Линия судьбы

Подушка сохранит пустые сны,
как первоклашка – стеклышки цветные;
царапины глухим глаголом «были»
годами заживать обречены...            
Ксения Хохлова
Ночь выдалась невыносимо тяжёлая, долгая-долгая, практически бесконечная, несмотря на то, что пролетела за одно нескончаемое мгновение: даже покурить было некогда.
Теперь можно присесть с закрытыми глазами, расслабиться, забыть о четырёх срочных операциях,  о мешках с окровавленными салфетками, изматывающей череде уколов и капельниц; о сердце, которое едва не выпрыгнуло из груди, когда пациент под наркозом запросто разорвал фиксаторы и соскочил с операционного стола.
Мало того, что реанимация могучего, но беспомощного тела потребовала массы агрессивной активности и с невероятной скоростью потраченных нервов, так ещё и хирург от потрясения грохнулся в продолжительный обморок.
В его кабинет сестра пришла обговорить неоднозначную ситуацию. Доктора не было.
На секундочку смежив веки, Галя мгновенно провалилась в подобие транса, когда голова идёт кругом, а ты падаешь в глубину бездонной пропасти спиной вниз.
Позвоночник стонал от напряжения, мышцы ног сводило судорогой, в голове царил странного характера вакуум; создалось впечатление, что где-то в черепной коробке образовалось несанкционированное отверстие, через которое пустота с противным шипением рвалась наружу.
Удивительным было то, что она как бы падала, но страшно не было, а в это время извне в то место, где обитают грёзы, взамен отторгаемой с неприятным шумом материи, мощно вливался сгусток потрясающе вкусной жизненной силы.
Галина Тимофеевна, изнурённая безмерной психической нагрузкой тридцатилетняя хирургическая медицинская сестра в состоянии близком к беспамятству отчётливо ощутила невероятный прилив энергии и крови к груди, внизу живота, вызванный странным видением: в неё мощными толчками входил тот самый пациент, которого они едва не потеряли.
У Корепанова, бывшего бойца спецназа, уволенного в запас по причине контузии и множественных боевых ранений, собранного некогда по кусочкам после взрыва мины, сдвинулся с места осколок, который прежде не решались оперировать.
Как всегда бывает в подобных случаях, обломок металла пошёл в атаку неожиданно, в пиковый момент сладострастия на интимном свидании: его привезли в клинику стыдливо прикрытого простынкой.
Боевое снаряжение любвеобильного кабальеро так и не успело разрядиться. Несмотря на невыносимую боль, могучее либидо здоровяка гордо топорщилось меж атлетически выглядящих бёдер как напоминание о непобедимости героического бойца даже в мирной жизни.
Готовить больного к операции пришлось Гале.
Может быть, и не было в том необходимости (операционное поле находилось в подреберье), но сестричка подошла к обязанности с максимальной ответственностью: растительность в паховой области была безжалостно истреблена и продезинфицирована, для чего у восставшего копья приходилось, то и дело менять положение, естественно вручную.
Корепанов корчился, извивался, напрягал надёжно зафиксированные по инструкции жилистые ноги и рельефный, возмутительно сексуальный пресс, мычал нечто нечленораздельное, сердился, – потерпи, родимый, так надо, ты же не хочешь, чтобы в раневую ткань попала гадкая инфекция, – ласково разговаривала с ним сестричка, удерживая восставшее орудие миниатюрной ладошкой.
Не трудно догадаться, что стандартная медицинская процедура закончилась густым вулканическим фейерверком эмоций страсти, после чего бравый солдатик погрузился в прострацию: то ли от боли, то ли по причине неожиданной глубины наслаждения.
Инцидент в операционной – прыжок пациента со стола и побег полководца с поля боя был срочным порядком засекречен. За подобное недоразумение недолго и за решётку загреметь.
Из блаженного оцепенения Галю вырвало прикосновение, – спасибо тебе, выручила. Должен буду, – устало произнёс Андрей Борисович, закрывая кабинет изнутри на два оборота ключа.
