Минона. 100 конфеток

Минона  (1871 — 1946)

Книга «100 конфеток»


Сонет 1

Для нового вина не годен старый мех.
Поэт твори — Уитмен как, к примеру,
Душа всегда свой новый ритм творит как меру,
Кто ныне мастерит сонет — свинья для всех.

Отсюда, что храню себя от сих потех,
Спокоен, что, страдая, коли б сю химеру
Всё ж возжелал творить не в скачке, что за веру,
Всегда скажу сонетной форме: нет, то — грех!

Скачу, как мне диктуют мышцы, о, поэты!
Я не хочу в чужую форму заключённым быть,
В своей — своей я чувствую Свободу!

Всё к чёрту,  доведись б марать сонеты,
Когда своих я лёгких развиваю прыть
И никогда Петрарки — им в угоду. 


Сонет 2

Профессор Фауст постарел, и с этих пор
Нет удовлетворенья от науки.
И в странном полусвете, так, от скуки,
Он заключает с сатаной (конечно ж!) договор.

Вновь юн (что всех тузов тебе набор!)
Он с рыбкой сходится (швеи в мозолях руки),
Затем он в Греции, (Не вор ли?) где от муки
Та рыбка мрёт детоубийцей (страшен рока мор!)

Вернувшись, смеет посягать уже на трон:
Пособник дьявол — он Спаситель государства.
Кончает фюрстом в замке, море и... небытиё...

Конечно, сатана, сарказмом упоён,
Хватает душу. Но (как мило!) для иного Царства
У ада отбивает войско ангелов её.


Сонет 3

На величины, очевидны те что, никогда
Не действует уловок жалких трата.
Величина — сама отпор сетям разврата,
При ней у низости подол в грязи всегда.

И рок, удары коль наносит — и тогда!
Порочат слухи ль, ядовитость чья крылата.
Обманет на плодах беда ль, иль воровата
Нас глупость клёцкою прельщает иногда.

Да и меня  хотел раз одурачить тать:
Из шёлка (Тьфу!)  трусы мне предложив
(Слезлив, о кельнерстве к тому ж ещё и трели) — 

Даю я десять марок — тать уж хочет ускакать,
Но открываю (гнева вдруг разлив!)  —
Они из тряпки, из собачемерзостной фланели!


Сонет 4

Коль встретится вам в поле господин,
Уже немолод и чья речь —  одни причуды,
Вы, услужить даб, из ночной своей посуды
Ему вручИте ну хотя б горшок один.

Подмыться позже предложИте, взяв кувшин,
А разобьёт ночной горшок с остуды —
Не ужасайтесь с «Брр!» вы, как иуды.
(И Гётэ по нужде ходил среди долин).

А коли брага в нём абсурдно свой рожает тост,
Пусть подудит сквозь потроха из зада дудки тоже!
А сунет астры меж сюртучных пол иль он свои меха

(Хотя пронизывает холодом норд-ост)
Вручать вам станет, не наживы ради, а похоже,
От доброты — то пусть идёт подальше от греха!   


Сонет 5

В тоске девица возвращенья суженого ждёт.
Его всё нет. Она ж круглеет телом.
В трепьё одета, в страхе оголтелом,
Что скоро роды видит, обхватив живот.

Страшась всех сплетен, в кирху ночью ся идёт.
(Почти загас в ней светоч жизни) Будто мелом
Покрывшись, молит в храме опустелом.
О чуде. Только чуда нету всё. И вот:

Похищен разум — в печь сия бросает эмбрион,
Себя детоубийцей видя (но, жеманясь, шлюхой:
«Ах, выкидыш!» — себе же лжёт) А тут: в дверях

И суженый, и с поцелуем он
Уж лезет — да она его тут оплеухой
Ожгла (скула поныне в жутких волдырях!)


Сонет 6

Миссионер ищет слугу (из объявленья).
Немолод (хоть осанки больше не держал)
Приходит Nigger: кротости оригинал,
И, все условия приняв, без промедленья

Он нанят. Правда, денежного нет вознагражденья:
Лишь проживанье с пропитаньем. Но на пьедестал
Миссионером вознесён затем ( в чреде похвал:
«Зрел для Грааля! Не от мира до самозабвенья!»)

Однако ж! Святости сё воплощенье
Был каннибалом прежде, коий всякий раз
Жрал человечину в крови до пресыщенья.

Объедки он сбывал как умащенье
В соборе (к культу там предложат и сейчас).
Какой паломник тайну сю постигнет обращенья?


Сонет 7

«О, дочь, адажио с конька на крыше всё же, —
Вздыхает старец, — не играй сомнамбулою ты...
Подумай, ведь упасть же можно с высоты,
Ведь под тобой конёк проломится, похоже...

Ты лучше выбери на это то, что гоже!..»
«Отец! — взывает дочь, отбросив все мечты, —
Вы заблуждаетесь во мне от слепоты!..»
И прочь идёт (надев трико из тех, что подороже).

Барометр нам кажет «ясно». И в свой срок
Геолога ся дочь встречает, сиротлива,
Тот с молотком на крепостной стене всё возится с зубцом:

Он восхищён, подвязки подтянув ей от чулок!
Помолвка — сразу, при холодной чаше пива.
(Позвольте всё пережевать ещё раз пред концом.) 


Сонет 8

Девоторговец, что набит деньгами до отказа,
(Я слышу соп негодованья моралиста)
По северу Германии, чья даже пыль лучиста,
То редкодевственное ищет для заказа,

Дитячье то, что и не дублено ни раза.
И вот попалась рыбка в сети (за мониста),
И тем глухим к её мольбам, с ухмылкой атеиста,
Торговцем продана в гарем Шираза.

