Колхидская поэма

I
Начинается дождь. Обессмыслилось новое небо,
А вчерашнее сгинуло, и меня приголубит Эвтерпа.
Я в провинции рос, о которой не слышали люди,
Где сложение ямба для них одинаково чуду,
Что одно, что второе – каштан или кариатида,
Всюду здесь я не к месту, хоть и между потоков родился,
И отмечена в паспорте местом рождения Колхида.

II
Отшумит водяная листва, и становится душно,
Прилипает к вспотевшему телу вражда
между небом, затерянным в пропасти чуждой,
и стоически крепким, как заводь солёная, льда
наслоением на землю – вздымается купол
водяных испарений. Рождаются чудища сна.

III
Как руки матери, что к божеству устремлены,
Лелеют детское сознание стихотворца,
И, роясь в сундуках, как в доньях деревянного колодца,
Находят в них, как в отражениях, надежду,
Одетую в нескромность пелены
Тумана, мной невиданного прежде.

IV
Словно в море волна, наступает пора, пламенея,
Сбора трав золотых, и на остров направит Цирцея,
Мир прикинулся чистым и ясным стеклом.
Но преследует мир, хитро щурясь, Циклоп,
Не надеясь найти беглеца Одиссея.

V
Приближается сон. Приближение означив теплом,
Кровать наполняется телом.
Касается вдруг чьей-то шеи - узор поцелуя на нём.
Выводя через кисточки пальцев,
тех нежных по коже скитальцев,
Очертания букв огнём.

VI
Здесь всюду властвует Эрида -
и детских игр лепетание, и взрослой ревности раздор,
и стариковское ворчание, и власть имущих разговор -
Всё дочь Ареса породила
и до сих пор войной кормила...
Трепещет нищая Колхида,
струится низменный ихор.

VII
Отхожу ото сна. И трепещет у моря сосна,
Земли канули в чьи-то карманы.
Вор стоит у руля общего корабля,
Отщепенцы возглавят облавы.
Прощай, несбывшейся надежды
И ложной скромности земля –
Как Афродита, без одежды,
Чтобы исчезнуть, словно пена,
Из моря встала нагота.

VIII
Мои учителя, пребудут святы
пускай вовеки ваши имена.
И подлость человечества пусть обойдёт пенаты,
в которых золотом выводятся слова
Разумного, спокойного начала,
где в колыбель ложится логос молодой.
Пусть не омрачает празднества в палате,
Подрост, встающий следом за звездой.
Пускай же не смущает вас –
И гвалт, и гомон наш.

IX
Забыта греческая Гера,
Разбит отеческий стакан,
Но почести учителям
Я из музейного кратера,
Вином наполненным, воздам.

X
Купеческих факторий память
Почту, прочтя латинский стих:
Юнона, нас помилуй, матерь
Богов родных, теперь чужих.
Взаймы возьму язык Вергилиев,
Он воспротивится едва ли.
Лишь бы в своём труде не стали
Мы вакхум нимфис темпераре.

XI
Мой друг, послушай песню вечного восторга –
В ней в вязи слов с мелодией трепещет
Картина – панорама чьей-то жизни,
Сюжет её предсказан был Кассандрой вещей.

XII
Вдруг стынет звук древесных арф,
Минор пронизывает стылый,
Между кофейнями прожить нельзя,
Но есть ли выбор?

XIII
От раба и до раба переходя,
Работу спешную неспешно выполняя,
Эвтерпа милая процеживала память,
Чтоб первый сыр воспоминаний снять,
Затем скатать их в круг и дать певцам,
Чтоб пели подражание отцам:
Рецепту, посчитайте, тысяч лет
Уж больше двух, однако, свежий
Его запах смешивается с нежным
Кофейным ароматом по утрам.

XIV
Так выясняется, что солнечный восход
Сиял не над ансамблями музеев,
И языки равнин и гор в таком переложении
Звучат над балаганом пастухов.

XV
В моём письме посмертного восторга
Побольше торга, чем востока,
Где тонкость рукава подобна тонкой
Заставке из бамбуковых волокон.
Канат над пропастью не прохудить вовеки
Всем вековым стараниям эвкалиптов –
Мне кто-то говорит, что я вторичен,
Но историчность требует повторов.

XVI
В полях рапсодии клянутся,
Что в них отражены концепции ада:
Мой ад – гомеровский, имеет выход,
Похож на здание вокзала.
Я здесь проездом, форменный бродяга,
И стыдно мне – слаб в геометрии,
Засим, презрев кругов сечение,
Иду вразрез со рвами Данте.

XVII
Как подытожить трепетную слабость?
Поставить чайник, вскипятить, обжечься…
Эвтерпа, милая, побудь со мною,
Побудь со мной, как солнце было в детстве.
Как верная жена с улыбкой плутоватой,
Как вечно мой голодный кошелёк,
Иди со мной к бессмысленному завтра,
В котором пусто и никто не ждёт.