Не каждому дано

Когда земля уходит из-под ног.
Ложится мир всей тяжестью на плечи.
Счёт на секунды от последней встречи.
И море слов, и оправдаться нечем.
И что ни делай - всё один итог.
Смолчать. Сдержаться. Только я не смог.
Остановиться. У открытой двери.
Обнять тебя. Не осознав потери.
Как трудно не отчаяться и верить,
Когда земля уходит из-под ног.
Сергей Фаттахов
– Никита, выручай, – слезливо скулила Вика Гурина, подруга детства, работающая после недавнего конфликта на прежнем месте в его консалтинговом агентстве ассистентом делопроизводителем, – понимаешь, я втрескалась… я очарована им до потери пульса, до психотравмы с сотрясением мозга. Северьян такой милашка. Представляешь, у него фамилия Барышников, как у великого танцора. И вообще…
Последнюю фразу женщина произнесла с придыханием, с мольбой прикладывая руки к груди, вывалив скороговоркой кучу ненужной романтической информации.
На зону декольте и грустные оленьи глаза сотрудницы Никита Данилович не мог смотреть равнодушно никогда: он был безнадёжно влюблён в эту удивительную малышку с тринадцати лет. Ему ли было не понять муки неодолимой страсти.
– Виктория Леонидовна, вы не заметили, это служебный кабинет. Личные вопросы в нерабочее время. В половине шестого приглашаю вас на ужин. Там и обсудим.
– Не понимаешь, да… не хочешь услышать! У меня шторм в голове, мерцающие точки перед глазами, шелест осенних листьев под ногами, музыка летнего дождя в брызгах радуги. Ты влюблялся когда-нибудь? Хотя, о чём я! У тебя мозг заточен на аналитику, на финансы, на инвестиции. Вы же, мужчины, ненормальные: ничего кроме бизнеса не видите.
– Не скажи… те, Виктория Леонидовна. У меня тоже есть нереализованная мечта, я тоже до неприличия сентиментален. Да, у меня есть сокровенная тайна. Пытался запереть её в пещере грёз, но, увы… неудачно. Освободите кабинет… пожалуйста, мне нужно работать. Вам, на что очень надеюсь, тоже.
– Та-а-к, да… разве тебе, бездушному. самоуверенному цинику, понять, что чувствует эмоциональная женщина, потрясённая неукротимой энергией романтической страсти! Помнишь хоть, как звучит, чем пахнет звёздная ночь в июле… а вкус черешни на губах… помнишь? Я околдована трепетными благоговением, волнением в ожидании чуда, эмоциями особенного, восторженного состояния, а ты меня на “вы”! Вот уже неделю я бегаю во сне босиком… по росе скачу как ненормальная, ловлю ртом хрустальные дождинки, слушаю волшебные трели соловья, наблюдаю за полётом шмелей, мотыльков, стрекоз, боясь спугнуть очарование момента. Я так счастлива, так люблю жизнь... что хочется закрыть глаза… и умереть.
– Замечательно. О деталях похоронных мероприятий всвязи с репетицией твоей кончины, о фейерверках закатов, ярких рассветных шоу с участием соловьёв и жаворонков, и о чём только заблагорассудится, поговорим позднее. В семнадцать тридцать… я закажу столик в кафе.
– Не изображай из себя дерево дубину, Никита Данилыч. Я сама приглашу тебя… когда выполнишь одну мою просьбу.
– Хорошо! Излагай… конспективно, кратенько. Только суть.
– Вот. Ты же знаешь, я живу с мамой. У неё радикально консервативные взгляды на всё, что связано с отношениями мужчины и женщины. Привести Северьяна домой я не могу в принципе. Она не поймёт. Мне необходимо поговорить с ним в волнующей интимной обстановке: он, я, тихая трогательная музыка, свет оплывшей свечи, щекочущая нервы пульсация сближения в неторопливом ритмичном танце. Дрожащие руки на моей талии, влажные губы со вкусом черешни…
– Викторя, зачем же пересказывать мне сюжет пространного дамского сериала? Я просил – коротко и ясно, в двух словах.
– Мне нужны ключи… от твоей холостяцкой берлоги. На один единственный вечер.
– Плавно перетекающий в ночь, где кто-то с кем-то будет танцевать нагишом, шелестеть новенькими простынями и разводить бабочек… в животе. Так, кажется, описывают неистовую страсть в бульварных романах. Забавно. Почему же с подобной, гм-гм… с пикантной, весьма щекотливой интимной инициативой, Виктория Леонидовна… да, вот… почему вы обратились с этой просьбой именно ко мне, к мужчине, более того, к своему начальнику?
