Если стану осой... Стихи. Камила Латыпова

Поэзия молодых. Камила Латыпова. Казань

***

Взлелею на дальнем-дальнем берегу
к тебе я нежность.
Елового цвета река
поцелует ледяным дыханием
руки мои и ноги.
Нагая душа устремится к тебе.
Верю, не прогонишь,
смоешь живой водой мои мучения.
И я возлюблю тину, ил и водоросли,
что нервами во мне проросли.
Дождусь и во сне оговорюсь:
мучь меня, мучь!
Меня нагайкой подгоняешь,
нагайкой отводишь беды
на дальнем-дальнем своём берегу каменном.
У меня здесь камыши, деревья-колышки, череды цветки –
не отцвести бы…
У тебя голыши, закат пламенный.
Возьму я ветку, ею буду грести
сквозь сливовую ночь по воде.
Эта ветвь как весло –
за него держусь из последних.
Кисельной полосой мой закат,
моя стихия стихов.
В эту ночь
всё держится на еловых и ежевичных окрестностях
наших душ,
наших душ,
нашей души.

***

Мне бы податься в Москву, да насовсем.
От кирпичных стен,
от сиротливых стен.
Крылатым метро обернуться:
нестись, нестись.
Креститься, перекреститься.
Откреститься ли, спастись?
Сети станций этих –
нити паука шелкопряда.
Я бы и рада их расплести,
да пряди – воздуха гряда.
Мне не видно жизни
из последнего ряда.
А на первых слепит,
и леплю образа вместо единого.
Как гончарный круг
Он из меня чеканит человека
Анчарный привкус губ, рук.
Чары убиты пращой –
проделка врага.
Рощи увиты железными берёзами,
на подоконнике звонкие солнечные мимозы.
Прощай,
в плащ оденусь,
с полчищами сольюсь.
Не солдатка, но кремлёвская кладка,
как кладбищенская ось.
Деревянные дощечки,
калачиком тело,
дочь под мальчика.
Туда иду, где прощения нет,
где кресты на церквях гаснут как спичка.
Московский приют,
на своих улицах гостья, а здесь уют.
Не потому ли, что гуляли до беспамятства,
повяли, как Устюг.

ПЁС

Сегодня листья перед окном
будто кованые,
чугунные.
Стволы и столбы,
как ржавые гвозди, вбиты
рунами.
Осенней копной поникли деревья
и рыжим псом завывают,
которого не было
и не будет.
В памяти крест
над оранжевыми, как облепиха, куполами,
гудящими и лопающимися в нас.
И сок их росой под кожу пролез.
Сумрачный лес
прошла до половины.
От гула лопнули перепонки.
В голове – избушка.
В избушке – половицы.
Половицы пословиц бабушкиных –
звонче колоколов.

ЕСЛИ СТАНУ ОСОЙ

Выживу, если стану осой,
выживу, если стану осой –
бумажной ли,
вымышленной ли,
живой ли…
Осой мне к тебе
долететь этим летом,
стукнуться в окно.
Смотреть,
как ты дремлешь.
Стать осокой во снах твоих,
росой на губах.


* * *

Памятник – грифель заточенный,
заточённый в небе
и в землю вбитый, как гвоздь.
Вдали,
вторит ему голубиными крыльями купол
Богоявленского собора.
Кирпичный стан
как тело атлета,
Атланта.
Плата и расплата талантом,
плата утратами.
Вселенский циркуль создал всё таковым:
цаплей собор,
у моря Булака –
булочная.
И верёвкой висят провода.
По ним троллейбусные рогатки…
Из них давно по мне ток
выстрелил гадко…
Трещит всё внутри,
как в телефоне-вертушке,
мерцают фонари-кормушки.
Памятник и собор –
между ними облаков узор,
как на платке у старушки.
Парижская коммуна:
окно, занавеска, бабушка,
впалые щеки, платок…
До сих пор по Булаку
летит твой прощальный звонок.

ЯСТРЕБ

Река ко мне плывет гранитная.
Волны – каменные.
Нитями ветви ивы вьются,
будто завядшие.
Ты словно отголосок мой,
словно мое заклинание.
Слова – застывшая рябь воды,
будто она заиндевевшая.
Будто вершины не мои были,
и сбит насмерть ястреб.
В костре речном,
выстрелом в глазницы
ястреб пал ниц.
Насмерть ястреб.
Будто вершины не мои были,
и сбит насмерть ястреб.
Словно в кулак скрутил его ветер
и ударил о небо.
Стерёг он свою свободу,
да от тревог не остерегался.
В воздухе друга, не врага чуял,
ничего не боялся.
Будто вершины не мои были,
и сбит насмерть ястреб.
В костре речном
выстрелом в глазницы
ястреб пал ниц.
Насмерть ястреб.
Очнулся под гранитной рекой,
да и вскрикнуть не успел.
Своих песен не допел,
к своим не поспел.
Насмерть ястреб.
Насмерть ястреб.
















.