В ней Господин не отыскал изъяна,
Всю оглядев и спереди, и сзади,
Любимою женой назвав (хотя в гареме толки).

И поплатился за влеченье: средь сафьяна
Германская жена как Сфинкс (покоя ради)
Его булавкой проколола от заколки. 


Сонет 9

Колодник-анархист, обживший цитадель,
По недосмотру (эка невидаль!) суда
Повешен (воскрешён быть может — не беда!)
Его невеста ( на груди приколот иммортель),

Взлетев на цитадели стену мило как газель
(Её Душевный с ланью сравнивал всегда)
На цыпочках, что эластичны, без труда
Запрыгивает в тот бецирк, где тело — цель.

И схвачена. И жениху под стать
Она сидит в женской тюрьме без обвиненья,
Но, интригуя, похищает цитадели план,

Гипнотизирует охрану: «Спать!»,
Вновь на свободе, для правительства став камнем преткновенья,
И политический ей вызван ураган.


Сонет 10

За кофеем я услыхал ( с цикорием помол):
Гнуснейшая по сути тварь с обличием урода,
Вождем поставленный над воинами рода,
Всех бледнолицых ненавистника имея ореол,

(Почти робею всё сё выложить на стол!)
Священника поймал из христиан прихода
И над жаровней, не желая скорого исхода,
Сего на вертел осторожно наколол.

Затем он ждёт, чтобы святой вознёсся воскуреньем,
А тот, хоть дымом всё кругом заволокло,
Надеется, что смерть близка, средь тленья

И молит растоптать врага со всем смиреньем.
«Уж в тигле скальп его прозрачен, как стекло!» —
Вождь, плавя, подмечает, полон умиленья. 


Сонет 11

В моём рембрандтско-буром драпе на виду
Сижу в гостинице, и вдруг из ниши там
Великосветская, свежА, глядит мадам
Великодушно на меня. И как в бреду —

Сначала взгляды, к ним слова... Но на беду
Супруг её внезапно: мол, не дам
В их вмешиваться брак, что лично сам
Меня, собаку, прочь сметёт, коль не уйду!

Но тут она: «О, нет! Я знала наперёд,
Что ты мне послан Богом!» Кепку я, крылат,
Беру тут, публика — бокалы: За всё то!

Муж — прочь, она — при мне: развод.
Поздравив, тряпки мне её вручает адвокат.
Теперь жена мне. (Удалось! Но что?)


Сонет 12

Гроб к чёрной прислонён стене — рассвет.
Под носом трупа стынет тень ухмылки,
Дивясь, полуистлевший заяц зрит с подстилки
В кровать (над нею Жанны Д'Арк портрет).

Живущая напротив шлюха, средних лет,
Рыдая, мочится вновь в вазу, где обмылки:
Не держит мочевой пузырь, дрожат поджилки —
Последней ночью был скандал из-за монет.

ГустАв всё ж мёртв — то следствие удара,
Грустна полиция — уж не спасётся он,
Тяжёлый парень дубом пал. Устало

Смеясь, танцует вкруг него ещё с угара
Эльвира грациозна, но покойный, отстранён,
Её не замечает даже. (А бывало!..)


Сонет 13

К закату входит дипломат в Салон,
Даб над врагиней там вершить расправу.
Сев перед зеркалом, позируя на славу,
Он ждёт в дозоре — каждый дюйм bon ton.

Тут рядом с ним звучит томительный шансон,
И он бледнеет, как приняв отраву:
На норд расчёта плещет зюйд, чаруя, лаву.
Он защищается, хрипя: Non, non.

Слепя, вращается  салона дверь,
Засим — мадам в атласе персикого цвета
И взгляд её ему невыносим!

Чтоб чарам не поддаться и теперь,
Он в пол глядит, но всё ж на лоск паркета
Дикарь, в нем ждавший, уж изрыган им.


Сонет 14

Благоухая резедой, тих зимний сад.
Здесь Софу ожидает БОдо, кавалер.
Её всё нет: ся во дворе с усердием мегер
В каталку Хэрру Дома втискивает зад.

Лишь час спустя сия спешит к тому, кто уж не рад,
(Он не Философ, украшать шутом чтоб интерьер)
И на пришедшую шипит в пылу своих манер,
Готовя их для мощных канонад.

И вдруг в дверях оранжереи, столь могуч,
С двустволкой Йоханн-кучер, бел как мел,
(Обычно краснощёк, он, по уши влюблён,

Потел от ревности и жаждал буч)
Звучат три выстрела — картечь, паденье тел,
Три кегли сбиты, и в крови весь павильон.


Сонет 15

В гешефте старца место юной Катерине
Досталось: для наивной — просто шик.
В глазах владетеля узрев страстей родник,
В конце концов в его дому легка ся на помине.

С наигранной невинностью на мине
Её на ложе завлекает сивый баловник,
И вот к затылку он её уже приник,
Лобзая страстно столь — a la machine.

Лобзаньям носик, глазки, губки отдает она
(Удивлена, ведь и другого не скрывает тоже):
Так что же в плаче старец отпадает плотью всей,

Дрожа, встаёт и выпивает рюмочку вина?
И полон чувств её вопрос звучит: О, боже,
Да будет счастье ли любви всё ж пережито ей? 


Сонет 16

В багровой камере (о, ужаса обитель!)
Палач занёс топор. У плахи перед ним,
Обрит: без локонов с героями сравним,
Коленопреклонён Мыслитель.

Монархии основ хулитель!
Кумир у черни, граждан гном и агнец им,
Кошмар детей, он за грехи казним,
Святого государства дерзостный растлитель.

