Глава 6. Вольный воздух Европы

На редкой литографии Митрейтора мы видим молодого, с шегольски закрученными усами, одетого по берлинской моде Бакунина, вальяжно откинувшегося на спинку стула. Сам по себе факт заказа литографии миниатюристу, рисовальщику, литографу Генриху Дитлеру Митрейтеру, который обучался в Копенгагене в Академии художеств, наглядно характеризует амбициозные планы Бакунина на будущее. Молодые люди могли быть знакомы, поскольку Митрейтор с 1836 г. жил и работал в Москве и Петербурге. Однако объектами его литографий были важные генералы, оберполицмейстеры, члены великокняжеских фамилий, а не малоизвестные русские философы – дилетанты, каким был Бакунин в 1843 году. 
Вольный воздух демократии и либерализма кружил голову молодого Бакунина почти девять лет с 1840 года — отъезда в Германию для учебы в университете, до ареста немецкими жандармами в 1849 году в качестве одного из руководителей антиправительственных выступлений.      
Вопреки воле отца уехав из родового имения для занятия науками, Бакунин вскоре увидел, что Москва — не та обетованная страна, куда влекло его душевное стремление. Вся эта московская кружковщина не удовлетворяла возросших амбиций деятельной молодости. Бакунину кажется, что только в Берлине он добьется осуществления своих замыслов и найдет «единственное верное средство», которое поможет ему достигнуть профессорского места.
В 1840-м, году в двадцать седьмом от рожденья, Бакунин несмотря на тщетные попытки выпросить у своего отца денег для поездки за границу, для того чтоб слушать курс наук в Берлинском университете, и почти потеряв надежду на поездку, он обратился с просьбой к Герцену, с которым недавно познакомился. Герцен согласился ссудить денег для поездки в Европу. 29 июня 1840 года Бакунин, подстрекаемый честолюбивыми мечтами, одинокой фигурой маячил на палубе парохода уносившего его к новой жизни, один только Герцен провожал его до Кронштадта.
Едва пароход вышел в море, как был встречен таким шквалом ветра с дождем, что капитан был вынужден повернуть обратно, что по русской традиции дурной знак — не будет доброй дороги. Возвращение произвело на Бакунина удручающее впечатление, он с тоской смотрел, как снова приближался петербургский берег, который он думал покинуть на долгие годы, а возможно и навсегда. «Я оставил его, — вспоминал Герцен, — и мне все еще помнится его высокая, крупная фигура, закутанная в черный плащ и поливаемая неумолимым дождем; помнится, как он стоял на передней палубе парохода и махал мне в последний раз шляпой, когда я входил в поперечную улицу». Но вот Бакунин в Германии и студент Берлинского университета, в котором он проучился лишь полтора года, не закончив, как и в Михайловском училище полного курса наук, всеми помыслами уйдя в изучение германской философии.
«В 1840-м году, в двадцать седьмом от рожденья, — вспоминал Бакунин, — я с трудом выпросился у своего отца за границу, для того чтоб слушать курс наук в Берлинском университете. В первом году моего пребывания за границею и в начале второго, я был еще чужд, равно как и прежде в России, всеми политическими вопросами, которые даже презирали, смотря на них с высоты философской абстракции; мое равнодушие к ним простиралось так далеко, что я не хотел даже брать газет в руки».
Познакомившись вскоре с доктором Арнольдом Рюге (Dr. Arnold R;ge), издававшим тогда «Die deutsche Jahrb;cher», журнал, находившийся в это время почти в таком же переходе из философии в политику, Бакунин в конце 1842-го года пишет для него философски-революционную статью под заглавием «Die Parteien in Deutschland», под псевдонимом Jules Elyzard (Жюль Элизар); но как только появилась эта статья, журнал, вероятнее всего по стечению обстоятельств, был запрещен. Вышеупомянутая статья в «Deutsche Jahrb;cher», знакомство с Рюге и с его кружком, особенно дружеская связь Бакунина с Гервегом (Hеrwegh), который громко называл себя республиканцем, — все это обратило на него внимание русского Посольства в Дрездене, заговорившего о необходимости возвращения Бакунина в Россию.
