легионы шелестят бумажными латами во тьме...

***
в желтую прозрачность «навсегда»,
в перепончатом ореоле моторного рева,
сквозь ласковый верлибр снежинок ты идешь,
точнее – уходишь.
навсегда.
желтый крик.

***
в депо троллейбус пододвинулся как можно ближе
к троллейбусихе.
и шепчет в ухо, приподнятое за веревку,
скабрезный анекдот
(у самца номер выведен красной краской,
у самки – розовой).
троллейбусиха хихикает
кондуктором.


***
бассейн головной боли –
дно выложено лазурными квадратами.
и огни вечереющих домов –
не распакованные созвездия,
все еще томятся в бетонных коробах.
и грузчики сопят сквозь шелест липы.

***
веранда превращается в порт для небес,
и ты наблюдаешь за морем в облаках.
и каравеллы груш переплетаются с запахами сада,
и перчинками отражаются в графине.
царапают клеенку, где миска с крыжовником,
с кошачьими зелено-полосатыми зрачками.

***
она пожимает плечами –
так ветер налетает на цветущую сирень
и пятнышки лепестков падают ей на ключицы.
или это лучи сочатся сквозь дырочки в летней шляпе?
такая прекрасная и смешная – невеста Дон Кихота.
она пожимает плечами...
и в этот миг
все девушки мира пожимают плечами.
так просто, словно маленький ангел
учится шевелить крыльями, разминает их.
Господи!
из одного мгновения,
как из бездонной шляпы фокусника,
можно достать целый сумбур.
миг – сумочка девушки,
а в ней может отдыхать в тени брасматика сытая пума,
пакетик жвачки - обойма новеньких мятных зубов.
да всё что угодно!
она пожимает плечами.

***
они лежали нагие в полутьме,
перемешавшись частями тел –
блаженные, растворившиеся друг в друге.
нагота, словно воронка...
кто-то лил неземной ультрафиолетовый свет.
они могли видеть в темноте, как кошки,
их сознания сдваивались, сливались в одно.
воздушный змей парил в звёздной чёрной наготе.
смотришь человеку в глаза, в упор – и подходишь –
медленно, медленно, пока не соприкоснёшься зрачками.
они лежали во тьме, как Вселенная после взрыва,
ещё не понимая, что натворили.
ибо пройдёт девять миллиардов лет
и на одной из планет в скоплении пупка
зародится неведомое – жизнь.
а сейчас они блаженствуют, и все эти звёзды вокруг...
кто-то беспечный из богов занимался любовью,
и жизнь – нежеланный ребёнок.


***
такси – лысеющие лисицы с желтыми шишками.
они вынюхивают добычу,
прочесывают улицы в поисках полевок.
пытаются пролезть в душу, как в курятник.
вот, седой красномордый лис
ждет клиента.
шевелится диванно-журнальное
болотце ожидания,
и минуты лягушками до одури квакают
за открытым окном.

***
в новостях показали танкер:
он пролил нефть в океане, будто чашку с кофе.
и в эту минуту на серебряной планете Арго
самовлюбленная принцесса,
крутясь перед громадным зеркалом в спальне,
обнаружила родимое пятнышко под мышкой.
«его раньше не было. откуда оно взялась?
Боже, оно так прекрасно!…»


***
Рэй ошибался.
Марс – планета, на которой нет жизни.
лишь красные поля пустынебурья пылятся,
как пустая зачехленная мебель в нежилом доме.

***
когда просыпаешься очень рано,
мир ведет себя, как слепой котенок:
он принюхивается к запаху кофе и тихому бубнению телевизора.
он губами занавесок на ощупь тянется к включенным лампам –
к сосцам с золотым молоком.

***
изучая биографии великих людей,
я вижу стаю волков, идущую в рифму – след в след –
через заснеженный лес времени.
и рождается впечатление, что все великие люди –
это один и тот же зверь в звездном тумане одиночества,
бредет в белой тьме сквозь столетия.

***
в заброшенных дворцах, где сырость и помет,
поселились птицы и обезьяны.
это я обнаружил чудом уцелевший блокнот
с мечтами и целями юности.

***
предаваясь воспоминаниям,
ты спускаешься по веревочным лестницам в пещеры памяти.
и там неподвижно застыли во времени люди,
застыли кусочками курицы в холодце.
или вот – спящий карась,
увиденный при ночном погружении прошлым летом.
карася можно толкнуть пальцем
и он слега наклонится, но не проснется.

***
чужая телефонная книжка...
пухлая, с записями разных цветов и настроений:
кишки чужого внутреннего мира,
намотанные на ампулку, как на штык.

***
в церкви святые на иконах несчастны,
словно измученные космонавты.

***
за пять минут до разлуки
гравитация грусти усиливается,
не хочет тебя отпускать.

***
вот он, классический летний дождь:
громадные капли летят, как попало – косо, криво, бесцельно...
и торопливо разбиваются об асфальт, точно яйца.
и женщина с котом на балконе
невозмутимо развешивает бельё.
(кот вспоминает задворки Ковчега, изобилие волн,
тошноту, сухой корм.)
вот он, классический летний дождь –
трясущаяся стремянка из цветов и листьев, уходящая в небо.
и невидимка-толстяк, обливаясь потом,
спускается с неба по веткам яблони.