Свет пламени в его (предателя) глазах.
О взор! — почти что Либкнехт в профиль. В плаху
Он голову вжимает,  гордо скор —

Топор просвистывает вниз (какой замах!)
Срез видится за хрустом, обагрив рубаху,
Безглаво тело. (Шольцем звался прокурор).


Сонет 17

Смеркалось. Доктор Лэманн, отрешён,
Сидел, предавшись грёзам в кабинете:
Вскипела б юность в нём ещё в закатном свете,
Не может старости ведь покориться он.

Когда-то милостью он Дамы был вознаграждён,
Но замужем она. Муж убран: на рассвете
От мышьяка скончался. В сердце, что в ответе,
Не раз затем от сей вины звучал болезно стон.

И всё ж тогда ему был лёгок этот путь.
Обещаны и дом, и деньги Даме, да и сАм он —
И так досадно просчитаться под конец!

Её сумело столь признанье ужаснуть,
Что взвыла: «Вы мужеубийца, о, Jupiter Ammon!
Как мерзко... Тьфу на Вас, наглец!»


Сонет 18

Бьют празднично в колокола в соборе:
Младенца-принца (кто язычник) ждёт крещенье.
На площади перед собором люд ждёт сообщенье,
Топча вонючий снег с «ура» в нестройном хоре.

Кормилицы с младенцем взгляды как при море
Всем кажут страх... (О горя  воплощенье!
Её самой младенец обречён на истощенье,
Роднёю продана она чужим ему на горе!)

Кормилице, по правде же, до принца дела нету,
Она в тоске по своему голодному ребёнку,
И ненавистен ей удел чужим служенья.

Священник млеет от любви, крещенья помня смету,,
Он сладостно кропит водой младенцу под пелёнку,
Хоть падает кормилица от головокруженья!


Сонет 19

Граф домогается молоденькой батрачки,
Но та перечит: дали б задний ход,
Брак с овчаром сулит счастливый год.
Напрасно граф ей щиплет икры за подачки.

И вот: кулак её ему прилизывает бачки —
С калмыком схож, граф отбегает в огород.
И, там коварно всё обдумав наперёд,
Он покидает замок (став больным от качки).

В аптеке города, граф, закупив Strychnin,
Спешит назад: в овчарне позже к ряду
Всех травит пастухов. (Ну что — хорош?!)

С отравою ж (не выдумка!) кувшин
Он у батрачки прячет — ей тюрьма в награду.
(Морали в этом нету ни на грош!)


Сонет 20             

Учитель КнИллэ всем устроит розгой взбучку,
Коль ничего не удаётся в школе бедолаге,
Крича: «Дурная голова при каждом шаге
Всё ближе к аду!» И пускает в дело ручку,

Всю дурь копая из мозгов пером за кучкой кучку.
«Совсем не знают ничего!..» — в презрения отваге
Шипит он, пот со лба струя как кровь к бумаге,
И перед дьявольским решеньем ставит закорючку.

Он достаёт свой скотный нож, что всех ему дороже,
И отрезает одному, затем другому
Ученикам от шей их головы, что мАлы.

И дети тихо сносят всё — профессор всё же —
И кротко без голов шагают к дому,
Где их родителей боль превращает в скалы.


Сонет 21

В парламенте десятков восемь депутатов
Высиживают яйца (вдвое больше) в зале:
Утробы мыслят, а мозги на карнавале,
На ними Jussuf зачинателем дебатов.

«Встать! Кайзер! Идеал родных пенатов! —
Взывает он, сорвав покров на пьедестале, —
Всех осквернителей предать опале!»
Так дух его грозой сверкает сих раскатов.

Меж тем все восемьдесят спят, подобно караулу,
Но с мест встают сомнамбулами всё же
При зове «Встать!», звучащем ежечасно.

Один лишь, грезя о законах, прилипился к стулу,
Поскольку пропотел от страха. (Но, похоже,
Он то, что временно, находит — то ужасно.)


Сонет 22

Три чудных девушки танцуют (в нагости столь сладки!)
Звучит Шопен, Бетховен, Бах и Рихард Штраусс даже.
И в Опере, битком набитой, при ажиотаже
Кричится «Браво!» и трещат перчатки и подкладки.

Из отчуждённой ложи, на невинность падки,
Таращатся кутилы-старцы и всё гаже
Венцы из лавра в зал швыряют (К чёрту!) в эпатаже.
Особо возбуждён один, свои ероша прядки:

За ложи парапет он перебосив ногу,
Желая долететь до сцены пред антрактом,
Повис, за фалды фрака схваченный, над залом.

Однако всё ж свою он покидает «тогу»,
Летит в партер — и фрау Майэр нанесён ущерб сим актом:
Она мертва. (Танцовщиц вопли над оваций шквалом).


Сонет 23

Глубокой ночью в живописца мастерской
С пышнейшей грудью и печальным взглядом
Модель ждёт Мастера и всё твердит с надсадом,
Рыдая, слёзы отирая бледною рукой:

« Я по тебе полна любовною тоской!..»
«Вздор! — рявкает художник, оказавшись рядом, —
Иль нам болтать, борясь с твоим разладом?!»
«Ах, свинтус ты! — модель в ответ, — Ещё какой!»

Тут прижимает он её к стене:
Она молчит, не защищаясь... И от долгих трений
Размазана как фреска... Вытирая пот,

Художник, долго созерцая,  как во сне
Твердит: «Прекраснейшее из моих творений!»
(То был Пигмалион наоборот.) 


Сонет 24

Девица — сладенький мясца кусок,
Хоть верит в душу, и не для показу,
И следует внутри Любви приказу,
Его не понимая даже: с визгом наутёк,

Коль юноша ей вложит в свой намёк,
Что не Психеи жаждет он, а, в сшитом по заказу,
Наряде лишь её — тут крики сразу,
Плач к матери: «То просто был... порок...»