– И другу. Надеюсь, ты об этом не забыл!
– И ещё два весьма интересных вопроса… весьма конкретных, сбивающих, так сказать, с толка. Относительно персоны, естественно… как бы это деликатно выразиться, претендента в фавориты. Первый – ваш… сердечный друг, он альфонс, жиголо, бомж… как назвать мужчину, который не может пригласить… возлюбленную… в более интимное место? И второй – где в этот трогательный момент созерцать звёздное небо буду я?
– Не имею представления. У меня голова идёт кругом. Ты же мужчина. Придумай что-нибудь. Сними номер в гостинице. Переночуй у любовницы, наконец.
– Я всю жизнь люблю только одну женщину. Боюсь, она не очень обрадуется, если попытаюсь напроситься к ней с ночёвкой.
– Познакомишь? Пойми, Никита, это же моя заветная мечта, моя стратегическая инициатива. Как я могу напрягать мужчину, которого сама пригласила на свидание!
– Час от часу не легче. Ты… его… сама. Любопытно взглянуть на это… на это чудо. То есть, ужин в компании старинного друга ты отменяешь, аннулируешь, в пользу героя пикантной новеллы. Так, значит, слушать в сумерках трель соловья, наблюдать за мерцанием звёзд и светляков, слушать шум волн в ночной тишине, дышать ароматной прохладой, то есть всю первую часть изложенной мне с чувством мечты, ты предлагаешь играть мне. В гордом одиночестве. А второй акт, собственно, сам любовный водевиль, на моих простынях, исполнит мастер.
– Верещагин, не будь букой. У нас с тобой было детство, полное приключений, юность с песнями у костра. Помнишь, как мы угнали у сторожа лошадь, как катались на ней без седла до самого утра? А наводнение в чужой лодке. Мы утащили три рыбины из чьей-то сети, уплыли на остров, варили уху, наелись до отвала, заснули в обнимку, замёрзли как цуцики, согревали друг друга, потом гребли домой в полной темноте. Было так здорово… так романтично, так страшно. Да у нас столько всего было, столько.
– Ты забыла… мы целовались с тобой на том острове.
– Скажешь тоже. Просто баловались. Правда, потом – на выпускном, мне показалось, что ты целовал меня по-настоящему. Впрочем, стоит ли вспоминать, это было в другой жизни.
– Я бы и сейчас не прочь повторить подобную шалость.
– Ха! Да целуй, сколько влезет… потом, когда-нибудь. Только предупреди заранее. Но сначала ключи.
– Ладно, подумаю, до конца рабочего дня достаточно времени.
– Слушай, Верещагин, а что ты там про мечту говорил, про тайну, которую куда-то там спрятал, это что-то детское?
– Так, блажь, не бери в голову. Может, я лучше тебе номер в гостинице сниму?
– Ещё чего, это же пошло! Сева может подумать, что я… что я женщина лёгкого поведения.
– Думаю, ты сумеешь в любой обстановке дать понять, что характер у тебя, как и моральный кодекс, которому следуешь неизменно, назвать экстравагантным и легкомысленным не получится. Ты у нас кремень. Вика, что-то в твоей просьбе смущает меня, раздражает, настораживает. Выходит, что ты, как бы мягче выразиться, напрашиваешься, компрометируешь себя, провоцируешь на экстравагантное… на дерзкое поведение. Скажи честно, ты придумала своего Северьяна, ты совсем его не знаешь. Давай лучше поужинаем, обсудим. Роковые ошибки – это ненужная боль, это разочарование, если не катастрофа.
– Никита Данилович, мы с тобой друг о друге всё знаем. Скучное это занятие – ужинать просто так, когда судьба предлагает сыграть на божественной скрипке. Обещаю, следующая очередь –  твоя.
– Что ты имеешь в виду, что мой номер шестнадцатый, или двадцать пятый?
– За те полгода, что мы не виделись, после того как я попала в беду, я страдала, в отчаянии написала целый том, около двухсот стихотворений, два десятка песен. Буду читать тебе все, буду петь, хоть до самого утра. Хоть трое суток подряд. Ключи…
Никита смотрел на женщину, которую любил больше всех на свете, только признаться в этом, не смел, с надеждой, что это нелепый розыгрыш, что сейчас она рассмеётся, скажет, что пошутила.
Неужели Вика не видит, как он смотрит на неё, как из кожи вон лезет, мечтая быть рядом?