***
пишу стихотворение.
сосредоточиваюсь,
вытягиваюсь,
чтобы дотронуться словами/образами
до незримого Бога.
почувствуй меня,
заметь меня,
я не блоха.

***
вот она лесистая местность
с глубокими оврагами, что складки на одеяле.
и настырный трактор с кишкой из круглых лезвий
вспахивает поле.
так ребенок расчесывает едва зажившую ранку,
сдирает корку и жует ее.
природа давным-давно вышла из мира,
оставив табличку
«буду через 200 лет».

***
вечерами окна домов
наливаются стеклянно-яблочным светом
и пускают пузырящийся телевизионный сок,
приманивая глупых мошек.

***
фламинго – птицы-запятые на фоне заката,
красно-воскового текста,
без знаков препинаний и пробелов.
и старый дуб по пояс
покрылся изумрудным мхом –
старый панк
с крашенными в зеленый цвет жесткими волосами.

***
когда я видел радугу, мне всегда казалось,
что где-то рядом должны работать сварочные аппараты.
некоторые заблуждения мы оставляем себе на память,
в качества талисмана, как старинную монету,
найденную на огороде.
еще была мечта в школе –
ограбить ларек «Лотерея»,
эту хихикающую бестию удачи.
и целый вечер щелкать лотерейные билеты.
как семечки.
как орешки.
как бумажных гнид невезения.

***
один туфель, как щенок,
кусает другой туфель за ухо.
это невыносимо, если ты одинок.
даже если ты сам Бог.

***
интересно, что чувствовал Амундсен,
замерзая во льдах?
спросить об этом замороженную
курицу?

***
возвышалась
в гордом рыжеватом одиночестве великолепная сосна –
словно памятник игле, поросший щетиной зеленых игл.
было в ней что-то настолько нечеловеческое,
великое и ужасное,
что взгляд сам собой соскакивал с сосны –
быстро, как белка, которую спугнула птица.

***
дни, отданные нелюбимой работе
похожи на молоденьких утопленниц:
они всплывают по ночам в памяти,
раздувшимися фиолетовыми лицами кверху.
их развеянные волосы уже покрылись
мелкими фосфоресцирующими водорослями,
и начинают светиться в темноте
мягким свечением убитого времени.

***
ребенок видит жизнь по-другому:
время течет вектором вверх,
как растущее дерево или взлетающая птица.

***
заглядываешь в туннель метро,
в разверстую пасть гадюки, в ее пищевод.
только у змеи могут так широко раскрываться челюсти.
и безумной мышью оттуда летит электричка.

***
окраина города
напоминает след от резинки трусов
на бедрах мрачного толстяка на пляже.
и вот, начинается медленный отлив цивилизации,
здесь и там уже торчат недостроенные здания,
как неправильно сросшиеся кости.
и дикие гаражи, и всевозможные базы, сараи и пустыри,
и маленькие магазинчики на остановках –
пунктирах роста городских щупалец.

***
ветерок доносил крики сов:
точно кто-то далекий кричал в колодец,
перегнувшись через край.


***
облака в небе похожи на картофельные очистки.
на тонкое лезвие горизонта
налипла кровь заката
и перышки дальних лесов и блестящие чешуйки зданий.
а вон те небоскребы похожи на
50 граммовые бутылочки
с коньяком и водкой, которыми забит бар в номере отеля.
и как замочная скважина, летит дикая утка,
но нет в небе ключей, нет.

***
Париж: обрывки языков,
буквально и брутально, и астрально – шелуха слов
со всего мира шуршит и парит вокруг Эйфелевой башни,
вокруг каркаса, железного скелета Вавилонской башни.
голуби, запах свежих газет
и пузырьки хорошеньких девушек

***
ее глаза...
две планеты с надеждой на что-то еще,
кроме разумной жизни, растворились
в безобразно-бескрайнем космосе.
а жизнь кидает мне взамен высоковольтную стерву
в элегантном полупрозрачном платье.
и сквозь платье просвечиваются кружевные трусики,
словно медузы
под плавным шевелением волн.


***

дюны раскрыты,
словно пудреницы прозрачной богини,
и богиня смотрит в голубое зеркало.
накладывает румяна на свое тело слой за слоем –
охряные, зеленовато-оранжевые, желтые мазки...
так девушка-невидимка перед свиданием
обозначает ориентиры своего прекрасного тела,
самые заманчивые места,
чтобы любовник не растерялся.

***
мое воображение, как паутинка на лице мира.
лунатик в пижаме – розовые олени на белом,
гуляет по коридорам космического корабля.
воображение – это часть души,
вечное пламя образов.
меняется, не повторяется, повторяясь.
нельзя войти в один и тот же стих дважды.
каждый раз это будет другой стих,
другая рыжая девушка с синицами в глазах.
и с каждым прочтением она взрослеет на год.

***
небо порезало палец горизонтом.
и облизывает ранку морем,
и сочится, сочится синяя кровь.

***
аллея кленов на две трети сбросила листья,
и глядится в асфальт, как в зеркало.
желтые кони нависли у окаменевшего водопоя,
а отражения зыблются и шуршат под ногами.

***
наслаждаюсь одиночеством глотками,
насыщаюсь вином сотворения, как холодным борщом.
автор не врет, но и не пишет правды.
и серые расплывчатые жирафы рассвета
изгибаются волнами,
изгибаются танцами длинных размотанных шей
в стрельчатых окнах.