(А та, рифмуя, отдаётся власти идиом.)
«Да для того ли я тебя рожала в муке,
Чтоб олух, задыхаюсь, для потех!..»

При всех тут для успокоенья дщери подан бром.
Совсем потерян юноша в разлуке.
Да, юность. Бог, ей помоги! Меня же душит смех. 


Сонет 25

Была прекраснейшей из всех юниц Йадвига:
Свет глаз и пряжи золотой волос накал.
«Коль эту в жены ты б себе завоевал,
(Так думал тучный Крез) с того же мига

Весь б мир завидовал.» И сей мечты верига,
Ему, колени подкосив, всё ширила оскал:
Да, он умножил многократно капитал,
Причислен к умникам, которых славит Книга.

«Йадвига, — стонет он — о, голубок на ветке,
Влети же в замок, птаха, что возвёл в трудах моих,
Там Госпожой ты, засияешь от размаха!..»

К её ногам себя бросает он в беседке:
«Моей невестой стань, я твой жених!»
А та, узрев налёт зубов, лишь сычится от страха.


Сонет 26

В проулки манит солнце столько люда.
Гуляется. А у вокзала, под часами,
Йоханнэс рыщет яро очесами,
Фигуру даб Марии всё ж извлечь оттуда.

Взад и вперёд его шаги средь гуда
Без устали, и клятва за усами:
Платить ей содержанье. Небесами
Заходит солнце, не являя чуда.

С гримасой ненависти от таких томлений
Он удаляется уже — но тут идёт девица
И машет издали зонтом (как сообщает пресса).

Тут в диком гневе и без долгих размышлений
(«Месть вспыхнула, как в небесах зарница!»)
Её пришиб он. («Шла как раз в соборе месса.»)


Сонет 27

Адэлью звали гувернантку, что с хозяйским сыном
Имела связь (но лишь в часы досуга).
Гражданский брак. Засим: вестей нет от супруга.
(Осталась тётя у Адэли с вечным сплином.)

Узнавшего о том отца перед камином
(Он брака сына не признал) свалил кулак недуга.
«Мать (вся на нервах) угасает...» — шепчется прислуга.
И то лишь первые из близких пред помином.

Жёлчь разлилась у дяди Мара — не спасёт больница.
Вскрывает тётя Каролинэ вены средь кошмара.
Слугу седого и больного ночью даже воды

На Эльбу манят, чтоб топиться.
Затем: почти уж прощена роднёю эта пара.
Однако длится отчужденье годы.


Сонет 28

Хэрр доктор Мюллер будучи асессором уже,
Но карьерист и для домашних всех тиран,
Служа в посольстве в Уругвае, был лишь драгоман,
Мечтавший быть послом, став чьим-то протеже.

Профессор из Китая был подкуплен в кутеже,
Чей доктор Мюллер получил даосский талисман,
С ним быть ему послом (вопрос — в какой из стран?)
И доктор Мюллер начал путь по выбранной меже.

Вот начат курс посольской пропедевтики:
Как гнуться, чтоб достичь всех благ для всех сторон,
Как клясться, возводя для всех доверия оплоты.

Но вдруг — хэрр Мюллер весь во власти фармацевтики,
И переучиваньем увлечён безмерно он,
Пилюли пробуя и для микстур мешая сам кислоты. 


Сонет 29

Дородный бюргэр ночью бдит, слезу пустя,
Пружин матраса коль скрипит смешок,
А в уши всё пищит девица, вызвав шок,
Что он, конечно, ей сейчас зачал дитя.

Упит, он, смеха с гневом хлыст сплетя,
Тут вскакивает прям в ночной горшок:
«Не мальчик я тебе, не потрошок,
Не ровня я тебе, чтоб ты, мутя,

С меня содрала б алименты, не таков,
Что, симулируя, к себе привяжешь как соху!
Во мне Величие владык, да, я из тех

Кому, ты лишь приподнимаешь край портков
И, коли что-то там надуется в паху,
Возложишь на себя для собственных утех.»


Сонет 30

Ромашковый чаёк пьёт старец после сна,
В халате в кресле он, пред ним в дозоре
Собачка с тихой грустью в нежном взоре,
А за окном, слепя под солнцем, снега белизна.

Незрима старцем, входит Фея, чуть грустна:
Смерть от удушья старца, уж проиграна ей в споре:
Когда бы ей его спасать не надо было б вскоре,
Лежал бы трупом, чья для выигрыша смерть была б ясна!

Когда Спаситель верен, в смерти прелесть наслажденья!
И старец, перед тем как впасть ему вновь в забытьё,
Сморкается в платок, глядит, сопя, в окно.

В надеждах феи, что не долго ждать ей тела охлажденья,
Всё достоянье старца ей досрочно в Книгу внесено.
Но спора проигрыш ещё так долго злит её!


Сонет 31

О не всегда криви свой рот ты как к несчастью
Таким нахально-алым, но смешливым простаком,
К чьей твёрдой мякоти я всем во мне влеком,
Что для хуленья частью и для смеха частью!

Открой свой рот, чтоб в зев твой как к причастью
Я, словно в храм, тянулся б розоватым языком
До язычка, сладить что будет мёдом с молоком,
Открой же шире, прояви же волю к соучастью!

Ведь в нас потоки, чтоб единой стать рекою,
В твоей сладчайшей изо всех земных пещер!
О, нам не угрожает мир как наважденье,

Покуда с бурной страстностью такою
Мы, слившись нёбами, забыв про их ощер,
Тот плод, что сам в себе вкушает наслажденье!