– Я не в претензии, Андрей Борисович. С каждым может случиться. Всех предупредил?
– Только ты осталась, – прошептал мужчина, нежно целуя сотрудницу в шею, – могу я рассчитывать на срочную медицинскую помощь?
– Мне бы поспать, Андрюша. Кто знает, что день грядущий нам готовит. Корепанов мужик мощный, но, богатыри тоже ломаются. Я здесь останусь, прослежу.
– Я быстро, мяукнуть не успеешь. Очень надо. Вопрос жизни и смерти.
– Относишься ко мне как к походной аптечке. У меня таблетка просрочена. Сегодня ничего не получится.
– Жаль. Я думал мы в ответе за тех, кого…
– Ты ничего не перепутал, Сазонов! В ответе – ты за жену, а она за тебя. Я сегодня уже похмелилась.
– Когда успела!
– Не когда, а с кем, Андрюшенька. Тебе такое в страшном сне не привидится. Сама не ожидала от себя такой прыти. Сдавай смену и вали. Будильник мне поставь. Часа два, думаю, хватит, чтобы оклематься.
Андрей Борисович постелил Гале на топчане, укрыл её пледом, но не удержался, запустил пятерню меж ног, – да ты и впрямь мокрая! Охренела что ли?! Ты чем на рабочем месте занимаешься, с кем, я тебя спрашиваю!
– Не шуми, меня беречь надо. Такая корова, сам понимаешь, всем надобна. Не беси, проваливай. С кем - с кем: с собой. Перенервничала, так бывает.
Будильник болезненно вырвал Галю из сна. Мутило.
Кое-как приведя себя в порядок, она побрела проведать Корепанова, который скоро должен был отойти от наркоза.
Больной вопреки прогнозу смотрел на неё в упор, – пить хочу.
– Нельзя.
– Мне, значит, нельзя, а тебе можно. Узнал, сестра милосердия. Не совестно?
– Обычная медицинская процедура. Разве моя вина, что ты такой впечатлительный? Дёрнула и поплыл.
– А ты дерзкая. Не боишься жестокой мсти!
– Смешно. Ну-ка сожми мне палец, боец. Ого-о-о!
– Тогда уж и ты мне того… сожми.
– Молчи, дурень, –  зашептала Галя, – я здесь в порядке общественного контроля. Смена не моя. То была производственная необходимость.
– А ты ничего, сладенькая, ладная. Ближе подойди, не обижу.
– Ой, описаюсь сейчас от страха. Говори, чё надо.
– Прикоснуться хочу, разглядеть, как следует. Мы же теперь, после того что между нами было, вроде как полюбовники.
– Ещё чего выдумал. Совесть поимей. Я при исполнении. И силы побереги. Оклемаешься – такое расскажу.
– Так смена не твоя. И не любопытен я до сплетен, а пощупать, там же, где ты меня, мечтаю. Забудь. Неудачная шутка. Я ведь видел, слышал всё. Ладно, не дрейфь: солдат ребёнка не обидит. Падать и вставать привычный. Иди ближе, иди, дай женским духом сполна насладиться. Ба, да ты никак…  чувствами же пахнет, любовью!
– Прекрати… те, Корепанов, а то я санитаров вызову. У вас швы могут разойтись!
– Напугала ежа голой попой. Да я за любимую женщину всех порву. Хоть спецназ вызывай. Вот погоди, снимут швы, такую серенаду тебе спою. У меня подобное вдохновение впервые. Замуж пойдёшь за меня, спасительница? Это ведь ты меня с того света вытащила. Лица не видел, а аромат неповторимый на всю жизнь запомнил.
– У вас, Корепанов, излишне впечатлительное воображение. Думаю, таких жён да невест у вас на каждой грядке пучок. Когда в город приходят гусары, в воздух летят не только чепчики, но и трусики с бюстгальтерами. Женщины – существа наивные, от визуальных эффектов загораются.