***
мир нашпигован символами,
как вьетнамская утка противопехотными минами.
куда ни глянь все что-то, да значит.
Куда ни глянь – отовсюду лезут символы,
наглые тараканы вселенной (мерцают усики).
и скелеты невидимых вымерших миров
шевелятся.

* **
светает.
горизонт кишит тонкими серыми драконами импрессионистов.
их жуткие головы настолько размыты
и растянуты в пространстве,
что зуб никогда не попадает на зуб.

***
первые осенние дни похожи
на новенькие виолончели.
еще лак не просох, но уже краснеют первые листья.
и ты пока не знаешь,
как правильно обнимать инструмент,
как извлекать простое завывание для музы
прихотливой.
первые дни осени радуют, как первая зарплата.
и щенок впервые в жизни получает кусок
настоящего мяса.


***
как взобрался «АТЛАС»
на вершину торгового центра?
буквы в длинных багровых платьях
с разрезами до бедра, покачиваются,
держатся за руки арматуры, и смотрят вниз -
на мерзлый асфальт и пунктиры прохожих.
и не решаются прыгнуть.
и текстурное звездное небо,
словно затертый в пространствах плед,
струится и ниспадает с высоких коленей
неподвижного Бога
(уснул у погасшего камина
в креслах-качалках мертвых планет
во множестве копий своих,
и вселенная исподволь тлеет).

***

десятки крестьянских домишек
лепились по склону,
точно голубиный помет по лобовому стеклу
столетнего запорожца, вросшего в землю
рядом с голубятней дяди Федора,
горького пьяницы и слюнтяя.

***
небо – красотка с голубыми волосами а-ля Мальвина,
натягивает узкие джинсы сумерек на голое тело
улицы,
без нижнего белья

***
она стоит у окна в моей футболке, курит...
и вся сияет задорным естеством,
словно гордый мустанг, прикончивший гадюку.

***
она делает завтрак на кухне,
напевает, гремит и постукивает посудой.
а я валяюсь в кровати и смотрю на подушку –
там выдавлен слепок ее сознания, в теплом гипсе,
с пятнышком слюны в самом углу.
я расширяю его ребром ладони
и любуюсь любовью к ней.

***
после смерти придется питаться
своими поступками.


***
бессмысленные деньки тащатся,
как слоны Ганнибала
со смуглыми возницами и погонщиками.
слоны идут по цветущим полям,
оставляют после себя горы дерьма,
похожие на термитники.
и даже не представляют
весь ледяной ужас и страх
будущего перехода через Альпы смерти.

***

молчание выглядит как
 щипцы для выдёргивания зубов,
молчание лежит в белой эмалированной ванночке.
а рядом - комок
слегка окровавленной обслюнявленной ваты.
и в ней, как больная жемчужина, покоится зуб.

***
Колизей молчания.
картонные стены потусторонности.
и ты слышишь, как там двигают тяжёлую мебель,
бросают в чадящий камин трупы мелких животных.
или вдруг бьют шилом сквозь тонную стену –
как раз возле твоего любопытного уха –
не приближайся ближе, человек!

***

молчание – вот пустыни несказанных слов.
там полным-полно всевозможных камушков и ракушек,
шестерёнок, скрепок, гирек и павлиньих перьев.
молчание внутреннего мира,
разбухающая линза.
я прикладываю стетоскоп к облачной груди планеты.
и повелеваю: «дыши – не дыши»...

***
а ночью выпал первый снег...
кто-то постелил белую скатерть на мир.
с аккуратными прорезями для кустов,
домов, деревьев и автомобилей,
и легкой бахромой на тротуарах и карнизах.
зима пропитана величественной ленью,
так накладывают мокрые пласты гипса
на здоровую руку, чтобы ввести в обман.
Творец временно не в духе.
он сейчас не хочет созидать и радовать глаза мартышек
ловкими красочными конструкциями.
опостылело, обрыдло, осатанело.


***
годы – осы времени,
и каждая оса размером
с черно-оранжевую цистерну.

***
влюбленные невидимки –
кто ты на самом деле? –
целуются под дождем.

***
лето – арочный скелет кита, покрытый темным лаком.
лето – Джоконда из темного ягодного сока.
сквозь лучистое, золотистое, лениво-сытое копошение
проглядывает зимняя кость.

***
лошади мирно жевали сено в кормушках,
тончайшую вермишель – вместе с пауками.
казалось это и не сено вовсе, а сладкая вата на палочке –
даже захотелось пожевать соломинку.

***
остатки виноградной ночи скисали в бокале.
мы занимались любовью
на коричневом, как грильяж, рояле.
и, развернувшись ко мне звонкими позвонками,
ты открыла крышку и прикоснулась одной рукой к Элизе,
размазала мелодию, как помаду.

***
лето уходит в самоволку...
июль улизнул заскучавшей змеёй из райского сада.
кривая клюква
и сумасшедшая старуха с клюкой ругается
с гаражами,
стучит деревяшкой по металлу.




***
душа - самая живучая сущность на планете.
на что только она не готова.
готова немыслимые формы принять,
в трещину забиться семенами липы,
лишь бы остаться
хоть в памяти, хоть в Припяти.
главное - выжить.
ящерицей быстро слизать росу
испаряющегося бессмертия
с горячих камней
бытия.