Сонет 32

Раз в полночь бесноватый ( хоть в убогом
Душа чиста, ну прямо твой асбест,
И даже, вобщем, из библейских мест)
В дверь кирхи ломится, вопя перед порогом.

Служитель кирхи  в крик: «Прочь, позабытый Богом!»
Но энергичный не помог ему протест.
«Мор! — воет бесноватый, — мор тебя изъест!
Мошенник! Жирожор!» (и дале тем же слогом).

Засим служитель тот — анахронизм.
То значит — смерть при боксе. Но ( о, фреска!)
Усажен труп и бесноватый, строг, пред ним,

Доклад тут делает, на тему: Фетишизм.
Явившись, полицейский в хохот от бурлеска.
(Но всё ж наручников практичность чтима им.)


Сонет 33

(С картинки прямо) гибкий акробат
Карабкается по громоотводу,
Однако то ведет к недоброму исходу —
(Несчастная любовь с чредой растрат)

На высоте он принимает сублимат
И вниз с улыбкою летит к народу.
Но ловит врач его. И после гноя, йоду
Здоров и вновь вступает на канат.

Но он теперь в сравненье с прежним тем
Халтурщик  — в селезёнке резь. Да к счастью
Княгини взгляд привлёк, хоть  хромоват.

И знак её ресниц сближает их затем:
Обвенчаны (пусть тайно). Высшей властью
В дворянсто возведён, к тому ж и майорат. 


Сонет 34

Плешивый достаёт себе парик,
В отель сопровождает юных дам,
Клянет года, себя украсив: «Нет не хлам!
Нет-нет! Ещё совсем и не старик!»

К чужой супруге на мосту он раз приник,
Хоть ночь, муж видел, и дуэль — от пули драм
Лишь в ухе звон стоял, как если б там
Зудел комар, себе устроивший пикник.

Портье в отеле каждый раз (ну прямо плач):
«Щадились б!» А в ответ лишь: «Fare!» невзначай.
И с тем — удар хватил! В снегу лежит он нем.

И в Шаритэ плечами пожимает врач.
Доставлен нА дом «в таре» труп. (Но всё ж на чай
Красотка ждёт его, любви предаться чтоб затем.)


Сонет 35

Страна оглушена войны трубою,
Разлёты пуль с дубов срезают ветки,
Хэрр Поля Битвы день и ночь, уставясь на разметки,
У карты на стене, готовясь к бою.

Охрана бдит — не докучали вестью даб любою:
План битвы, вызрев, скинут с плеч, и ( что рулетки)
Руль Государства-Корабля закручен. Из виньетки
Взирает маршал-монумент  с отвисшею губою.

В саду уж занят стол пивком, войскам служа примером,
С ухмылкой  полководец пьёт: под голубков рулады
Осады позабыты им ( да что за охи-вздохи!)

Затем он на траву ложится полным кавалером,
Позднее саблей, с адьютантом прянув из засады,
Они коровьи рубят свежие лепёхи.


Сонет 36

Фюрст Икс —  инкогнито в томительном вояже,
Чьё сердце выкрасть жаждет шлюха, и в отеле,
Дождавшись случая, (семнадцать лет, но в теле)
Его послушницей столь распаляет в краже,

Что к жизни низкого сословья фюрст нисходит даже,
Живя в ночлежке с ней ( как никогда доселе!),
Где при интиме поверяет: он  на самом деле
Метис; та верит, фюрст хохочет, сам себе всё гаже.

И тайна сбыта! И в демократической газете
Инкогнито раскрыто — «фюрст!» Но от «ура» с парадом
Бежит в карете тот («...и лишь в одной перчатке...»)

У склепа предков он затем, покаясь, на рассвете.
Но позументщик там с кнутом вопит вдруг рядом:
«Что? Ваша Милость?! Вижу по повадке!..»


Сонет 37

СузАннэ к пляжной шествует кабинке:
На ней шелка. В цилиндре господин,
С моноклем (не стыдясь своих седин)
Идёт за ней по дюн ложбинке.

«ХудОба.» — приговор его. Но в паутинке
В кабинке смежной в щёлку этот паладин
(Хотя предполагался им костяк один)
Богиню зрит,  (и не в простынке)

Что, грациозно приподняв кувшин,
Вкруг бёдер воду льёт  у лона...
И тут, как будто одолел его недуг,

(Так всяк, кто раздражён) сей исполин
Бежит в леса, где не без стона
И сгинул (топи были там вокруг).


Сонет 38

Бухгалтер фирмы бьётся над балансом,
И рафинированней не отыщешь доки:
В подсчётах молненосен, и, хоть впали щёки,
Всё ж дивиденды за словес видны авансом.

Припав к конторке, как повержен трансом,
Он под зелёной лампой слепнет, дабы в сроки,
Совсем истерзанным от цифр мороки
Закончить всё, сложившимся пасьянсом.

Воскресным днём же: после ванны (и клистИра)
Подобно дару, перед ним на льне скатёрки
Вино с крольчатинкой на завтрак (с пылу с жару!)

Затем, наполнив портмоне (уже транжира,
Душой и телом что постился у конторки)
В загул идёт он, прихватив танцовщиц пару.


Сонет 39

Отшельник с острова, Всевышнему служеньем
Кто в умерщвленье плоти был к себе столь строг,
Что пантеон святых уже сейчас украсить б мог,
За это презираем был мирским всем окруженьем.

Молитву постника прозвали все попов гаженьем,
Хотя молился он, уйдя с мирских дорог.
И так отшельник от глумлений всех продрог,
Что пыл пророчества для уст стал жёлчи жженьем!

Коварства козьням же, увы, преград на свете нету!
Вдруг от одной вблизи стоящей полуголышом
Хихиканье святой услышал, что к нему имело отношенье!