– Вот ты какого обо мне мнения! Приревновала что ли! Я ведь не железный дровосек: женщин люблю – не скрываю. По обоюдному согласию. Никакой жеребятины – исключительно здоровья для. А тебе предложение делаю, поскольку влюблён безоглядно.
– Так я и поверила. Ладно, больной, не отвлекайтесь от главного. Вам необходим позитивный настрой, покой, лечение и хорошее питание.
– Покой нам только снится. Я сладкое люблю. Пирожки… с повидлом, яблоки, – Корепанов жестом показал, что на самом деле имеет в виду и тут же пошёл в атаку, – сделай мне искусительница искусственное дыхание, иначе не выживу.
Галя покраснела, хотя застенчивостью никогда не болела, – над любопытным предложением обещаю подумать. Позже. Просьба приступить к немедленной реанимации оставлена без удовлетворения. Вынуждена оставить вас, Корепанов, на попечение специально обученного медицинского персонала. Настойчивее будьте. Кто-нибудь да откликнется. А я спать ужасно хочу.
– Ты меня неправильно поняла. Сегодня Игорь Станиславович, то есть я, как никогда серьёзен. Буду ждать… надеяться на лучшее. Дай хоть причёску понюхать, недотрога, в ручку чмокнуть. Я ведь только с виду азартный игрок и авантюрист, на самом деле – застенчивый романтик. Вот только предчувствие: до утра не доживу.
– Думать не моги. Зря что ли всю ночь тебя выхаживала!
– Звучит как признание в любви. Зовут-то тебя как, невестушка?
– Галина Тимофеевна.
– Душа поёт, Галенька. Прислонись щёчкой, не вредничай, громко петь не могу. Я в весеннем лесу пил берёзовый сок, с ненаглядной певуньей в стогу ночевал…
– Замечательная песня, Корепанов. Я её тоже обожаю. Да не про нас.
– Отчего же? Кто мне запретит… с невестой… в стогу. Не отнимай надежду, дай умереть счастливым.
– С чего бы вам умирать, Игорь Станиславович? У края могилы про любовь не вспоминают, к девушкам не пристают.
– Как сказать. Вот я, три десятка лет с хвостиком небо коптил: под смертью ходил, женщин любвеобильных, но не шибко разборчивых, мимоходом обхаживал, бывало слова нежные, на ушко шептал, хитрец, но, ни разу не пришлось влюбиться всерьёз. Только теперь понял: тебя искал. Веришь?
– Зачем я тебе?
– Не зачем, а почему. Влюбился, говорю, на полном серьёзе влюбился.
– Выживешь – поверю.
– Слово даёшь?
– Даю! Но на этом всё. Никаких вольностей. Швы снимем – тогда поговорим.
К вечеру у больного до критической отметки поднялась температура. Персонал суетился, собрали консилиум. Лабораторные исследования и клинические симптомы указывали на сепсис.
Трое суток Игоря Станиславовича выхаживали в реанимационном отделении. Галя приходила к нему, подолгу сидела, держала за руку, – ты чего, Корепанов, – слезливо скулила она, – замуж звал, а сам в кусты. Нечестно так. Я же поверила. Может у меня тоже… в первый раз. Ты только выживи, я тебе всё что хочешь, одного тебя любить буду. Думаешь, сама не хотела к тебе прислониться? Ещё как хотела. Ты мне сразу занозой в сердце воткнулся. Помнишь, обещала кое-что рассказать? Так вышло, стыдно признаться, я с тобой в том стогу, про который пел, ещё до того так переночевала – до сих пор от впечатления отойти не могу.
На четвёртый день стоило только Гале взять Игоря за руку, как он открыл глаза.
Узнал. Сразу узнал. Так смотрел, что слова казались излишней роскошью. А рукопожатие слабое. Это ничего: живой ведь. Любовь подождёт.
Соки чувствительные в крови у Галины сразу забродили. Теперь уже она не стеснялась ни мыслей шальных, ни нескромных желаний, – дай поцелую, родненький. Теперь не отпущу!