***
и белая кожа, прочная, точно кожа ската,
взгляд в новое измерение.
так из дырки в твоем носке
торчит большой палец - желтый дохлый  птенец
с поцарапанным клювом, мутным взглядом.
заглянул за край Вселенной, все увидавший,
однажды познавший
смертельную мудрость кусачек.
и поднимаю взгляд - как же ты старик похож
на палец собственной ноги.



***
черная и хитрая собака, задрав морду
читает воздух -
быстрые ароматные  стихи котлет
и курицы
и супа...


***
гривастая девушка  ждет возле фонтана.
сплела ноги в узких джинсах на три-четыре оборота,
как винт по резьбе.
будто ее выдавили из тюбика
на палитру асфальта и злых бесстыжих брызг.
о лето,слепая игла.
ей все равно, кого сшить, кого уколоть.
и пацаны носятся на роликах, как вошки
механические,  нагло объезжают волосины прохожих.
и сам город  - занимательная лысина с шишками,
островами листвы, стекла и рекламы.
и нечто первобытное шевелится в цивилизации -
сороконожка гигантская в футляре
от флейты.
арахисовая шелуха детского мата,
и бесшумно снует игла о, лето-о, лето...


***
зыбучие сладкие пески
безделья.


***
без интернета  не по себе.
как сазан в ванне
и где-то рядом переругиваются хозяйки,
кто-то точит нож и скворчит сковорода.
скоро придут за мной.
но где-то рядом есть реки и моря,
бытие (зачеркнуто) Фейсбук
определяет сознание.

***
грызешь свои волосы,
прикалываешь меня кнопками к доске
объявлений - пропал навсегда,
не звонить никогда, никогда.


***
варили кукурузу, вода убегала, вода шипела.
как зародыш прибоя...
и ты бежала выключить море,
сделать его тише.
и,как волосатые желтые крысы  початки.


***
женщина -  как тигрица в зоопарке,
которая еще не поняла, что решеток нет.
их нет.

***
ее немецкий акцент,
как металлическая нитка,
пунктиром пересекающая купюру в 100 евро.
 

***
человек внутри своей мечты, как муха
внутри куба сахара.
или идея пожара внутри таблетки
сухого спирта.



***
снегопад - вальсирующая анархия
рыболовных крючков
и мерзлых рыбок воздуха.


***
молчание с ней -  точно играешь в шахматы
с глухонемым тираном.
и все время выигрываешь.


***
ветер пробует траву на палец, как нож.
Бог не выспался потому, что нет времени спать,
потому что каждый сон
это чья-то смерть.


***
старуха в арке -
мордочка птенца выпавшего из гнезда.
клювастая, морщинистая,
полная смертельной мудрости.


***
тишина между людьми  -  первобытный бульон.
и в нем рождается жизнь
параллельная жизни.


***
нечто громадное, как дирижабли
проплыло между нашими взглядами.
между злыми лодками в порту,
готовыми задавить, утопить, наехать
на плывущую нутрию.


***
слезы хотели тебя  съесть,
как тля цветок,
как горячая моча снег.   


***
я не умею мыслить...
дантист дал подержать бормашину
и вышел покурить.
а в кресло села мама и сказала:
сынок, так сильно болит, нет сил терпеть.
и я не знаю, что делать.
бормашина тонко жужжит.


***
каждый день лотерея - монетой
соскабливаю фольгу, металлическую пыль
с билетика времени.
а под ним - числа,
"попробуй еще",
"жизнь, я люблю тебя".


***
наполнен предвкушением
запомнить это мир навсегда.
проходя сквозь зеленую, мелкую челку березы -
хватал листик ртом без помощи рук.
так и в жизни - попробуй повтори этот фокус -
схватить смысл, бессмысленный,
без помощи мыслей.


***
размашистый снег великанов.
мир за окном распух,
как осетр в духовке,
как лапша  в синем кипятке.
она плывет, как пузырек воздуха
в потоке крови


***
мысли - сплющенные, как камбалы молотком депрессии.
концлагерь ноября.
это пыльная печаль, как мешок из-под картошки...
и его надели ей на голову:
труха в волосах, в мыслях.


***
в ту ночь пошел первый снег, кто-то выкрутил
меня, перегоревшую лампочку.
и вкрутил новенькую, тусклую.
зима, спасибо...


***
сдвинула брови,
как китайский дворец.
и родинка на лбу танцует на одной ноге
в кремовом кимоно.


***
о, дивный сад  переодеваний...
жизнь как дымовая шашка,
брошенная в операционную.
и сбывшаяся мечта - обертка от съеденного мороженого -
если ты не ребенок, который коллекционирует
пеструю дрянь, то ты ее выкинешь.


***
бархатный пруд и множество водомерок...
будто кто-то рассыпал коробку со скрепками
на зеркально пыльную скатерть.


***
плывет по воздуху прожитый день.
стекает по горлу, как слизь
бессмыслия.
ослица с гнилыми зубами.


***
все жители человечества уже уплыли
в сновидения.
он остался.
только он на обитаемом острове, один.
мысли работают вхолостую, как поршни без порше,
лениво капает с потолка клейкая вода
памяти.


