Тебя я слышу рядом 2023 -

Жена

Я не один. Тебя я слышу, рядом,
и вижу мир, который видишь ты.
То плеч моих коснёшься снегопадом,
то дождиком зашепчешь про мечты.

Вдруг ослабею в непрекрасный день я,
замкнусь в себе, жизнь отшатнётся прочь, -
лишь ты одна - источник исцеленья,
и встану я, чтобы тебе помочь.

И выйду мастерить, и покажу тебе, что
я сделал, эликсир твой пригубя.
Увижу, как ты радуешься. Нешто
уж мне не быть, когда люблю тебя?

Ты знаешь, что дарить себя - есть счастье,
что не опасно веровать в любовь.
И я пишу, - приявши как причастье,
всё то, что ненапрасно - вновь и вновь.

Вот мы молчим. Но ты всё слышишь, рядом.
А вот - весна, за окнами капель.
Сегодня флейта пела, как наяда.
Ты загрустила, слушая свирель.

Ах, друг мой, что поделаешь? - природа.
Что ж, я с тобою, близко, позови.
Но и когда мы спрыгнем с небосвода,
не смолкнет флейта вечная любви.

Мне снился мир другой. Мы шли на рынок.
Мы, щедрые, ценили честный грош...
Но только в этой жизни, без  поминок,
ты будешь рядом и не упадёшь...

Зачем пишу? Скажи мне, разве нужен
бумаге этот непонятный стих?
Ах, ты всегда великодушна, - с мужем.
И я, его дописывая, стих.

2023


Импрессия в ключе "Апрель 2024"

              Володе Губернскому

Нотам ломали ребра.
Штили – мои костыли.
В поисках песен добрых
странствую вкруг земли.

Сёла мне в спину – марши.
Воют сады химер.
Чувствую: стал я старше
посюсторонних мер.

Дальше хромаю, дальше
меж полюсов седых,
их неизбывной фальши,
споров с битьём под дых.

Ноты не виноваты,
если устроен ор.
Вон они, брат, солдаты,
автор и дирижёр.

Дальше, по гамме. Пудра
сыплется на виски.
До – моё Божье утро;
Ут – ровный свет тоски.

Ре, – ты сама реальность,
нет у тебя погон.
Авторы лжи ментальность
гонят, как самогон.

Ми (miraculum) – чудо.
Чудо ли нас спасёт?
Ежели жив я буду,
Ми не отдам в расчет.

Будут ещё нам песни,
знаки в системе Фа.
Соль – будет Солнце. Вестни-
ца – эта моя строфа.

Ля – то дорогу стелет,
то по рукам пойдёт,
самая, в самом деле,
млечная среди нот.

Си-бемоль – "Вас не слышат,
Вы оттого больны..."
Небо стоит над крышей,
лекарь моей вины.

Боже, спаси, помилуй.
Отнят язык, веси.
С небом обрящит силу
верхняя нота Си!

Песни мои вы, вместе
с миром пойдем на свет.
Прочь же от мнимой чести
модником быть у тщет!

Рёбра ломали нотам,
Штили – мои костыли.
Кто это следом, что там
вьётся вокруг земли?

Ждёт ли, что грянусь в пыль я,
когтем скребёт клыки.
Но у меня есть крылья
и берега реки!

Думает: "Кандибобер!
Экий не хлоп, не пан!"
Кто бы ты ни был, швондер, –
я оттолкнулся, ан!..

Демоны, фрики, шольцы
вспрыгнули в пыль шагов.
Что это? Колокольцы?
Смех невеселых вдов?
......................

Тили мои тили,
трали мои вали,
штили мои штили –
перековыляли.

И чтоб было чуть смешно –
не грешно.
И чтоб было не грешно –
чуть смешно...

Апрель - май 2024


Четыре посвящения Александру Шаргородскому*
               
1. *   *   *
   
                «…Пусть витийствую – но не лукаво.
                Восторгаюсь – так неспроста.               
                У поэта особое право
                и особая правота»
                А. Шаргородский, из «Комментария к мадригалу»

Позабыты химеры и былые прозренья.
Вот и радуйся, Саша, – благо, жизнь не пуста.
Ты уже пригубил от любви и лишенья
и вот-вот к мадригалу приведёт правота.

