Он приходил

Вечер привычно улёгся у ног бездомной собакой. Человек не знал, что с ним делать. Чувства будто не слушались. И этот, живой, в сущности, вечер, нарисованный синевой дальних деревьев, проглядевших время за последним кварталом небольшого города, был не нужен.… Любить его сил не хватало.
Да и зачем?! Раньше любовь селилась внутри -  по краю длинных фраз, обращённых к кому- то или на остриях  ослепительных эмоций, прокалывающих всевозможные препятствия.
« Сейчас я разберу постель, забуду про вечер, как недопитый стакан чая лет двадцать тому назад,  Ненависть, любовь,- специи,  хранящиеся в жестяной коробке сознания. Они ненужны! Я давно не пользуюсь ими. Мир не требует моего отношения к существующей реальности. Вот и ныне она хрипит пьяным малолеткой за окном. Для меня всё живое умерло. Звуки,
смыслы – не для моих ушей и сердца».
Первая линия сна похожа на ограбленный дом, ничего непонятно. Компоновка помещений напоминает рисунок сумасшедшего.
«Ну что ж я тоже отдохну от ума, есть много причин сомневаться в его присутствии. Он – запоздалым журналистом зеркалит прошлое, выискивая
невоплощённые возможности и стравливая события, когда ничего невозможно изменить. Он всегда ошибается и лжёт – заковыристо, порой даже интересно….»
Человек проснулся рано.
«Я прошлый вечер ещё не выгнал из прямоугольника скучной комнаты,- уже утро ломится с бройлерами пухлых облачков и навязчивым любопытством синелобого неба – переростка».
Мужчина  со вздохом поднялся с нагретого места – так тень отрывается от родимого асфальта и двигается в нужном направлении, бездумно, удивляя равнодушием весеннюю симфонию. Май  вчера показал все свои способности:  ретиво зажёг зелёные огоньки  на кустах у подъезда. Листья, люди, что о них сказать?
Второй раз засыпать гораздо труднее. Лифт за стенкой выстукивает вертикальную морзянку. Попытки заснуть продолжались около часа.
Помогли только бируши и то, скорее психологически. Желающий скрыться от реальности,   запрыгнул в уходящий поезд утреннего безразличия. Он так хотел оттянуть неизбежный момент,- целоваться с пустотой обыденности, что готов был хоть камнями себя завалить. Начало, конечно, было пропущено. Подмалёвок – предтеча спасительной иллюзии медленно растекался по сырой поверхности белого листа. Ещё пара удачных усилий…
Утро в старой квартире,  откуда  нынешний сновидец съехал лет 40 назад вполне обыденно. Он встаёт, направляясь в ванную, протирая глаза юношескими кулачками. Костяшки острые, пальцы гибкие. Через стеклянную дверь на кухню жарит рассветная окалина. В прихожей он почти натыкается на отца. У того на лице хрустальная улыбка. Настолько радостная и мягкая. Нечто невообразимое, - так выглядит счастье! Он спрашивает что-то будничное и очень по-доброму. Сын ответствует еще, не вполне отойдя от марева сна. Так же буднично и тихо. Уже на пороге ванной комнаты он видит, как отец уходит, широко раскрыв дверь.
« На работу,- соображает наш герой. Включив воду, над желтоватым умывальником он невольно глядится в зеркало,- большое, овальное, с чёрными крапинами по краям….Его отражение, мальчишеское, вихрастое сверкнуло на секунду и застыло в дыму старой амальгамы. И снова лицо отца, проявилось на дальнем плане. Острое чувство вспыхнуло, полосонуло через всё существо какой-то бритвенной молнией. Свет сотен ярых костров выхватил мысль, внезапно пронзившую бесцветность неореальности…
«Отец - он же умер почти 50 лет назад! Как же я отпустил его, даже не обняв. Мне бы в ноги упасть, ухватиться за колени и никуда его не отпускать…. Голосить, выть, орать о чём - то настоящем, важном!»