***
"я" похоже на мозоль, на Бельгию,
на белку, раздавленную колесом.


***
внутри горящей свечи.
да, я сгорю.
сгорел.
но успел осветит нечто -
цветные фломастеры
в руках слепой Вселенной.


***
я хотел стать писателем.
пропитался радугами, магией, как бензином.
но не смог найти зажигалку.


***
саксофонист в переходе метро
наяривает фальшивку.
вздорное пузо, седые патлы ,
запойное лицо красное как  помидор.
ржавая щетина и неповоротливая медная музыка
выплывает  неохотно из раструба.
пошатываясь,  как  пьяная русалка из ванны,
оставляя мокрые следы от хвоста на кафеле .
но это жизнь.
и есть неизвестная дама,
чье сердце  всегда открыто для дрянного музыканта,
как окно для пчелы.


***
Господь читает нас.
наш мир, как роман написанный шрифтом Брайля.
я живу, как могу, как умею, как-не-хочу.
и люблю, как меня научили.
всю жизнь  доучиваю.
нащупываю наконечник амура, как шуруп,
в сердечной мышце.


***
понимать жизнь - значит растворяться
в гоночном тумане,
обогнав скорость света и смысла.


***
мы возвращаемся в прошлое, как терминаторы,
чтобы любить.
но уже поздно, уже все спасены
или стерты в пыль.
и идут титры, как  пепел, скомканный в фамилии.
имена мелкие на черном фоне
и ты их не знаешь...


***
берег, берег...
женщина с зелеными плавниками в солнечных зыбях
испытывает моё терпение.
а река прячет темное стремя,
переливчатые стилеты,
под шелковым одеянием воды.
и, как темный зародыш, шевелится опасная глубина.
вдруг форель выпрыгивает из воды на метр,
как олимпийская чемпионка, хромированная, в черных очках
и чешуйчатой шапке, скрывающей маленькие уши -
вот оно волшебство жесткого и коварство женского тела.
и я рычу, как гризли, машу когтистой лапой,
рву хрусталь.

***
женская ложь на ощупь -  точно намыленные волосы.
но кому нужны лысые женщины,
говорящие правду?

***
может быть, старость для того и дается,
чтобы нас настигло эхо жизни.

***
никто нас не любит, даже слепой педофил государства.

***
душа - лифт в одноэтажном доме без подвала.

***
а годы шли - как солдаты Урфина Джуса.
бравой, деревянной походкой - шли,
чтобы убивать всех-всех.


***
ходили с дочкой в дельфинарий,
будто счастливые мартышки Дарвина -
смотреть на неудачников.

***
Бог - больше женщина.
больше похож на женщину, чем на нож,
чем на нежность или сезон леопардовых распродаж
в хищных джунглях-супермаркетах.
Бог хочет, чтобы его обманывали,
околдовывали,
побеждали  его всадников апокалипсиса.
вот они, скачут на пони трое:
"НИКОГДА", "НИ ЗА ЧТО", "НЕВОЗМОЖНО".


***
консервы верлибра.   
когда все исчезнет,
а смерть тоже однажды умрет.
когда жизнь научиться летать без нее,
через сто миллионов лет,
через сто миллиардов
звездных единорогов -
Вселенная или нечто, кто прячется за ней,
откроет пустоту как тетрадь,
как холодильник богов.
и достанет стих, бутерброд с икрой,
и ощутит оранжевый яркий вкус.


***
нам дали маленькие роли,
набедренные кости пастушек,
и аккумуляторные дрели.
мол, сверлите себе флейты сами,
зубоскальте,  паясничайте, смейтесь, танцуйте,
только сильно не шумите.
живите тихо и тихо умирайте.
население планеты – усмешка саранчи,
миллиарды, чтобы почувствовать себя жалким,
зернышко в асфальте.
а что ты оставишь в этом мире после себя?
потерянный во Вселенной на планете игрушек.
посмотрим, в кого вырастут наши бройлерные дети,
которых с детства колют
гормоном Айфона.


***
мороз разрисовал окно.
это ледяные улитки на мотоциклах,
оставляли голодную слизь, узоры.
морозному стеклу хочется добавить немного души -
теплоту дыхания,
нос ребенка, касание пальцев.
все же вечность без людей -
кусок бесполезного льда,  ужасного и прекрасного,
идеально безжизненного.
а весна приходит внезапно, как прыщавая эльфийка
с зеленой зубочисткой и улыбкой.
жизнь искрит счастьем,
как точильный круг под ножами,
женскими ногами.


***
предназначение искусства -
проекция бессмертия на Млечный Путь.
как кинотеатр в ночном поле
и парочки в машинах
пожирают друг друга,
плоть, завязанная на жаркий
джинсовый узел.


***
шейный стеноз,
рыхлый  шум в ушах...
обложился женщиной, морскими раковинами,
и море дышит в меня,
как преданная собака.


***
чувствую себя муравьем
растерянным
перед школьной доской.
и в любой момент тебя может раздавить
гигантский палец.
а уборщица Нина Ивановна сметет
в совочек
хитиновый пиджачок.


***
три дня, три теплых апрельских дня,
ушли, как слепые волхвы с рюкзаками,
заполненные подарками в зеленой мишуре.
бац, и нет никого.
а еще вчера держал в руках этот день -
теплый апельсин, мягко обдавленый пальцами.
аромат цедры, аромат будущего разочарования...
я удаляюсь, клавиша "Delete" которая сама себя вжимает -
силой компьютерной воли
к жизни и к исчезновению.
и я спрашиваю:
вы не видели три апрельских дня
с рюкзаками?