То июньским дождём, так светло пролетающим мимо,
то морзянкой сомнений, то облака тенью – стихи;
то какая-то женщина ходит, тобою любима;
но Чернобыль зовёт и опять отпускает грехи.

Где-то Старцы брюзжат и от праздности нюхают розы.
Ты ж, как юный гусар, терпишь холод и неуют.
...Нелюбимые женщины – ах, эти вечные позы!
И, конечно, любимые, те, что и жить не дают...

Итого: сорок два. Копошись в муравейнике будней,
будь здоров и спокоен, мужайся и крепни в локтях.
Нелегко быть поэтом на этом кренящемся судне.
Но ещё тяжелей, если жить на чужих кораблях.

1989

2. *   *   *

Все в этой жизни кандидаты –
кто в рай, кто в ад...
Но лучше береги себя ты,
мой старший брат.
Всю тяжесть мира невозможно
поднять на грудь.
Но Вещий вымысел поможет
постигнуть суть.
С ней невозможно отрешенье –
не снизойдёт.
Лишь только верой в озаренье
душа живёт!

Пускай немножечко печальны
звучанья слов.
Но мы с тобой сентиментальны
без дураков.
А время – швыдкое какое –
ку-ка-ре-ку!
И ведь пережили такое
мы на веку...

...Ты можешь не потрафить моде.
Тебя понять!..
А правда – главное приходит
за 45?

1992

3. Шаргородский

Я много лет в бездомье пребывал,
и Киев мой был мне как двор господский,
штормила жизнь, катила новый вал…
Тогда и появился Шаргородский.

Я песни в клубе пел, он был – поэт,
без куража я грустный был, он – мудрый.
И опыт сорока далёких лет
вбирал я, молодой и пышнокудрый.

Такой же лишний муж, ненужный зять,
а нынче сам уж лысый, умный, грешный,
я столько лет хочу о нём сказать
и не могу никак себя утешить.

Всё жду совет, как прежде, и боюсь,
что где-то я скажу о нём неточно,
и друга лик нахмурится, и грусть
гнетёт меня, без времени, заочно.

О, дай мне, Боже, в каждом новом дне
столь тихого и верного покрова.
Но упаси от немощи на дне
и немоты укора неземного…

Где были мы – пусты теперь дома.
Куда ушли душевность и весёлость?
Молчат стихов исчезнувших тома! –
его судьбы чернобыльские сёла.

Звала Москва. Вернула в Киев прах.
Элегией сошла с Парнаса ода.
И лёг мой друг в глуши на Берковцах,
как сам и предсказал в канун ухода.

Корю себя, что времени и сил,
лишь телефон умолк, я не нашёл – проведать
перед Москвой его. Ну, говорил:
«Не едь, останься, сердце!..»
Он: «Ну… еду».

И всё. Лишь книгу памяти листать,
где смех, любовь, желания иль нехоть,
как нас надуть пытались лжец и тать,
а он им на страну мешал наехать.

Мне нравилось, что «Алик» говорят
ему Король, Касаткин – други детства.
«Ты говори мне – Саша, слышишь, брат?»
И были мы как братья, без кокетства.

Солдата сын, он был для лести чужд,
кликушам – враг, предавшим – обличенье,
и как заступник русской музы – дюж
жить честно и писать стихотворенья.

Погаснут шоу, кесарь был – и нет,
слуга пройдёт – запомнятся едва ли.
Но верный друг – спаситель и поэт
благословен всегда, как был в начале.

…На книжных полках – мудрые дары,
где не остыли дружбе эпиграммы.
Его стремянка, кепка с той поры
живут со мной – уж ветхи, да упрямы.

В его советских кедах – века пыль,
стоят в прихожей просто и знакомо.
Он здесь, он рядом, он не просто быль,
и всё туда приходит, где мы дома.

Вновь будут Рождество и Новый год,
и в буднях мы найдём уединенье.
Всё чуждое оставим у ворот,
а близкое возлюбим без сомненья.