Его основательно трясло, но отказать любимой в просьбе не было сил. Она могла понять  признание в романтических чувствах превратно.
В служебном сейфе лежал дубликат ключей, но отдать их Вике – обокрасть себя, предать собственное светлое чувство. Это по большому счёту сводничество.
– Во сколько я должен уйти?
– Не знаю точно. Это будет экспромт, Сева пока ничего не знает. В смысле, я его обнадёжила, но детали не раскрывала, потому что сомневалась, получу ли согласие от тебя. Мы немного попасёмся в парке, нагуляем всякий разный аппетит, проникнемся очарованием момента, почувствуем неодолимое желание поделиться друг с другом тайной и тогда. Я так счастлива! Да, обещай открыть мне то сокровенное, что безуспешно пытаешься от себя спрятать. Вместе мы справимся, обещаю.
Верещагин посмотрел на Викторию так, что другая женщина разрыдалась бы у него на плече. Другая, но не она. Вика была в очередной раз ослеплена и обманута собственным воображением.
– Так вот, Никита Данилович… мне нужно сначала почувствовать острую необходимость… остаться с ним наедине, поделиться по-настоящему личным, желание доверить, довериться.
Ты же знаешь – я неисправимый романтик. Самое важное для творческой личности – гармоничная композиция волнующих событий, пикантный, но не вульгарный сюжет изысканного пиршества близости, эмоциональное и духовное наполнение обряда посвящения, когда всё-всё начинается с возвышенных чувств, а не с инстинктов.
Чарующая мелодия любви, атмосфера нереальной таинственности, ускоряющийся темп интимного сближения, эффектные штрихи финального поединка. Здесь важно всё: замысловатая интрига, безумный полёт фантазии, яркие краски, много-много красок, объёмный антураж, запахи, звуки.
Я всё продумала.
Самая лакомая составляющая любовного приключения – предвкушение наслаждения, ожидание чуда. Представляешь – объёмная психологическая картинка, трепет сладостного томления, связанный с неизвестностью, с неожиданным открытием, с новизной. Секс – награда для мужчины, а не добыча.
– Что-то страшновато мне за тебя. Открытия… знаешь ведь про ящик Пандоры. Открыть легко, что потом со всем этим делать – вот вопрос. Вижу, чувствую, неуверенна ты, так ли Сева хорош, каким вообразила его, готов ли он сделать усилие, чтобы твои романтические побуждения, всё это наполнение, эффектные штрихи и антураж воплотить в реальность. Жизнь – не песня, не спектакль, не феерия.
– Ну-у-у… где-то что-то настораживает, чисто женское, неосознанное. Скорее, просто осторожничаю. Ты же знаешь – я дважды выскакивала замуж. Оба романа начинались с неземной любви, со сказки о вечном и бесконечном счастье.
Любовь питается безграничным доверием, магнетизмом единения, внутренней магией, а брак… брак, счастливое семейное долголетие – это навязанные долгосрочными обязательствами социальные роли, которые держатся на ритуалах, на лицемерной морали, на умении подчиняться и угождать.
В замкнутом пространстве, лишённом атмосферы свободы, под гнётом искусственной гравитации, я задыхаюсь.
Когда пойму, что выбирать больше не из кого, и незачем – отдамся, без каких либо условий, исключительно тебе.
Никита покраснел, отвернулся. Вика была так увлечена новым романом, что не заметила его волнения.
– Мне показалось, нет, я почти уверена, Северьян исключительный, лучший.
– Показалось, почти, неосознанная тревога. Кто он, бес его задери!
– Не знаю. Просто мужчина, но особенный, такой…
– Ладно, оставим опасную тему. Отзвонись минут за двадцать до визита, я уйду. Продукты купить?
– Закажу доставку.
– Ты закажешь!
– Ну да, кто же ещё. Держи за меня пальцы крестиком. Так хочется, чтобы получилось, чтобы срослось.
– Что именно?
– Счастье конечно. Любовь.
Виктория прижалась к Никите, пустила слезу.
– Почему мне всю жизнь не везёт, может, я какая-нибудь неправильная!
– Мне так не кажется, ты лучшая… из всех, кого знаю. И да, слишком смелые грёзы, чтобы принять нарисованный тобой сюжет за реальность, – сказал он, – буду ждать, когда кроме меня тебе некому будет довериться.
– Какой же ты глупый, Верещагин. Мы друзья – это больше чем любовь. Знаешь, сама не понимаю, что со мной не так. Короче, нет наверно любви… после секса. Во всяком случае, у меня почему-то так.