***
блохи в шкуре льва
считают себя повелителями зверя.
мы в шерсти Бога, кусаем и целуем укусы.
но есть охотник с крупнокалиберным ружьем
я его чувствую, млечного,
когда смотрю в ночное небо.


***
не сомневайся в себе - за тебя это сделают другие.
жизнь слишком коротка, чтобы страдать мнительностью.
эпоха перешагнула через меня,
как пьяный рыцарь через улитку нас склоне холма.
ползу себе по своим творческим медленным делам,
и ну и Бог с ним, и как хорошо
оставаться незаметным.
но уже невозможно без интернета -
генетический код ума и души навсегда изменен.
радиоактивным перышком щекочут,
дыхание Припяти оседает в глазах,
и они начинают мерцать зеленым.


***
литература – живая
посмертная маска человечества.
с каждым столетием мы видим, как меняется лицо:
то оно зевает во сне, то кричит от боли.
или раскрыло рот от любопытства.
сейчас - пускает слюни как идиот.


***
жизнь - рукопись, которая растет сама по себе.
вермишель, брошенная в кипяток бытия,
набухает словами.
и ты сам не знаешь, что же опубликуют?
что останется после тебя?
нелепая ария детского вранья.


***
вечность проплывает мимо -
величественно и презрительно, как гренландский кит.
эти брызги, минуты, секунды, смотри, они твои…
нищая форма жизни...
но я улыбнусь – на ваших прочных космических крейсерах
"миллионолетья"никого нет,
а звезды бессмысленны, ядерные плевки.
все планеты сногсшибательно мертвы и ядовиты.
смотри, вечность, на нашем утлом плоту
из плоти, кредиток и быстрых слов
кипит жизнь, борщ и любовь...

***
вечная дилемма мира - деньги или волшебство?
у каждого за спиной стоит ангел и снайпер.
иногда общаешься с человеком, как ни в чем не бывало
и вдруг нащупываешь багровое вымя своей гордыни.


***
она любуется его злым взглядом:
это мой мужик, я его приготовила!


***
технологии проросли в нас,
как умная плесень.

***
Господь читает нас, наш мир, как роман,
написанный шрифтом Брайля.


***
весь мир, до мутной прозрачности,
пропитан любовью и болью,
как тысяча бумажных журавлей
дорогим бензином.
невыносимо кричат сирены запахов.
как грачи весной - жирный чернозем зрачка.
в него проваливаешься по пояс, как в расквашенное поле.
помнишь, Поля,
ты с пластмассовым ведром - внутри ведра, босиком...
а туфли засосала хулиганистая весна, болотистые хляби.
тебя любить, тебя спасти - не поле перейти.
о, если бы я не любил, не купил бы тогда
оловянное колечко с хитрым камушком /бирюза?/.
не просыпался внутри просторных мыслей о тебе,
внутри солнечного корабля.
и я - счастлив.
я крыса, крыса, крыса.





***
утренний воздух
пахнет мокрой солью и ненаписанным стихотворением.
чмокает холодильник беззубыми деснами.
и ты вспоминаешь спиной  сознания -
река из детства, широкая в бедрах,  легла на спину,
точно дохлые коровы после наводнения...
дрейфует весенний снег в черных проталинах.
а выше - нахохлился, как совенок, твой родной городок.
там жирафы из красного кирпича пятиэтажек
мерно пожирают плоды со спутникового дерева.
это не грусть, не ностальгия, не мысли ни о чем.
это принцессе в гареме приснился отчий дом и она
еще не стала частью эротической сороконожки,
покорной, подлой, коварной.


***
прошлое - территория невидимок.
мы брели по мелководью - лики ступней.
брели по лезвию искривленного меча
и закат разливал золото по травам.
подсолнечное масло в зеленые бокалы...


***
дождливый день, тусклое солнце -
точно старик мочится через катетер...
через минуту обрушится напалм дождя -
дырявый, как стеклянный сыр, изъеденный мышами.
дома проспекта - каменные мыши, изъеденные сыром,
а я снова обнимаю тебя на балконе,
капкан, который уговорил лисицу остаться.
рассвет.
подъезд как серый сухарь,
в котором старухи и мыши прогрызли вход,
но забыли выход...


* * *

в последнее детство…
перед прыжком в ржавую рожь взросления,
ты умираешь от заражения мысли.
испускаешь иллюзии, как каракатица
невесомое облачко чернил, хотя
тебя никто не преследует.
так будущее сливается с настоящим, так
небо и море — любовники,
сливаются в мнимой черте горизонта.
и это похоже на синюю кастрюлю
с синей крышкой, неплотно прикрытой, а внутри
варится янтарный осьминог солнца.


***
интернет - это ядерная реакция эпохи.
безумное деление атомов информации,
выбросы огромной энергии, рекламы.
ты же - японский мальчишка,
мочишься в реку времени.
а за твоей щуплой загорелой спиной,
как уродливый великан, вырастает во все небеса
мускулисто-огненный гриб
дыма и пепла.
Яндекса и Гугла...


* * *

молитва кухонных ножей.
прошу, не наказывай меня за разрезанный хлеб.
и за разделанную куру прости, великий точильщик,
ибо грешна моя закаленная сталь.
ибо не могу без дела торчать в ящике для ножей.
и по ночам тянет меня в хлебницу,
как волка в хлев - просто так взять и уснуть
среди покорных сдобных запахов.