Он видит – я опять оброс семьёй,
почти здоров и годен для полёта.
Друзей – совсем немного за горой,
а близко – ещё меньше отчего-то…

Бывали дни неодолимых бед,
покойного я звал, взгляд прятал от соседа,
и вспоминал, как, есть я или нет,
внезапно он являлся, непоседа.

Смотрю в окно, по улице ль бреду –
всё чудится, что из-за поворота
вот выйдет он навстречу, на ходу
под сумкой пригибаясь, и забота

его седлает, и торопит шаг,
и некогда больное сердце спешить…
Всё вижу, как вразвалочку чудак
спешит – ко всем – помочь, поднять, утешить…

2013

4. Сказание о балладе «Золотой зуб»

Жил Шаргородский. Снова о нём
хочется говорить.
Умер средь улицы, в городе, днём,
с миром порвавши нить.

Пела Москва, дымила Москва,
с телом сожглись грехи.
В Киеве некто, вступивший в права,
в мусор бросал стихи.

Вбился в контейнер старых дискет,
пёстрых бумажек рой.
Сколько там было, чего здесь нет,
созданного тобой?!

В памяти бродят обрывки фраз,
помню движенья губ,
как ты балладу читал мне раз
про золотой зуб.

Не передать уже смысл весь,
мало запомнил слов.
Хитрость, коварство, зависть и спесь,
хохот весёлых вдов...

Сквозь Ведьмин яр – в Голосеево, к ней,
от Зверинесских гор
скачет на лошади рыцарь Змей,
мчится во весь опор.

Сбруя златая, и стремена,
златом сияет рот.
«Будет моею чужая жена!
Вот! – он кричит – А вот!»

Даме прискучил её жених,
баловень и поэт.
И для постели ей мало книг.
«Был бы он Змей. Но... Нет».

Змею она говорила: «Ах!
Что ж, коли он мне люб...
Ты был на ночь. А в его устах
скрыт золотой зуб».

Змею она говорила: «Слезь!
Хватит! Не то он
может узнать, и твоей меди
меня не спасёт звон.

Ты уходи, я тебя не люблю,
мир твой – посад иной.
А он... мадригалы слагал королю,
и зуб у него золотой.

Ты среди горничных был в чести,
нынешний рыцарь Змей.
А слышал ли ты, что его в пути
в замке встречал Кощей?

И как, величественно звуча,
ода царю пришлась?
Он едет! Весь в злате с царёва плеча!
И сбруя, и коновязь...»

А Змей: «Он уж едет? Сокрыв грехи,
расстанемся мы? Ну, нет!
Да я у него отниму стихи
и буду я сам – поэт!

Прощай ненадолго, но облик мой
прежний забудь навек.
Вскоре увидишь ты – я какой
и что я тебе рек!»

...Нет же, не вспомню... Лишь ритм и стиль.
Писал мой бедный поэт,
как он любовь свою сдал в утиль,
пережив ложь и бред.

Как она крыла его виной,
прыгая по ветвям.
А он не ведал судьбы иной –
падших тащить из ям.

Как клеветою растерзан быв,
он собирался в ствол
и укрощал в себе тот нарыв,
стишья слагая «в стол»...

В точности помню строку и финал:
От Зверинесских гор...
(Кто средь урочищ киевских знал
Зверинец и Змиев бор?)

Нет, рано, – пока мимо Кручи святой
устьями Змей, как тать,
вышел на шлях, где вдали золотой
зуб начинал сверкать...

Слышит невеста: все ближе к ней
звон золотых копыт.
Он на крыльце! И влетает... Змей?!
И пышет, и говорит:

«Враг мой был слаб и беспечен, и пал».
«Неет! Я люблю его!»
И вот тот памятный мне финал:
Змей подступил: «Всего?..

Меч свой вонзил я по рукоять
в того, кто тебе люб!
Смотри: сверкает во рту у меня
его золотой зуб!»
...................................

