Сто лет одиночества

«Но тишины струна вдруг обрывается стремглав,
И долго в темноте мне слышно эхо её боли»

Всё продолжается, словно в заглавие
добавить апостроф забыл,
И Пётр-апостол в ворота из воска
победных стихов не впустил.

О моя кавалькада кавказского шёлка,
В которую прячется, как персиянка,
Рождённая в ветхой Элладе судьба,
Когда-нибудь, Зевсом клянусь! я украшу
В свои лучшие песни тебя.

А пока поступись своим принцепсом, принцем,
Принципом и марципановой лжи
Взвесью, и взвесь мою скучную правду,
И брови не хмурь, и сердце скрепи.

Как много времени прошло с тех пор,
Когда вдруг понял, что не нужен
мне, бедному, никто, кроме тебя, Эвтерпа,
И кто, кроме меня, поплатится за это?

Но, как бы ни было легко, я продолжаю повторять,
Как бы пытаясь подражать сиянию крыльев -
Которые, в пику, другим не в пример,
Уносят тебя, оставляя в разбитом
Окне прогорать силуэт.

И пока он стекал по разбитому полу,
Капель восковая стремилась к земле.
Живому ты недосягаема, Эвтерпа,
А мёртвый нуждается не столько в тебе,
Сколько, быть может, в оболе - в изножье,
Надеюсь, положат друзья.

Закончился список, суда сочтены,
И горы глядят, неподвижно, насмешно.
Прилягу и я отдохнуть. Звук воды
Напомнит о чём-то, что может быть вечно.

И вечное это рождается вновь,
Любовь по ночам тихо светится в буквах.
Апостроф пропущен, но выставлен в срок,
И Пётр-апостол с улыбкой пропустит.

Перебирая в памяти сюжет
Глубокой, глупой ночи счастья,
Слова безликие Кассандры
Внезапно озаряет свет.

Под ним ни жить, ни спать,
И журавлей чужих преследовать не хочется,
И эти полчаса, от яви и до сна,
Протянутся за мной, как сто лет одиночества.