– Зачем торопить события? Насладись изысканным лакомством конфетно-букетной аномалии, напейся досыта пьянящего зелья романтического периода. Гурманы утверждают, что смысл наслаждения не в самом блюде, в ярком послевкусии.
– Проверить хочу. Себя, прежде всего, проверить. Есть ли жизнь на Марсе. Сомневаться начинаю, что любовь вообще существует. Влюбляюсь, влюбляюсь… каждый раз невпопад.
– Тебя интересует факт функционального феномена этого состояния или определённая форма интимной коммуникации? Проблема в том, что мужчина и женщина одними и теми же словами называют несопоставимые понятия. Для женщины важнее эмоции, для мужчины ощущения. Он стремится, как можно дольше пребывать в невесомости, она – приземлить партнёра с предельно допустимыми значениями гравитации.
Как думаешь, природа может одновременно удовлетворить запросы одного и другого?
Неземная любовь – миф. Сама сказала, что азарт, предвкушение чуда, увлечённая игра в поддавки гораздо важнее физической реализации гормональных атак. Причина неудач в любви – в непомерном ожидании возможного вознаграждения, в комплексном э-го-из-ме.
– Верещагин, зачем ты читаешь мне лекцию по психологии? Не учи жить, помоги материально.
– Сколько?
– Чего сколько?
– Сколько денег тебе нужно для полного счастья?
– Не в этом смысле, Никита. В настоящий момент мне достаточно ключей… и доброго слова.
– Ключей, заметь, от квартиры, где деньги лежат. Пользуйся моей добротой. Но учти – я реально, а не фигурально, ревную. Ты мне дорога, но не как память – как женщина.
– У тебя сейчас было такое странное выражение лица, Верещагин. Если бы я тебя не знала столько лет, подумала бы, что влюбился.
– Так и есть, Вика, так и есть. Считаешь, я не способен любить?
– Это мы обсудим позже. Дай с мыслями, с чувствами собраться.
Вика смачно чмокнула Никиту в щёку, – я побежала. Ты – настоящий друг.
Верещагин убежал с работы почти за час, заверив секретаря, что отправляется на встречу с потенциальным клиентом, договорился с соседкой, Марией Егоровной, о помощи в приборке.
В суете приготовления, чтобы не отвлекаться, Никита привычным движением перевёл смартфон в беззвучный режим.
Оставалось проветрить квартиру, дождаться сигнала к эвакуации и исчезнуть с чувством позорного унижения и полной беспомощности.
Телефон молчал. Точнее, Никита не услышал зуммер.
Он переживал, нервничал, даже закурил. Чтобы смягчить шок отправился лечить приступ меланхолии на лоджию, хотя больше года как избавился от пагубной привычки дымить.
Скажи кому, что собственноручно устроил романтическое гнёздышко для любимой, у которой будет свидание с кем-то другим, возможно в собственной постели, любой покрутил бы указательным пальцем у виска.
На столе, застеленном льняной скатертью, стояла бутылка вина, бокалы, виноград и тарелка с сыром. Горели две свечи. В вазе – срезанные цветы.
Притворяться недотрогой Вика не планировала, старания друга оценила сполна.
Лоджия оказалась открытой, что говорило о том, что Никита торопился покинуть помещение.
– Наверно увидел в окно, – решила она, – какой же Никита заботливый, – и заперла дверь балкона.
Верещагин дёрнулся было выйти, но посчитал, что обнаруживать себя неловко, тем более что у любимой женщины были определённые, возможно не совсем скромные интимные планы. Проблема в том, что в октябре холодные вечера, а он не одет.
Хорошо хоть телефон с собой. В случае чего можно позвать на помощь.
Подглядывать и подслушивать было стыдно, дрожать с закрытыми ушами и глазами – неудобно. Взор то и дело соблазняли откровенные кадры интимного свидания.
Никита всё слышал, кое-что видел.
Несмотря на то, что сценарий откровенного спектакля разворачивался в довольно целомудренных рамках, его терзала душевная боль.
Самодовольный хлыщ, которого Вика даже разглядеть, как следует, не успела, дерзко нарушал правила этики: нагло прикасался к её груди, целовал, где вздумается, стремительно приближая финальный момент трагедии.
Форточка оставалась открытой, потому слышно было почти всё.
Никита всматривался в сумерки, желая понять, есть ли хоть малая возможность беззвучно исчезнуть с балкона.
Цифра тринадцать, если считать этажи, и сорок метров пустоты под ногами ясно давали понять безнадёжность подобного предприятия.