Страшно живём... Кровью краплен мир.
Пошлостью краден дух.
Страсть зверинесская рвёт эфир.
Где ты, мой добрый друг,

брат мой, поэт?
                Сбереги строку
в мире, где мор и глад!
Как мне ещё заглянуть на веку
в душу твоих баллад?

2024

* В посвящениях использованы цитаты и образы из поэзии А. Шаргородского (1947 – 2004)



*   *   *
Что мне дать, как обнять, близкого увидеть?..
Пару строк, свой зарок на краю судеб?
Ты, сыночек, не ходи в те места, где Лыбидь
помутнела от обид и чужих потреб.

Будет звать она тебя ненароком в гости,
станет плакать и стенать. Как не подскочить?
Ты, сыночек, удержись, рядом на погосте
шлют завет тебе друзья - трошки отпочить.

А когда наступит срок, в струящейся зыби
древнерусскую волшбу вместе различим.
И над жёлобом бетонным, над рекою Лыбидь,
порыдаем обо всём. Или помолчим.

1. 06. 2024


Грецкие орехи

Ноябрь.
На полустанок Княжичи с прорехи
небесной ваты – морок дождевой.
Вороны в клювах грецкие орехи
несут, и скорлупа на мостовой.

Облава на платформе; в чёрных масках,
и по кустам с оружьем – тэцэка.
А на тропинке, вьющейся в участках,
сверкают пятки туфель мужика.

Природа всё же лучше человека,
её венцы – жестокие слепцы.
Что лето, что зима – для имяреков
нет утоленья злобы. Стервецы,

не имут сраму в поднебесном мире,
не слышат уст твердящих: это грех.
Похож на мир, как дважды два четыре,
на мостовой расколотый орех.

А осень поздняя – отдохновенье году,
люблю я поздней осени природу;
всё замирает, засыпает вновь.
Нет тех страстей, что в жаркую погоду
друг друга жрут, высасывают кровь.

И зиму жду, как белое затишье,
что вдруг сознанье правдой поразит...
Я б написал ещё четверостишье.
Но тут – война, и что ни слово – лишнее.
И едет вороночек… паразит.

Ноябрь 2024


Настя
                Памяти Н. Шиповой

Где же теперь ты, Настя? Тут свет поник.
Помнишь? – ты улетала на материк.
Дала мне ключи от твоей квартиры. Я жил один,
над бухтою, в январе, когда шли дожди.

Помню тебя подростком – Барзовка, смех,
родители твои живы и все – за всех.
Потом я со сцены вижу концертный зал:
ты взрослая… Ты приезжаешь ко мне на вокзал…

Мне грезится озорной твой и грустный взгляд,
как будто я еду туда, и вернусь назад –
в ту зиму, в тот дом над бухтою, где я жил,
где чистая наша дружба не тянет жил.

Мне чудится – как иду по Большой Морской,
как струны поют у Игоря в мастерской,
как благородством святится наш музей.
И как тебе не хватает в миру друзей.

…Ко мне забегал Андрюша, чуть подшофе,
по лестницам мокрым сбегали мы в арт-кафе.
Ты сожалела, звонила, наш человек.
Где же теперь ты, Настя, – как прошлый век?

Я в Севасе пел концерты, держа баррэ.
Нам духу ещё хватало кутить с Андрэ.
А ты не смогла вернуться – болезнь, дела.
Потом я уехал.
И снова болезнь.
И война.
И ты… умерла.

Пока не пришло ещё время мне спеть в Раю, –
так грустно, так больно – за добрую душу твою,
за лёгкую, без короны, как тихий звук…
Что ж… царствуй, прощай, незабвенный мой, милый друг.

Декабрь 2024


Утраты

Валера.
Настя.
Дима.
За осень.
Беда.
Известья летят из Рима.
Сюда.

Как пережить утраты,
рыданья дойн?
Друзья вы мои, солдаты
гражданских войн…

Стою я посередине
как бедный поп.
Молитвы мои, святыни –
в печере гроб.

2024


Приметы

Воробьи из города улетели.
В нашем парке дерева опустели.

А когда вернутся к ним цвиркуны,
стихнут взрывы, и не будет войны.

Декабрь 2024