***
мне снилось что я Ахиллес
и мне удаляют пятку.
это почти не больно.


***
тонкая пунцовая полоса вдоль горизонта,
когда солнце уже соскользнуло в карман.
это горизонтальный спинной мозг мира,
он на недолгое время освобожден от корсета
из позвонков, жил, тонких мышц.


***
затянутое паутиной окно сарая.
снайпер с паучьим лицом уснул
в ожидании еды.
и прицел разросся во всю стену, как сон.


***
молния, как белый котенок, прыгнула
под каменный стол мясника.
грозовое облако растет, как синяк на ноге -
больно ударился о дверной косяк.
солнце, как дверной глазок,
заляпанный жирными пальцами.
остатки голубого неба заволакивает серым -
толпа армии Чингисхана впервые увидела море.
в одежде и сбруе бросилась в волны с гиком и гаком.
предчувствие дождя прекрасно,
как день зарплаты.


***
справедливые люди  инкарнируются
в скальпели, бормашины,
прорастают фиолетовыми лилиями
химиотерапии.
чтобы стать младшими братьями смерти,
чтобы причинять боль по справедливости.
а ведь жизнь состоит из
фантастических несправедливостей,
нечестностей и хитростей.
прекрасных и ужасных,
как флора и фауна, и фавны джунглей.


***
это армия зубильников в белых халатах
с бормашинами наперевес.
шагают сквозь сенбернаровский снегопад.
это зубная боль расцветает
колючими созвездиями в черноте черепа.
это дети, беженцы из кабинетов дантистов,
прячутся за заплаканными глазами, как за водопадами.
детка, я ничем не могу тебе помочь.
мое слово - вата с запахом спирта.
с коричневым пятнышком, как на перепелином яйце.
как те, что остаются на сгибе локтя,
после стерильного, тонкого,
визжащего
укуса реальности.


***
капает с крана -  женщина воды
плачет во сне.
всхлипывает зеркальным носом,
жует наволочку из нержавейки.
человечество - это тоже ты, только
размноженный
на мутном ксероксе.


***
жара - тюрьма для прохладных существ.
клетка из прутьев раскаленного воздуха.
и неважно - снаружи ты или внутри.
от неё веет дурным настроением,
как перегоревшим сверлом. ммм.
она швыряет слова -
куски говядины молодым сукам ротвейлера
и те радостно их захватают на лету.
а если не отвечаю, слова шлепаются на пол
с косной увядающей алостью.


***
это легкий пыльный наркотик ностальгии.
пыль детских игрушек и тетрадей,
фотографии - красочные скальпы мгновений,
вывернуты розовой сукровицей наружу.
а волосы вечности мы не видим.


***
а погода испортилась, как фея,
которая в миг разлюбила.
мокрыми молотками бьют пыль.


***
лаборатория бессонницы.
и внутри ежик в колбе с туманом.


***
сквозь промежутки между ребрами
томятся наброски женщин несозданных.
как мыши под полом,
они в вечерний час
шуршат шерстяными платьями.
и требуют внимания, кота или ребенка.


***
первый солнечный луч поджигает росу -
жемчужины вымоченные в керосине
целый луг пылает объятый стыдом.


***
память, как обогреватель с раскаленными спиралями.
и что-то загадочно потрескивает внутри...
а вокруг тебя космический холод.
и стены пошли пятнами
с плохо просохшей шпаклевкой.
холод нечеловеческий,
ибо всё наше лучшее и худшее, но живое
прячется в загадочных спиралях.
нет розетки, и провод, как псом покусан.
но греет память, и я представил ледяного бога:
расставляет по комнатам обогреватели.
дает им имена, разговаривает, держит над жаром
чувств
мраморные ладони .


***
колбы света спрятаны под кожей воздуха.
десятки голубей срываются со шпиля,
будто собор смеется.
собор, как каменная рыба, вниз головой плывет.
и нерестится в небо
мальками будущих соборов.


***
лес взбирается на гору,
как беременная волчица брюхом к небу.
осень пахнет листьями, бензином, женскими голосами
с ароматом свежепойманной сельди.
воздух пахнет как новенький холодильник -
еще ни разу не пробовал заморозки, куриных яиц,
и пельменей в морозилке.

***
с чего вы взяли, что Бог создавал нас
по подобию своему?
может, он просто хотел развлечься.


***
воскресенье отравлено понедельником,
как Моцарт дешевым вином.


***
и трехтомник Пушкина на книжной полке -
приятный аппендикс
обязательного среднего обрезания.


***
старенький трактор на меже
высматривает пришествие призрака коммунизма -
уперт и почти бессмертен, как динозавр, жующий чернозем.
и как же хорошо вдвоем возвращаться домой.
прошедший дождь, прошедший покрыл мир глазурью,
и ворон, балуясь, хватает капли падающие с крыши,
точно рыбку падающую с неба.
ему весело, он отходит, эмоционально взмахивает крыльями.
черный, как уголь ворон красиво сияет радостью.
и снова бросается к каплям, а капли уже выдолбили в земле
лунки по форме будущей флейты.