Женщина, романтический ресурс которой идёт на убыль, которая за нелёгкую, не вполне счастливую жизнь накопила критическую массу негативных впечатлений, миллионы выстраданных эпизодов: удручающих, обманчивых, тягостных, порой жутких, готова уцепиться за проплывающую мимо соломинку, не то, что за искреннее признание в любви.
Она не ходила – летала, не замечая никого и ничего вокруг. Только теперь она поняла, что такое настоящее счастье, хотя прикоснулась к нему с самого холодного края.
Галя забывала спать. Душа её, подстёгнутая воспалённым воображением, рисовала сказочные миры. Энергия из светящихся энтузиазмом глаз била ключом.
Когда Игоря перевели обратно в хирургическое отделение, домой она бегала лишь для того, чтобы переодеться и приготовить чего-нибудь вкусненькое любимому.
Днём они целомудренно держались за руки, повествуя друг другу о жизни до… до той операции, до удивительно странного знакомства: расскажи кому – усмехнутся или гадостей наговорят. Пусть уж причудливо нереальная история любви останется тайной.
Стоило Гале неосторожно положить руку на одеяло, как Игорь начинал хохотать, – не пора ли меня постричь?
– Смейся-смейся. Мне лично не до смеха было, когда кое-кто прямо в лицо кое-чем плевался.
– Я же профессионал, стреляю без промаха из всех видов оружия. Покажи, куда попал. Вот сюда? Это будет моим любимым местом. Представляю, что было бы, попади я не в щёку, а в глаз, например. Жить со слепой женой – так себе удовольствие.
Галя оглядывалась украдкой, чтобы убедиться в интимности переговоров, открывала рывком кусок одеяла, – так и знала, пойман на горячем.
– Как ты права, любовь моя. Проверь, живой или спит.
– Неудобно, мы ведь только начинаем знакомиться.
– Что касается меня, то да – был практически без сознания, но ты-то производила развратные действия, полностью отдавая себе отчёт в недопустимости несанкционированного проникновения в личное интимное пространство.
– Не докажешь. Я не нарушала моральных принципов. Меня заставили.
Так они пикировались до самой ночи, пока тишина в корпусе не заступит на дежурство.
Игорю было больно, но отказаться от удовольствия слиться воедино с женщиной, которую он впервые в жизни искренне назвал любимой, было выше сил.
Дверь изнутри палаты запирали ножкой стула. Страстные поцелуи плавно переходили в путешествие по бескрайним просторам затерянных в параллельных мирах интимных соблазнов. Весьма непросто было найти достойные позиции для нескромных эротических экспериментов. Странная эквилибристика нисколько не смущала незадачливых любовников.
– Как эту штуковину расстегнуть?
– Не напрягайся, сама сниму. Лежи, всё сама сделаю. Так не больно?
– Погоди, не спеши, дай к телу привыкнуть. Руки дрожат. Какая же ты… необыкновенная. Какая удача, что не кому-то, тебе выпало счастье интимную причёску мне делать. Лёжа не получается. Помоги на стул перебраться. Жаль, нельзя свет включить. Разглядеть хочется, запомнить.
– Наиграешься ещё. Вся жизнь впереди.
– Кто бы знал, сколько кому дней отмерено. Опускайся осторожно, я готов. Застынь, не двигайся. Чувствуешь! Я тоже.
Галя нарадоваться не могла. Наконец-то у неё есть надёжная защита, человечек, с которым  прошла через горнило боли, который всегда будет рядом. Впредь никто в целом мире не посмеет предложить воспользоваться её телом в качестве интимной примочки, средства от тоски или духовного лекаря.
Теперь у неё есть, кого лечить.
Вот только слова Корепанова несмотря на кажущуюся положительной динамику выздоровления, которая однажды дала сбой, оказались пророческими.
Расстались в тот день почти под утро: лежали, мечтали, наметили ворох хитроумных стратегических планов, на будущее… которого так и не не случилось.
Душа Игоря рассталась с телом во сне, перед самым обходом. На лице его навеки застыла счастливая улыбка.
Галя надолго превратилась в каменное изваяние. Такую линию судьбы она не способна была предугадать.