И кончилось всё как у тех, кого терпел он поношенье:
От той хихикавшей сам получив липучую конфету,
И вкус распробовав её, отшельник обзавёлся малышом!


Сонет 40

В мольбе взывает дама, дряблая лицом:
«Ах, Jesus, замолю ль грехи, что многи!»
Коленопреклонённой отказали ноги,
Когда-то стройные, налившись как свинцом.

Кто думает о покаянье (не перед концом!)
Когда так в юности влекут любви дороги,
Лобзаний и объятий пыл. (О, боги!
Сам принц Кирилл! Каким был удальцом!)

Но всё кончается — в унынье лИца.
Судьбы ухабы — к девяноста и казаАки
По гардеробам цирков точно крабы.

С преклонным возрастом кокетке ль сжиться?
И юных дам охватит ужас (цель атаки),
Коль поверяю это им, утешить после дабы. 


Сонет 41

Монахинька гуляет по поляне,
Из рощи слышно пенье Филомелы.
Тут — юноша: любви мол в сердце стрелы,
Овладевает ей... бросает, и  как ране

Ся в келье бдит, но понесла. И вот в сутане
Епископ плоть её крушит, затем, белей омелы,
Она за грех свой у столба позора (иль у стелы)
Пред гневом черни, что позднее на кукане

Её по грязи тянет. Слава провиденью,
Что позже гнев угас, и Право (к эпилогу)
На появление младенца уцелело всё же.

Бедняжка, странствуя затем, под кедра сенью
Дух испустила и в Эдем нашла дорогу.
Где тот ( из строчки третьей) ждал её на ложе. 


Сонет 42

Сбежавший с каторги (в пылу ожесточенья)
Осел на острове, пернатыми объятом,
Но, хоть загара лоск сиял на конопатом,
Бледнел он, ужас вспомнив заточенья.

И вот среди спокойных лет теченья
Сий зрит в отеле  бывшего собратом —
Тут план рождён: обворожить подкатом
Красоток двух, в годах, для облегченья,

Богатых, но морали чтоб в них тоже доля.
А тут и перлы на песке (из сметы) возлежали,
И хоть причуда за причудой в них пригреты,

Но нерпреклонна к преступленью воля!
В конце концов те две, полны печали,
В шкатулках только сих мужей лелеяли портреты.


Сонет 43

В мечтах юница открывает со стыдом,
Что бесподобного красавца б полюбила.
Об этом мать извещена, чьей опытности сила
Фантазию сию студИт с большим трудом.

Пытаясь страсть унять, в дубраве за прудом
Юница бродит, стоны сдерживая пыла.
Но страсть не любит отступать (спасает лишь могила).
Индифферентность — нимб пушка над вызревшим плодом.

Тут зрит и юный франт сию, глазам своим не веря.
Он дару рад без трат, шепча фривольным хватом:
Жеманиться не станет долго — только больше жару!

Юнице приглашенье шлётся: тайна, мол, вечеря.
Дружок там тож, все упиваются мускатом:
Паденью девы франт с дружком потворствуют на пАру!


Сонет 44

Богачка тётка любит рыбные консервы.
А тут бурчанье после, бог мой, в животе,
И, где ни встанет — место мокро! Видно, те,
Кто произвёл их, отравить желают, стервы!

К тому ж: едва сия поправит нервы,
Вновь видит ночью: в коридора темноте
Свеченье, в коем (при её то слепоте)
Шестёрка гномов в масках (формой — червы).

Её связав, они её же пьют ликёр,
С неё за то, беря «деньгу»! Затем всей бандой
Она оставлена без чувств. И я не лгу

Что в довершенье: каждый этот визитёр,
На деньги тётки лавр купив, гирляндой
Со смехом украшает «старую каргу».


Сонет 45

Всегда (и даже коли спит) была сигара
У шурина (один из двух) в губастой пасти.
Одет спортивно (без подтяжек), кудри в масти,
Поджар он был ( лишь взглядом, как с угара).

Под мышкой вечно у него была гитара.
Он — исполнитель серенад, чьи бодры страсти.
К тому ж за юбками охотник (но отчасти).
А вот таких и поджидает кара.

Да-с, паралич, и лишь зрачки горят от жара,
Лицо землисто, нос весь в корках, чернь по коже —
Портрет не вкуса моего, хоть одр в оборках!   
 
Да так и надо, похотливцам! С одного удара,
Его откладывая долго, рок сшибает всё же!
Да, смерть всегда играет на закорках!


Сонет 46

Залитый солнцем, но уставший жить, чудак
На озере вдруг со скамейки разом
Ныряет в омут и идёт ко дну (не водолазом)
И не без вопля перед тем — и это знак

Для офицера (он гулял поблизости, как всяк),
Кой прыгнул вслед, что посланный приказом,
И спас несчастного. Но тот с решительным отказом
Благодарить пощёчину влепил спасителю (и как!)

Что тот закукарекал. Правда, публика тут с ходу
Предприняла шаги всё ж: сим  двоим налив коньяк,
Их подкрепив в тени, засим: с «Господь, им помоги!» 
 
Они, решить всё дабы, снова шатко входят в воду.
И оказался человек умней мартышки? Коли б так!
Как жаль, что после на воде лишь виделись круги!


Сонет 47

(Не всякая афера буднична для взора)
Раз лавровишневый стянул бедняга сок:
Бутылку сунул в свой сапог и наутёк.
Хотя по виду и не походил на вора.

А обворованный зашёлся весь от ора,
Когда к Суду люд татя поволок.
(У обвинителя цилиндр был высок!)
Повесить — было словом приговора.