***
тень винограда на шиферном заборе
изображает китайского дракона с усами как у сома.
дочка смеется, я смотрю на ее тень с косичками -
тень двойная, полупрозрачная, как крыло стрекозы.
растет с каждым днем, растет с каждым днем.
я -  как гора, которая растит свою Магометку.
однажды она вырастет и уйдет от меня,
останется только тень стрекозы, тень винограда...


***
пошли кататься на лыжах.
чувство, когда выдираешь перышко
пробившееся сквозь наволочку подушки.
и мы на искрящейся белизне -
сине-красные иероглифы в массивных черных очках.
это впечатление струится, падает медленно зигзагами.
как тяжелый шелк или струйка чернил,
впрыснутая в ванну с ледяной водой


***
облака бежали в ночном небе так быстро.
казалось, что падаешь в небо,
в кроличью нору.
уже рассмотрел кролика, влюбившийся в жизнь.
а ведь никто и не думал, что можно так влюбиться,
налиться ценностью, сиянием смысла.
что даже смерти становится немного стыдно нас убивать.
как учителю - ставить двойку ребенку
в день его рождения, когда он расхаживает между партами
и честно одаривает конфетами друзей и одноклассников.
смерть - это двойка.
несправедливая, но неизбежная.


***
тополь моргает тысячами зеленых глаз -
этакий анти-циклоп.
деревянная колонна, усеянная зелеными глазами.
тополь...
я его помню еще со школы.
сколько поколений детей он встречал и провожал.
смотрел, как они взрослеют и исчезают.
кто-то прореживает грядки судьбы, и это печально.
как пруд с домиком для уток посредине.
мы шли зимой и видели, как крыса плыла к домику,
а форель шарахалась в разные стороны.


***
телом слушали тишину,
как улитки целый аквариум.


***
привет.
в небе висит ущербная луна,
кривая и желтая, как ноготь цыгана.
и облака - украденные кони, закутаны в туман,
а копыта в мешковину, чтобы не спугнуть.
бесшумно скачут по небу опрокинуто,
точно это отражения.
а коней нужно искать внизу, на Земле,
среди спящих домов.

***
я живу внутри падающего самолета...
он падает десятилетиями.
каждое утро посыпаюсь,
точно зуб среди поля, засеянного зубами.
так плотно подогнан к другим.
и свободен лишь кариес  и жнецы.


***
неужели все мои стихи - это я,
разбрызганный по миру,
как яйцо птеродактиля
взорвавшееся в микроволновке?


***
бомбоубежище.
сидим тихо, точно кроты в рыхлых кишках земли.
нашкодившие выbлядки.
(мерцают грязные детские лица),
пока пьяный сумеречный отчим
лупит чугунными кулаками по стенам.
крушит старинную мебель,
мычит и ухает, как филин.
вылезайте!


***
что же тебе сказать, потомок?
мы жили в эпоху перемен, потемок.
эпоха на вкус - как если жевать газеты,
на которые помочилась Бузова.
и заедать чесночной кровянкой,
наивно веря, что истина жареной крови -
самая лучшая колбаса
во всей Вселенной.


***
каждый должен пройти испытание юностью.
как Жанна д’Арк - испытание мазью от вшей и чесотки,
чтобы пылать в практической чистоте.
все кошмары начинаются с кубической тишины
школьных коридоров.
ты слышишь эхо внутри
попки высохшего монструозного муравья.
это - истертый паркет, блестящий от парафина,
скошенные крест-накрест ребра бесконечного донора.
ежеминутно штампуют мальчика или девочку.
фабрика по производству
одноразовых, как шприцы, детей.
осколки слов впиваются в казенный воздух -
занозами в бесчувственную ладонь.
все мы проходим толпу, как повинность.
как игла с новокаином - теплый гной -
чтобы явить миру ново-Авеля,
негодяя или гения.


***
нестираемая болезнь -
кружка чернил, выплеснутая в клепсидру.
рак - черный дым для копчения -
пропитывает, прованивает беспомощное тело,
подвешенное за крюк и капроновую веревку
в никелированном шкафу.
и нет той промокашки, чтобы остановить
ползущее чернильное пятно смерти.
о, старость!
годная лишь для заискивания,
сюсюканья, сухого гнева.
вторжение иноклетян на планету обреченного тела.

***
озеро плавало само в себе,
как приоткрытое веко собаки,
которая дремлет на боку.
и мерно вздрагивали мятые травы живота,
и Солнце-хозяин в красноватых ботфортах лысых сосен
начищало содой золотой свисток.

***
когда умирают - люди, как рассеянные дети,
не выключают за собой свет
в конце тюльпанами загибающихся туннелей.
и еще долго приглушенно светит в чернильной вышине
настольная лампа, оглушенная шторами.
зыблется золотой муравейник в черном междуреберье,
в темном поднебесье.
и где-то вдалеке роженицей мычит и охает рассвет,
с мокрым полотенцем, закушенным во рту.


***
мы - слепые поводыри у слепого Творца.
и даже страшно представить, в кого бы я превратился,
если бы прожил тысячу лет.
смерть - это ограничение на спидометре души.
конец бумаги в принтере,
но не конец самого романа -
роман бы мог длиться бесконечно.
Бог развивается вместе с нами,
самозваный учитель итальянского у первоклашек.
он впереди нас только на пару уроков.

***
Господь всемогущий, но одинокий ,
больше нуждается во мне, чем я в нем.
а иногда мы оба тихо страдаем
от непонимания мира сего.