Ирония положения усугублялась возмутительной настойчивостью кавалера, которого теперь, когда женщина дала понять, что готова, хоть и не сразу, уступить, неудержимо расширял зону влияния, о чём свидетельствовала кокетливая возня, звуки интимной борьбы, пока шутливой, но нетерпеливой и всё более бесстыдной.
Было слышно, как Вика отбивается, остужая атаки неудобными вопросами, заставляя темпераментного поклонника торопливо, невпопад отвечать, не вслушиваясь в суть откровений и вопросов. Он торопился получить бонус.
Никита слышал едва ли не каждое слово рискованной игры, финал которой был предрешён заранее.
Северьян наступал, Вика всё менее активно защищалась. Похоже, ей нравилась неприличная забава.
Одежды на ней оставалось всё меньше, сопротивление свелось на нет.
В этот момент настойчиво зазвонил телефон любовника.
– Тебя, – учащённо дыша, сказала Вика, – ответь.
– Не хочу.
– Вдруг что-то важное.
– Плевать, не до этого.
– Дело твоё. Тогда, давай выпьем.
Интонация голоса Вики свидетельствовала о том, что страсть по какой-то причине остывает. Никита чувствовал – что-то пошло не так.
– Ответь.
– Барышников слушает.
– Работаю. Да, тот самый проект.
– Какого чёрта, мне некогда!
– Кто она, – почти равнодушно спросила Вика, – жена, любовница?
– Начальство… ну, жена… и что с того?
– Я про себя всё рассказала, ты соврал. Одевайся. уходи.
– Динамо решила крутить, мокрощёлка!
– За кого ты меня принимаешь?
– За девку, которая не в себе, оттого, что хочет трахаться.
– Браво. Будешь насиловать? Рискни.
Никита набрал её номер.
– Вика, ты случайно закрыла меня на лоджии. Извини. Помощь нужна?
– Сейчас открою.
– Так ты чего, сука, подставить меня хотела, – завопил идеальный любовник Северьян, – зря ты так! Ходи теперь и оглядывайся.
– Я рада… что вовремя разглядела в тебе козлика. Не пыли, ничего ты мне не сделаешь. Даже жены боишься. Иди уже, горе-любовник.
Северьян с опаской посмотрел на Никиту, мужчину с торсом атлета и суровым взглядом.
– Зря ты так. Думаешь, этот простит… ага, держи карман шире! Передаю из рук в руки, нетронутую, даже трусики при ней, правда, мокренькие. Пользуйся, угощаю! Девочка горячая, сладкая, только дура.
Никиту переклинило. Ринулся было в бой, но Сева оказался шустрее: просвистел, как фанера над Парижем, только его и видели.
– Останешься, – неуверенно спросил Никита, с надеждой глядя на Вику.
– С удовольствием. Жаль, гитары нет. Не люблю ходить в должниках.
– А целоваться любишь?
– Думаешь, забыла? Много чего вчера наобещала. Не всё сразу, но… давай потанцуем. У меня замечательное, если честно, настроение. Ты мне глаза открыл.
– Хочу кое-что тебе показать. Тот самый секрет. Открой вон ту створку шкафа.
– Мне не придётся об этом жалеть?
– Зависит от того, что увидишь и как воспримешь. Не каждому дано так щедро жить…
– Друзьям на память города дарить?
– Гитара! Никита, ты научился играть?
– На оборотной стороне послание в будущее. Или в настоящее.
– Вика, я тебя люблю. Это то, о чём я подумала?
– Прости, не решился сказать раньше. Такой уж я… неправильный.
– Ты совсем ненормальный, да! Столько лет молчал. Я думала, мы просто друзья. А с друзьями… с друзьями нельзя… испытывать судьбу. Или-или, других вариантов нет. То, что здесь написано, это правда!
– Ещё какая. Сомневаешься?
– Даже не подумаю. Но ведь ты всё видел. Мне так стыдно. У меня ощущение, что я тебя предала.
– Меня эта ситуация устраивает. Предлагаю начать переговоры с поцелуя. Должны же мы друг перед другом покаяться, навести мосты. Я люблю тебя, Виктория Леонидовна.
– Неужели ты это сказал! В скверную я тебя втянула историю. Простишь!
– Не обсуждается. У меня для тебя ещё сюрприз – две путёвки в дом отдыха на Камчатке в Паратунке. Не представляешь, какая там природа, какой антураж. Не знаю почему. Но я верил, что ничего у тебя с Северьяном, имя-то какое противное, не получится. Выходи за меня замуж.