Дом в Манжурке

«Дом в Манжурке»
Из цикла тёти Ленины дома


   Манжрука — это район частных домов в нашем городе. Он состоит из нескольких небольших улиц и  окружён с одной стороны пятиэтажными домами, с другой — железнодорожными путями.
  В один из таких домов вышла замуж моя тётя Лена, мамина родная сестра.
До этого события мы все вместе жили в одной маленькой комнатке в бараке в районе бараков, который тоже назывался на китайский манер Шанхай. В комнатке в одиннадцать квадратных метров нас умещалось четверо: я, моя мама, тётя Лена и её сын Толька. Мне было девять лет, ему — пятнадцать.
  Недалеко от нашего барака, за тюрьмой жила ещё одна моя тётя, тётя Катя Гусева, которая немного прихрамывала, но была всегда весёлая и жила с дядей Лёшей Корчагиным. У них был сын Виталя, чуть младше меня. Вот у тёти Кати моя тётя Лена и познакомилась со своим будущим мужем Анатолием Корчагиным.
   Да, он родной брат дяди Лёши. Мужа моей тёти Лены я сразу стала звать дядя Толя. Он был большой и рыжий. Моей маме сначала он не понравился. Как-то совсем опрометчиво она даже произнесла: «Я бы с таким рядом срать не села!»
  Но потом она сильно пожалела, что  говорила такие  слова. Дядя Толя оказался очень хорошим человеком, добрым, компанейским. И моя мама всю оставшуюся жизнь при любом застолье пела во всё горло  песню, которая стала её любимой про рыжего человека: « Не рыжий я, а золотой!»
   И вот мы пошли в Манжурку смотреть, где будет жить тётя Лена. Это был добротный деревянный дом в три окна  на улицу, обшитый досками и выкрашенный в зелёный цвет. Рядом была коричневая калитка.
  Мы вошли в калитку. Для меня она тогда казалась большой.
  Слева был дом, а справа высокий деревянный забор, тоже коричневый. Проход между домом  и забором небольшой и прямо перед глазами росло высокое крепкое дерево. Сейчас не помню, что это было за дерево. За ним сарай, а слева голубятня на стойках и ещё левее крыльцо и сени, дверь в дом.
  Мы вошли в дом и попали тут же на кухню. Прямо перед глазами стояла печь, справа, у окна, - широкий стол с лавками по обеим сторонам, а  с левой руки на стене висел рукомойник и под ним стояло ведро. Совсем, как у нас в бараке.  Из кухни по той же стене, где и рукомойник, были две распашные голубые дверки, вход в комнату, в залу. Тут много чего было, а главное у стены, по обратную сторону которой был рукомойник стояла железная панцирная кровать и рядом с ней висела люлька, подвешенная к потолку, для младенца. Тётя Лена была беременная.
 Что интересно, я сама это слышала, как взрослые говорили между собой, что дяде Толе врачи говорили, что у него не может быть детей, а тётя Лена забеременела.
  Соседи шушукались, поджимали рот пальцами, но когда родилась моя двоюродная сестрёнка, вылитая дядя Толя, все бабки замолчали. Это была папина дочка. У неё даже было шесть пальцев на одной ножке, как и у дяди Толи.
  Потом ей сделали операцию и убрали лишний палец, а дядя Толя так и жил с шестью пальцами на ноге. Мы даже приставали к нему:
- Дядь Толь, покажи шестой палец!
 Он не стеснялся, он уже давно привык к нему. И мы тоже быстро привыкли и забыли про него.
   Я часто бывала у тёте Лены. В том доме ещё жила мама дяди Толи тётя Маша, её дочь Настя с двумя сыновьями, Их звали Слава и Шурик.
   Мне нравились мои новые родственники. Меня они привечали, кормили пирогами из русской печки.
  Я полюбила их дерево, что росло во дворе. Если на него залезть, то видно было соседний двор. У соседей была собака. Она лаяла на меня, когда я показывалась на дереве, но со временем привыкла ко мне и даже махала хвостом, при виде меня на дереве. А вот, когда из соседнего дома выходили взрослые, я исчезала.
 И ещё я любила их голубятню. Самое интересное, что со временем туда переселили мою тётю Лену с дядей Толей и с маленькой Светой. Там укрепили стены, покрасили полы и лестницу, внесли туда кровать и стол, и даже сделали сени. Я поднималась по ступенькам в Голубятню и мне очень нравилось быть голубкой.