Тания-4. Из поэмы Ашуг Мумин

           *** 4 ***


Сквозь щели пустили мы стрелы в пещеру,
Кто в шею, кто в голову лютому зверю

И, быстро, с прохода откинув все кучи,
Внутри оказался прыжком я, могучим.

Троих уложили из лука, как зайцев,
Пощаду молили другие мерзавцы:

Когда же сверкает клинок у гортани,
Когда твои дни удалые на грани,

То станет молит о пощаде разбойник,
Ни день не проживший на свете достойно.

Бессильного в битве любой одолеет:
Бессильного видя и заяц храбреет,

Но разве такое пристало джигиту:
Такое к лицу проходимцу и плуту.

Мы их отпустили под честное слово,
Хотя заслужили расплаты суровой...

От шума борьбы и от шума атаки,
Пленённая тихо стонала во мраке.

Смотрел я и думал - красивая видно:
Похитить любую не очень солидно.

И думаю: будет кому-то женою,
Уже о судьбе я её беспокоюсь.

И с мыслями всякими так рассуждая,
Я к ней подхожу, ни на что не взирая,

И стал осторожно разматывать шкурку,
И тут я увидел такую фигурку!

Такую не видел я в жизни ни разу,
Мне трудно сейчас подобрать эту фразу.

Казалось, как будто светило не пламя,
А свет из очей вырываясь упрямо,

Во мне зажигал тот пожар негасимый:
Так грустные глазки сверкали красиво.

Как идол из камня на людной дороге,
Я стал недвижим и казался убогим.

И, вдруг, она резко дрожать перестала
И так побелела, и бледная стала.

Закрыла лицо ,от чего неизвестно,
Казалось, тут мысли мои неуместны.

А вдруг посчитала она, что мы хуже,
Чем те душегубы, и я неуклюже

Стараюсь её успокоить с опаской
Словами сочувственно, даже и с лаской.

Взглянула она на меня изумлённо,
Дрожать перестала, вздохнув облегчённо.

И тут осмелевши я стал говорить ей,
Со страстью в душе, соблюдая приличье,

Что девушка снова свободна, как ветер,
Что нету прекрасней девчонки на свете,

Что глазки её, как волшебное пламя,
Мне сердце сжигают любовью не раня,

Что мысль улетая на крыльях на небо,
За тайной вселенскою следует слепо,

И пусть она более нас не боится:
Захочет, пускай улетает, как птица...

Я взял её руку и вышел с пещеры;
Пусть небо увидит царицу Венеру!

Пусть месяц собой её лик освещает,
Пускай ей добра и любви пожелает...

Девчонка смотрела испуганным взглядом
На горцев лихих находившихся рядом.

Я знаками ей объясняю: не надо
Бояться джигитов в походных нарядах.

Но, вдруг она стала такой безразличной,
И, даже порою не в меру циничной.

Как женщина в горе, оставшись вдовою,
Скорбит по любимому, жалобно воет,

А день на четвёртый иссохшие очи
Её не заплачут: нет более мочи.

Вот также она не рыдала, не билась:
В бездушную сущность она превратилась.

Со взглядом стеклянным куда-то глядела,
На лошади смирной, как идол сидела.

Весь путь она грустно, уныло молчала,
Чего-то ждала, потому опасалась.

Я жестами ей объяснял, мол, не бойся,
Никто не обидит тебя, успокойся,

Но только старанья мои все впустую:
Они упирались, как в стену глухую.

Так с тяжестью в сердце в аул мы добрались,
И близкие тотчас к приезду собрались...

          ***

Прошло две луны, как она появилась,
Мечтою желанной во мне поселилась,

И стала звездою высокой, желанной,
Я жил, словно в царстве прекрасном, туманном.

В походы уже не ходил я с отрядом:
Всё время хотел быть с Таниею рядом.

Друзьям говорил, "Нездоров!", лицемерно,
И кашлял, чтоб было оно достоверно.

В охоту ходил спозаранку от скуки,
Но были все мысли о ней на досуге.

Все дни проходили в тревоге и муке:
Мы жили с ней рядом, но жили в разлуке.

Я ночью лежал на айване, как кошка,
Тайком я глядел в небольшое окошко.

И в свете луны на лице белоснежной
Сияла улыбка порою так нежно,

Что сердце моё от бессилья стонало,
Как будто девчонок вокруг было мало.

Как узник, пленённый её красотою,
Я думал, а может её я не стою:

Богиней прекрасной она мне казалась,
И в свете луны ещё пуще блистала...

О свадьбе отец говорил ежечасно,
Но, как я скажу, что она не согласна!

"Как только научится нашему слову!"-
Отцу говорил я, а он был суровым.

Любой бы женился на девушке силой -
Согласия ждал я красавицы милой.

Напротив жила она в доме у тёти.
В горах проводил я все дни на охоте.

Недавно газель мне попалась в ловушку:
Наивная дичь забрела на кормушку.

Кидалась и билась она, как волчица,
Как в лапах у рыси красивая птица.

Скрутил я её, повалил у лужайки,
Но тут я заметил, что мне её жалко.

Смотрела она умоляюще грустно...
Я помню сейчас то событие смутно.

Не видел я в жизни такого ни разу,
И я б не поверил такому рассказу.

Лежит, как убитая, слёзы роняет,
Как будто, кого-то она умоляет.

Бывает, и слабость так больно ударит-
Кипящей водою, как будто ошпарит.

Вдруг жалко мне стало её, как ни странно,
Бедняжка лежала, как труп бездыханно.

Решил отпустить свою жертву на волю;
Вскочила она, пробежала по полю.

Дойдя до опушки, назад повернулась,
Почуял в душе, как она улыбнулась.

Качнув головою, исчезла в тенёчке,
Весь день просидел я сражённый в тенёчке.

Порою мне кажется: сон мне приснился.
Быть может болезнью какой заразился.

Но, кажется, что-то в ней было людское:
Жемчужина сути- величье немое...

Вот также Тания в безмолвии чахла,
И с каждой минутой тревогою пахло.

Как птица чудесная в крошечной клетке,
Весною нам песни, что пела на ветке,

Она горевала и сильно страдала,
Всю ночь у окошка молитву читала.