Тать подчиняется судьбе: восходит на помост.
(Заря алей, совы крик над дубами...)
Но тут: жираф, беглец зверинца, из аллей,

Кой, вафлю дожевав, поджав свой хвост,
Вытягивает шею и, сверкнув зубами,
Петлю откусывает враз! Спасён сей дуралей! 


Сонет 48

Из яблок яблочный готовят мусс.
Мы лакомились им в  «Am alten Burg».
Вдруг на меня летит знакомец (подлость пург!)
С  «Да ты ль?!» — и, как гранита брус,

Мне на стопу, и там стоит, не дуя в ус!
От боли я взываю: «Где ж ты, Демиург!»
(Мне зовы горя удаются — всё ж я драматург!)
А тот съязвил: «Из-за сапог?!» — войдя во вкус.

(Издёвка ся мне и поныне как укус!)
Ступня опухла, боль, как зверь, бросает в дрожь —
К мозольщику я (прям оттоль) вломился в дверь.

А всё — сей мусса яблочный искус!
(Он, кстати «заиграл» во мне — на помощь кто ж?!
А вкус? Штаны меняю чаще я теперь.


Сонет 49

Альп покорительнице угрожает фён,
А к победителям была причислена заране,
Имея опыт. Но теперь внутри её, в тумане,
Страх восстаёт, в ней вызав жуткий стон.

Ни вверх, ни вниз не может — страшный сон!
Тут здоровенный псих её (козёл в его капкане)
Спасает. Но в своей хибарке, грязь ей смыв на ране,
С её порвавшихся штанишек взгляд не сводит он.

Тут перехватывает дух в её груди,
Пот у него — они серее пепла из вулкана,
Внезапно лепит он свой рот прям на её роток — 

И аккуратным поцелуем (без «уйди!»)
Тот отвечает —  заживает рана!
«На ты» уж вскоре... ( В том — грешок? Порок?) 


Сонет 50

Нередко не дойдут до школы два мальчишки:
Стоят с утра в Зоологическом саду
У кенгуру иль со скамейки на пруду
Бросают птицам завтраков излишки.

Вины не чувствуя, с портфелей «вышки»
Они сластями кормят какаду...
Там и находит их Учитель (на беду)
И напускает свой язык на их делишки.

На следующий день  они стоят пред классом,
У сюртучков своих раздвинув полы,
И прям, как вектор, рядом сам Директор.

«Сейчас на сторож навестит! — он извещает басом.
Затем: багровые полоски кажут попки детям школы.
То контролирует на месте хэрр Инспектор.


Сонет 51

Кутила граф: белёсый щёк опал
(Знакомый тип?) с асессорским  пробором,
Стал опускаться день за днём с позором
От пьянства — за бокалом вновь бокал!

Семейства сбор, а тут почти скандал —
Упился в стельку, даже под надзором.
Да, положеньице: свихнулся б с бреда ором,
Но вот спасенья лучик засверкал!

Леченья под конец ( даб тягу превозмочь,
Подсказка чья ль?) граф бдит в любовной вахте:
Её отец — миллионер! И вот развязка:

Развязная (дельца закваска) дочь
Ему всецело отдаётся на своей же яхте,
Отец смиряется. ( Неужто сказка?)


Сонет 52

Ох, девонька, коль с золотцем вдвоём
Ты будешь (яблонька в цвету прям у окошка)
И потревожена в постели будешь (нет, ни кошка)
Нахальным, без понятий, воробьём —

Не вскакивай, подумай всё ж о том о сём,
Не то от сна лишь с пеной будет плошка,
Надень узду на прыть, чего скакать как блошка,
Побудь в кровати, терпелива, в неге дрём!

Смотри: имеет деток воробей,
Они чирикают про пудинг, а по сути
Позавтракать хотят: давай скорей —

С тобою ж рядом (как индус в рубахе), хоть убей,
Спит золотце. А от него коль станешь Mutti —
Будить судьба будет тебя со злобным «Эй!»
 

Сонет 53

К полуночи вскочил я на коня
И поскакал через мальтийский лес.
Тут облик женщины среди ночных древес,
При лунном трепете восстав, сразил меня.

Она казалась столь нага, к себе маня,
Что во влечении я вновь к любви воскрес!
Приблизясь, вижу, что стара — попутал бес!
Да и в мозгах её бессмыслиц толкотня.

«Должна тебя поцеловать!» — речёт она у шпор.
«Ещё есть время...» — я в ответ, а сам поник.
«Нет! — стонет, — Лишь сейчас, умру а то!»

Сошёл с коня — галантен с давних пор —
Она на нём уж — и как ветром сдуло вмиг!
Желал тут в шкуре быть моей бы кто?


Сонет 54

«Ещё мала я, а уже чего ж так влюблена!?»
Спросила МИми у сестры. Та, что наседки,
Клюёт, рассевшись на комоде, скисшие объедки,
Облюбовавшую блоху, ловя  со сна.

Затем расчесывает лохмы — треск аж из окна!   
К свиданью (ей свинарь назначил у беседки.)
И наконец-то отвечает: «Миленькие детки,
Я тоже рано о любви запикала — пьяна

В четырнадцать и отдалась, сестрица,
Забывшись вшою, всё желая, всё сгубя —
То было дурью, каюсь, да большою!..

Когда б не это, не взбеситься!..
Поэтому совет: Попридержи себя!
(Я диалог вбираю их всей в синяках душою!)
 

Сонет 55

Мэхтильд льёт воду на себя в роскошной ванне
В «ТэхтЭль Мэхтильд» (то банный дам союз),
А зеркало в оправе роз и муз,
Ей кажет стройность ели в дивном стане.