Сын мгновенно выпрыгивает в коридор, проскакивает прихожую, но упрямый воздух сопротивляется, не пуская к заветной двери. Борьба с пространством, превратившимся в металл, обитый резиной возмущает до предела.
«Может, Он ещё там?!»
Пальцы с неимоверным усилием тянутся к заветной ручке. Что-то грохочет за спиной. «Плевать!»
Спящий как бы со стороны видит свои руки – мускулистые, измученные гантелями и турниками.
«Какого лешего, я же подросток?! Отец только что был здесь, главное успеть. Невероятным кульбитом человек продирается к дверному косяку.
«Странно мелькает лысина – изрядная, явно не подросток.Взгляд сверху на себя-фантастика! Дверь распахнута тем неимоверным усилием, которое в спорте не ощущаешь как физическое – словно крылом. Сын на лестничной площадке, уже пожилой, похожий  на растревоженного грузчика. У соседей почему-то открыта дверь.
-Вы не видели здесь мужчину – среднего роста, худощавый такой. Он ко мне приходил, а я не успел. У него лицо такое. …Здесь вопрошающей щупает собственный подбородок, борода  седая, собственная.  Он не скажет им про смерть, словно стесняясь собственного одиночества, на площадке, которую помыть бы не грех.
- Приходили тут к Вам двое. А может и не к вам, - тусклыми голосами бубнят что-то незнакомые люди.
«Конечно, меня тут давно нет. Я переехал 40 лет назад. Эти люди не могут знать меня. И вообще что я болтаю, нужно к лифту…»
Воздух прикинулся авангардистом, захлёбываясь  звучанием сбесившегося синтезатора.
Человек лежит на весенней земле. Она чёрная, мокрая, кое- где трава пробивается весёлыми язычками. Он знает, на каком языке говорит дерево, рядом с которым он лежит, не в силах встать. Вот опять наклоняется.
- Ты что?
- Я отца видел… Он приходил.
Слова будто глина во рту, чтобы их произнести нужно долго лепить из
неподдающейся субстанции какие-то фигурки деревянным языком. Непривычно и больно.
- Ты спишь? – снова спрашивает дерево. Сквозь узорчатый рисунок ветвей вроде лицо угадывается.
- Не знаю,- человек пытается встать, чувствуя отчего-то шершавость рыхлого неба, похожего на позавчерашний творог.
Дерево отпрянуло выше, да и не дерево вроде, а женщина, но с ветвями.
Он слышит скрип тормозов,- сбоку подъехала машина. Затрапезная, с подтёками на смурых, вздувшихся бортах. «Буханка» неопределённого разлива. Чудеса - такой фон остаётся после первого захода акварели, но это на листе, а борта потрёпанной машины… на какой мольберт присобачишь. Двое в комбинезонах защитного цвета направляются в его сторону. Не приближаясь, издали гундосят.
- Ну, давай - мы тебя быстро доставим,- отрывисто говорят, будто едиными устами.
- Нет,- я буду ждать Отца, у него такая улыбка вы не представляете. Человек сам улыбается, словно помолодел.
- Мы о тебе заботимся…- двое переглядываются, как в шпионском триллере.
- Нет, у меня здесь дерево. Я буду ждать отца. Он обязательно придёт.
-Ты идти то сможешь? - ехидно перебивает единоголосая двоица.
- Я поползу. Тут за ветки ухвачусь…
Двое из машины обиженно переглядываются, один махает рукой.
Человек смотрит вверх, меж веток цветёт неумирающее небо. Мне есть чем заняться. Ещё одно усилие, Почему-то всплывает целый квартал - как он очутился внизу. Непонятно!
-Я жил здесь, конечно - вон дом,  в котором легло на лист первое настоящее стихотворение…Широкая высь меняет цвет на восторженный, изобразить оный возможно только растворив целую жизнь в бездумно-дорогих минутах. О них нельзя говорить на знакомом языке.
Неожиданная радость, пришедшая из глубин бездонных и непостижимых наполняла спящего неугасимой силой. Он не помнил о боли, неудачах и смерти. В самой сердцевине его существа пульсировало: Он приходил!
       
                Авторская работа "Прогулка с отцом".