Три новеллы

ТРИ НОВЕЛЛЫ

I. Чёрный ворон

Вновь в сердце отдаётся эхом дальним
Усталый шлёпот пароходных плиц.
У Воркуты совсем ещё недавней
Зверья хватало – не хватало птиц.
Как будто выбивали их дуплетом
За сотни вёрст, а не за три версты.
Они бывали краткосрочным летом,
Но только за чертою Воркуты,
Чьи губы окровавлено шептали,
Как только может прошептать изгой:
«Вы лучше бы совсем не пролетали
Над нашею чахоткой и цингой!»
Над стылой бездной смертного оврага
Угомонилась чахлым днём метель…
И кто-то вдруг из сыновей ГУЛАГа –
Навзрыд: – Глядите, снова прилетел!..
Он прилетел, в своих поступках волен,
И не одна затеплилась душа.
Над беспокойной стынью чёрный ворон –
Ну до чего же птица хороша!
У судеб здесь лихие перетряски,
И поднимает сволочь автомат…
Со стороны Инты, от Сивой Маски
Он прилетел как добрый друг, как брат.
Свободны крылья. Вольный… Не судился…
Бараков снег решётки залепил.
Нахохлившись, у полыньи садился,
Садился ворон. Долго воду пил.
И замирал, как будто чья-то совесть…
Короткий день… Насквозь промёрзла даль…
Свою на том бы и закончил повесть:
«Не улетай, глоток свободы дай!..»
У парохода поломались плицы,
Ржавеет заколюченный металл.
И ничего мне не узнать у птицы.
Зачем ты, чёрный ворон, прилетал?

II. Белая птица

Эх, память, ты воспоминаний кладезь,
Моим раздумьям вовсе не чета!
У Воркуты не знаю столько кладбищ,
Да и не знать бы лучше ни черта.
Но Старое и Новое я знаю…
О сколько дум мирских здесь смерть таит!
И чья-то жизнь закончилась земная,
И в центре тундры памятник стоит.
Над снежной белизною – чёрный мрамор.
Постой, товарищ, рядом погрусти!
Вы знаете, поклялся б я и мамой,
Что боль чужую не сожму в горсти.
У вечности здесь только думам виться –
И не мешать. Молчать. И я молчу.
Белым-белы, на чёрном-чёрном птица
Притихла, прижимается к плечу.
В самом себе я нынче не уверен,
Жизнь, знаю, не любая хороша.
Но птица есть. Пусть я не суеверен,
Но верую: здесь чистая душа.
Передо мной откуда-то оттуда,
Где совесть человечья не мертва…
На мраморе на чёрном в центре тундры
Задумалась полярная сова.

III. Берёзовый крест

Здесь гибли люди, жили лиходеи,
Забрезжил поминания рассвет.
Край заполярный. Шахта 29 –
На жизнях тех, цены которым нет.
Цены им нету… Где ты, Божья Матерь?
И где же Ты, Всевышний Судия?
Ведь над людьми возвысились приматы.
Скажи мне, Боже, в чём же суть Твоя?
Кровавая вне очереди пьянка
У тех, кто Честь и Совесть расстрелял.
Повеселился вволю Деревянко –
Советский красный – чёрный! – генерал.
Голодную не признавали вялость,
А Человеком чтобы быть – не сметь.
И шахта наконец-то взбунтовалась:
Жизнь ни к чему. Одна надежда – смерть.
Краснопогонник, не свело ли пальцы?
Из пулемёта… в богу душу мать…
Под корень чтобы, хоть стволы расплавьте…
Убийцы живы. Что тут понимать?
Они своё умели дело делать:
– Пуль не хватает? Так примкнуть штыки!
И вот тогда у шахты 29
Поднялись и осели бугорки,
Которым не положена ограда,
Здесь даже небу не досталось слёз.
А павшим что? Ведь смерть для них – отрада…
А ночью крест возник из двух берёз.
Его, наверно, боги сотворили,
Когда людей измолотила сталь.
Куда деваться? Поутру спилили,
А он опять из двух берёз восстал.
Уничтожали. Место охраняли
В крещенский трижды проклятый мороз.
И всё-таки могучими корнями
Цеплялся крест из всех живых берёз
За Землю…
         Он поднялся из металла
Как символ нашей скорби и любви…
Поют коротким летом турухтаны –
Родного Заполярья соловьи.