Герцену, внимательно следившему за европейской литературой, попала в руки книга этого журнала, и ее зная, что автор статьи Бакунин, он сделал в своем дневнике следующую запись: «В одном из последних нумеров была статья Жюля Элизара о современном духе реакции в Германии. Художественно превосходная статья. И это чуть ли не первый француз, которого я знаю, понявший Гегеля и германское мышление. Это — громкий, открытый, торжественный возглас демократической партии, полный сил, твердый в обладании симпатий в настоящем, и всего мира в будущем; он протягивает руку консерватистам, как имеющий власть, раскрывает им с неимоверной ясностью смысл их анахронического стремления и зовет в человечество. Вся статья от доски до доски замечательная». Статья же не только выдвинула Бакунина (в образе Жюля Элизара) в первые ряды революционной демократически настроенной молодежи, но и обратила на него внимание германской жандармерии.
В силу живости характера и необузданного темперамента возможную депортацию в Россию, о которой вскоре зашла речь, Бакунин сравнивал со смертью, тогда как в Западной Европе перед ним открывался бесконечный горизонт возможностей. Гервег, а вместе с ним и Бакунин, оставили Германию и отправились в Швейцарию, где с января 1843-го года поселились в Цюрихе. 
Здесь он познакомился с знаменитым революционером — портным Вильгельмом Вейтлингом, автором нашумевшей в то время книги «Человечество, как оно есть и каким должно быть». Небезынтересен факт, что Карл Маркс считал Вейтлинга одним из своих учителей в вопросах организации рабочего движения. Безобидной характеристики «Великолепный парень», — как отзывался о молодом русском в одном из писем Вейтлинг — оказалось вполне достаточно, чтобы и швейцарская полиция заинтересовалась личностью этого парня — Михаила Бакунина. Та заботливость, которую полиция стала проявлять по его адресу, настолько обеспокоила Бакунина, что он поспешил с максимально возможной скоростью убраться из свободолюбивого швейцарского кантона.   
Некоторое время начальник русской полиции, внимательно следивший за похождениями Бакунина за границей, полагал, что непокорный гражданин сам образумится. Было приказано, чтобы старик Бакунин сыну денег не посылал, а Михаилу Бакунину предложили вернуться в Россию, для учреждения над ним полицейского надзора — иначе ему грозили ответственностью «по всей строгости законов». Приказ этот застал Бакунина в Берне, в Швейцарии. Он, как сообщается в донесении из Берна, «принял объявленное ему приказание с должным уважением», выдал соответствующую расписку, и клятвенно обещал вернуть имевшийся у него заграничный паспорт, которого, как назло, при нем не оказалось, а также покорно возвратиться в Россию. Но, покинув гостеприимные стены русского посольства, в тот же вечер, не теряя драгоценного времени, Бакунин скрылся из Швейцарии.
О похождениях Бакунина был составлен 16 марта 1844 г. всеподданнейший доклад, по прочтении которого император «повелеть соизволил» сообщить министру юстиции для отдачи надлежащего распоряжения, дабы Бакунина «подвергнуть ответственности по силе законов». Граф Бенкендорф, шеф жандармов и начальник III отделения, распорядился уведомить все русские консульства и миссии, чтобы «они о качествах Бакунина предварили правительства всех земель, где будет он жительствовать». Министр юстиции сделал соответствующее предложение правительствующему сенату. В результате «С.-Петербургский Надворный Уголовный Суд мнением 27 апреля и Палата Уголовного Суда решением 13 июня 1844 года присудила Бакунина за бывшее упомянутое преступление к лишению всех прав состояния и ссылке в Сибирь в каторжную работу с тем, чтобы имение его было взято в секвестр».
Правительствующий Сенат, рассмотрев это дело 26 октября, «решительным определением заключил: отставного прапорщика Михаила Александровича Бакунина, согласно с решением судебных мест 1 и 2 инстанции, лишив чина, дворянского достоинства и всех прав состояния, в случае явки в Россию сослать в Сибирь, в каторжные работы, а имение его, какое окажется где-либо собственно ему принадлежащим, взять на основании 271 ст. XV тома Свода Законов Уголовного, теперь же в секвестр». Судьба «отставного прапорщика» была решена, пути к возвращению в Россию отрезаны. Отныне он делался эмигрантом, одним из тех международных изгнанников, которые, скитаясь из страны в страну, считали единственной своей обязанностью, главнейшим делом своей жизни — разжигание тлевших искр революции. Еще до этого решения Бакунину стало ясно, что в Швейцарии дольше оставаться невозможно.