Всегда первозданна

"Всегда первозданна"
(несколько слов о предпочтениях Рубцова)

  Кого упоминает Николай Рубцов из поэтов в своей лирике? Вопрос не праздный. А ответ простой. Пять раз поэт обращается к имени Есенина. Трижды он называет имена Пушкина, Лермонтова. Однажды, в «Вечерних стихах», он объединяет их троих в одной компании: «…и, как живые, в наших разговорах //Есенин, Пушкин, Лермонтов, Вийон… Есенину посвящено два «именных» стихотворения, Пушкину и Лермонтову по одному. Два раза всплывают имена Фета и Тютчева, есть посвящения Николаю Анциферову, Дмитрию Кедрину, не забыты Александр Блок, Велемир Хлебников, Аполлон Майков. Есть упоминание «Левого марша» Владимира Маяковского, – зачёт и ему. По мотивам стихотворения Поля Верлена написано стихотворение… Есть Гоголь. И я подумал: а разве Гоголь не поэт? И «Мёртвые души» он величал «поэмой». Да и в воспоминаниях Бориса Чулкова читаем: «Из прозаиков неизменно выделял и поминал лишь только Гоголя, столько же и прозаика, сколько и своеобразнейшего поэта в прозе».
  Достоевский «мерещится» поэту на углу (помнится, в связи с визитом к Глебу Горбовскому). «Мимо окон Эдика и Глеба» - это тоже, всего скорее, обращено к Горбовскому. И - Эдик Шнейдерман...
  Возьмём и гениальные парафразы стихотворений Алексея Жемчужникова «Осенние журавли» (у Рубцова «Журавли») и Льва Апухтина «Огонёк» («Русский огонёк»).
  Александру Яшину, вологжанину, старшему другу, посвящено великолепное стихотворение «Последний пароход».
  Рубцов пишет предисловие к сборничку Ольги Фокиной, отмечая «органичность выражения, сложность и глубину содержания, совершенство и простоту формы».
Виктор Коротаев, друг Рубцова, тоже вологодский поэт, всплывает в юмористическом экспромте…
  Помним мы и стихотворную эпистолярию со Станиславом Куняевым…
  Что касается воспоминаний о Николае Рубцове и поэтов, что упоминаются в них, то в моём не таком уж богатом архиве чаще всего звучит имя Блока друзьями и знакомыми Рубцова, на втором месте Фёдор Тютчев. Но я беру за одно и повторение имени, если оно в тексте одного мемуариста. Примерно одинаковое количество раз упоминаются имена Есенина, Фета. Ниже идут великие Пушкин и Лермонтов… И потом следуют Гоголь, Хлебников, Полонский, Майков, Апухтин. Из наших современников – Горбовский, Станислав Куняев, В. Соколов, А. Передреев.
  Французские поэты Вийон, Бодлер, Верлен – вот и весь список зарубежных авторов.

  Естественно, список гораздо шире. Входит в него, скажем, поэтическая проза Ивана Бунина. А дружба с Василием Беловым? Я абсолютно уверен, что писатель читал Рубцову и свои поэтические вещи: ведь начинал он прежде всего как поэт. Да и позже не гнушался стихотворений. И на смерть друга Василий Иванович в 1971 году написал стихотворение:

О, как мне осилить такую беду –
Явилась и тучей нависла.
Не скроюсь нигде, никуда не уйду
От этого подлого смысла.

  Стихи и переводы Василия Белова в его семитомнике значатся ещё девяностыми годами. И из совершенно поэтической вещи писателя «На Родине» Рубцов заимствует строчку и создаёт гениальное «Тихая моя родина».
  Но даже собери мы всё, что было перечитано и прожито сердцем (или отторгнуто им), книгочею покажется это малым недостаточным, что ли.
  Тут следует привести слова критика и литературоведа Вадима Кожинова: «…глубокое проникновение в классическую поэзию и подлинное овладение ею, освоение её (т.е. превращение в действительно своё достояние) и делало Николая Рубцова и его собратьев настоящими людьми культуры, и не поверхностными её потребителями, способными лишь щеголять «информированностью». Чрезвычайно важные и глубокие слова для нашего разговора!
  Я хочу дополнить их, немного развить мысль Кожинова.
  Я знаю уже не понаслышке, а опытом жизни, встреч, что совсем не обязательно прочитать премногие тома, чтобы «стать с веком наравне». Среди моих друзей, знаменитых и не очень поэтов, были такие, которые брали из малого гораздо больше, чем я и другие из многого, или даже очень многого. Раньше с тоской неудовлетворённости собой смотрел на ряды книжных полок в библиотеке (как хочется всё это знать и прочитать), а нынче думаешь, осматривая личную библиотеку, что и нужно-то тебе в ней десятка два-три по-настоящему книг.
  Так вот, перечитывая строки Кожинова, понимаешь, что поэт Николай Рубцов обладал уникальной восприимчивостью к текстам литературы и брал из них неизмеримо больше, чем «поверхностные потребители». Подтекст читаемого был для него настоящей вселенной. Да, Рубцов «проникал» в классическое наследие, «осваивал» его и взращивал на нём свой, совершенно неповторимый мир! При встрече со мной в Самаре поэт Евгений Чепурных говорил мне, что ему (и вообще человеку) достаточно прочитать в день одно хорошее стихотворение. Однако, слушая его, я поражался его дару запоминать великие тексты, не «запоминая» их! И он мне и моим знакомым прочел наизусть поэмы «Зодчие» Кедрина, «Цыгановы» Самойлова... А его лирическое откровение в интимной беседе о книге «Роза мира» Даниила Андреева до сих пор во мне серебряными колокольчиками… Это слушаешь – как неземную музыку. Нет ей перевода.
  Глубина проникновения в настоящие тексты у больших поэтов звериная, если можно так сказать, и каждое внутреннее, личное или озвученное, публичное осмысление шедевров поражает нас свежестью взгляда, самобытностью оценки.
  И всё равно: читаешь лучшие стихотворения Николая Рубцова и поражаешься его единственности, непохожести его поэзии, которая «всегда целостна, всегда первозданна» (Г. Горбовский)