Пример образа детской любви

Что-нибудь о вечной любви, – звонко сказал женский голос. – Вы когда-нибудь встречали вечную любовь?
(Надежда Тэффи. «О вечной любви»)

Высказанная как-то гипотеза о том, что понятие «любовь» - философское (кто первый скажет, что – это не так, пусть первый бросит в меня камень) проецируется на сознание своими «образами», пока не опровергнута. Известно, что есть писатели, получающие за свои сочинения деньги, произведения этих писателей не только печатают в типографиях и народ читает в библиотеках, дома, в поездах, путешествуя, по случаю или из постоянной привязанности. И есть авторы, которые доступны безвозмездно. Кого из них больше? А вы попробуйте, издайтесь, как первые… Если первых не так много и они, бывает, напишут всего одну книгу за всю жизнь, как Сервантес, когда ему уже было пятьдесят – «Дон Кихота», то вторым, как их ни пинают, мало интернета (справедливости ради, надо отметить, что не все мы неграмотные графоманы).
* * *
Эту сентиментальную мелодраму (хотя мелодрам без сантиментов не бывает) поведал мне приятель, вернувшийся из очередной командировки – откуда, куда и зачем – это не столь важно, интересно другое. Как уже было не раз, это с ним произошло в поезде, в купе, где они случайно оказалось вдвоём (возможно, такие случайности случаются – если Гегель и товарищ не врут). При этом, попутчиком приятелю (точнее – попутчицей, и это следует из логики) оказалась симпатичная блондинка… В связи с этим и родился вечером (прошу понять меня правильно: для традиционного рождения должно было бы пройти 270 вечеров, т.е. приблизительно девять месяцев, а в командировки так долго теперь не ездят) речитатив об одном из множества упомянутых «образов любви». Вот малая часть этого множества изящной беллетристики (прошу пардону за тавтологию). Фрейдовский «образ сублимированной любви» (сублимации) – это отдельный разговор… У Надежды Тэффи подробно показан «образ вечной любви» (как у приятеля тоже начавшийся в вагоне поезда). У Александра Житинского – «образ элегической любви» (и тоже в вагоне поезда). Алексей Толстой предложил «образ возмездной любви» (и этот – в поезде: эротика с подоплёкой военного шпионажа). От Ирины Одоевцевой – «образ могильной любви» (буквально: на кладбище, на могильном холме, а не на вагонном диване, но тоже очень, очень…). У Алексея Слаповского – «образ непроходящей любви». У Александра Богданова и Алексея Толстого – «марсианский образ любви». Причём, ни один «образ» не обходился и не обходится без проникновения ... А другое, кстати, Фрейд считал ненормальностью.
Пройдя по ковровой дорожке вагона, приятель остановился у двери купе, номер которого был указан в билете, и деликатно постучал. Почти сразу девичий серебряный голосок, позвал: - Войдите… Начитанный в глубокой юности указанными «образами» и в надежде, что в купе к ним больше никто не постучит, он нажал на ручку двери… «Прощайте, мои бедные глаза, вы никуда не годитесь после такого» - сказал бы Гоголь, а приятель внешне спокойно поприветствовал незнакомку, попросил извинить за беспокойство, уточнил соответствие номера купе указанному в его билете, сообщил свой маршрут и представился. Сидевшая на диване с книгою в руках, девушка в свою очередь назвала себя: - Ирина.
– А она прехорошенькая – отметил с удовольствием вошедший - но строгого вида. И книга, как он успел заметить, также имела серьёзное название: «Формальная логика». Разместившись, приятель завёл разговор о том, о сём, как это случается в поездах, но не о погоде. Ирина оказалась раскрепощённой и интересной собеседницей, весело реагировавшей на байки собеседника, несмотря на «Формальную логику». Не жеманясь и без ханжества поучаствовала «за знакомство» в дегустации «Киндзмараули». Согласно неформальной логике вспомнили нечаянно об «образе первой любви», который имеет место быть наравне с «вечным». Что возобладало в купе: «формальность» или естественность «образа любви» – неизвестно - рассказчик умолчал (потому как по Тэффи, «о тех, которые были недавно, рассказывать не принято»). И сочинять – не по Стругацким, которые отметили: - Пишите о том, что знаете хорошо. Случайность ли это, повезло ли приятелю и преуспел ли он также, как пишет Житинский? Не знаю, но его речитатив – приблизительно.
«Так вот, о первой любви (бывает же не только «вечная», но и «первая» - не так ли?).
Дело было в поезде. Случай – почти по Житинскому. Моя попутчица, милая и общительная девушка, кокетливо спросила:
– Какой была у Вас «первая любовь»? Расскажите хоть один случай.
– Один? Их столько, что затрудняюсь.
– И все первые?
– Натурально. Любви не первой не бывает. Ну вот, например, могу Вам рассказать одно маленькое, но без продолжения приключение. Дело было, конечно, давно. О тех, которые были недавно, джентльмены не рассказывают (хотя Пушкин даже написал, что у него было в стогу с «чудным мгновеньем»). Случилось это... Дверь из групповой комнаты, если её открыть, а открывалась она наружу, в небольшой холл, образовывала с перпендикулярными стенами замкнутый треугольник, некое подобие алькова, где я и разместился кое-как со своей возлюбленной. Свои трусики девочка предусмотрительно сняла (возможно априори или уже была наслышана о случае под телегой в «Петре Первом»), а может и вообще не надевала (в предчувствии моды танцплощадок в будущем). Я приподнял край платья или Мальвина это сделала сама, повернувшись ко мне спиной, - это у меня не отчётливо. Но как сейчас помню: присев, я прикусил её левую бело-розовую полусферу юго-восточной части спины (это то место, что расположено ниже т.н. «талии»). Не уверен – было ли это проявлением моего любовного пыла в настоящем или женоненавистничества – в отдалённом будущем, но то, что пушкинская болтливость моей Мальвины повлияла на последнее – можно предположить с некоторой долей вероятности. Дальнейшее продвижение по пути нашего «образа любви» у меня как-то не отложилось. Нечего говорить, что девица была счастлива вниманием к прелести некой части её туловища, и потому не замедлила похвастаться своей радостью с воспитательницей нашей группы (забыл сказать, что «это всё происходило в городском саду», как пела Анна Герман своим ангельским голоском). Воспитательница в течение всего дня с изумлением посматривала на меня (ведь «в СССР секса нет») и с сожалением, негодованием и завистью – на мою Лолиту, но ничего не говорила до прихода за мной моей мамы. Они пошептались тет-а-тет, после чего мне была прочитана примерно получасовая лекция – не запомнил содержания, но – с явным уклоном против аморальности моего «подвига». Дома меня не побили, что явилось случаем из ряда вон выходящим, т.к. и за меньшие преступления против нравственности мама меня регулярно воспитывала физически – в основном посредством юго-восточной части спины, но этим элементом моего организма «воспитание» не ограничивалось, доставалось и другим. Таким образом, в детском саду (что естественно) «образ первой любви» остался незавершённым. А вагонное радио своими четырьмя октавами напомнило об экономии энергоресурсов: - Гасите свечи. - Завершил свой речитатив приятель последней строфой какого-то стихо:
«Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний, первый гром»,
Когда себя я ощущаю
Простым, нормальным мужиком»
Мне же вспомнилось другое в неподражаемом исполнении Лепса: «И если некому вас обнимать за плечи, Спокойной ночи, может, завтра будут встречи...»