Вся затонув в своей красе, она забыла ране
Дверь затворить, и вот (какой конфуз!):
Слуга несёт поднос средь шёлка блуз,
Где три яйца с начинкой в майоране.

На столике (в перчатке белой, твёрд рукой)
Всё разместив с вином, речёт сий с постной  миной:
«Уж подано, сударыня!» И вновь уходит прочь —

(Да что ж в глазах его такой души покой!)
Мэхтильд не ест — в ней дума стынет льдиной:
И не оскалился ни разу — видно, не охоч.


Сонет 56

Почти что сорок лет, осмеивая брак,
Учёный даже и не помышлял жениться,
Пока с собой его лукавая девица
Ни обвенчала. (И за просто так!)

Жена едва, а уж нудИт: « Раз из писак,
Пиши! Дабы к деньгам вела страница!»
Тут и младенец также поспешил  родиться.
«А кто отец?» (Уже без шуток вопрошал простак.)

Ещё ребёночек, беззуб, меж луж
Большие пальцы ног сосёт в слюне счастливой,
Вдруг открывается — тут семени подлог:

Давно уж рогоносец — муж!
Ребёнок мрёт (по слухам: подавился сливой)
Жена в бегах. Муж за науку. Нем и эпилог.


Сонет 57

От многих бед Эмиля жизнь шла наперекосяк:
То из глазёнок голубых сноп искр секут пожара,
То переносица в лепёшку от удара.
Так и шатался в плаче к Богу (прям слизняк!)

Пока не пал в сугроб, где бед поток иссяк,
И нежный свет затем негаданного дара
(Расположенье Дамы) вдруг после кошмара
Его согрел, и сей женился холостяк.

А после свадьбы юный пыл покинул пьедестал:
Влюблён котом, да полный нуль мужскою мочью,
Жена ж  рожает и наследничка при том,

Но робче он  (от непорочного ль зачатья?) стал,
И одиноко снова дремлет каждой ночью...
Да кто ж его погонит к счастью вновь прутом? 


Сонет 58

В бордель заходит знатный муж (любви запрос):
Девиц разглядывает в неге полусвета,
И выбор падает на Хэдхэн, ибо прелесть эта
Блондинка вся — вплоть до срамнЫх волос.

Ночь коротка — к утру «решив вопрос»,
Сей муж на улицу выходит, и в лучах рассвета
Тут паутинка, так легка, бабьего лета
Ему внезапно задевает в крупный нос.

На чох его «Здоровы будьте!» раздаётся — там
Крестьянин сзади, а в ответ: «Ох, дурья пасть!»
И этим муж сей сам напасть привлёк!

Стесняюсь уж сказать — к каким местам,
Но повредил ему крестьянин ту же тела часть,
Что ублажала ангелицу Хэдхэн. Да-с, урок! 


Сонет 59

КитчИнек БаналЕвич-фон ТривиалИнски
Сидит в кафе, задрав орлиный нос.
Ему не служит Муза (Вот больной вопрос!)
Но б ей могла быть (мысль поэта) фройляйн Риндски.

Тут и она: на тУфле бант развязан (так по-свински!)
И на колени пав, что твой покос от кос,
Сей вяжет бант поверженный колосс
Со стоном: «Я люблю Вас! О!» (по-паладински!)

Стон действует — его чарующей струной
Улыбка рождена (преддверье страсти),
А от Патетики, что в нём, такая дрожь!

И, отбродив вином в обоих, стона зной
Уже течёт блаженством в нижней тЕла части,
Но Этика  не покидает верхней  всё ж.


Сонет 60

Глубокой ночью: храп могильщика в постройке
(При морге), колокольцы виснут с дуг,
Звоня порой (Одна из электричества заслуг!),
Коль труп шевелится на полке, точно в койке.

У дочки Йэттхэн, как к шитью и кройке,
К садовнику любовь: как если б  уж  супруг,
Тут звон действительно! О, Jesus! О, испуг!
Мертвец очнулся, что скончался на попойке.

«Ах, Фритц! (сей из Бестравных — славный род)
Мне страшно! Бог мой! Что за звон в ушах!
Бужу отца, — лепечет Йэттхэн, — путь уймёт!»

«Брось!» — тот в ответ и на неё (как в огород!)
Мертвец бежит и оттого лишь гибнет в камышах,
Что без невесты не желал спать дальше этот Кот.


Сонет 61

Адам до яблочек охоч и Ева нынче тоже —
Ночь карнавала в Парадизе всё ж перед постом.
Гремучий Змей во всю гремит хвостом —
Ему оладьи подают с овацией на ложе.

Он их вкушает с мёдом с блюда,  и, похоже,
Склонять к Греху забыто им под фиговым листом —
Познания Добра и Зла тут Древо без истом
Уже само себя трясёт с: «Да что же это, что же!»

Бесплодно — тут и Древу Жизни смех не превозмочь!
Хохочут все: Адам и Ева, Змей (у Евы паха),
Сам Бог с улыбкою вкушать Свободу всем даёт.

Архангелы с высот вещают: «Скоро Ночь!»
Однако ни один не ощущает страха —
Поскольку предстоит гульба ночь напролёт.

 
Сонет 62

Жила раз в Капуе (как помню этим часом)
Уродка: горб, на костылях, к тому ж крива на бОк.
(Смещён был также ненормально и лобок.)
Мать умерла, отец был папуасом.

Не выговаривала р — так —  «ягуа...» и басом,
А также собственное имя — ни разок,
Но всё ж любви хотела, и отец изрёк в свой срок:
Отныне ка Буа ты, и утешил плясом.

И девушкой-то не была, но раз под своды
Музея Анатомии, зазвав лишь на часок:
Гермафродит! — изрёк директор. Тут ему все оды!

Отныне юноша она — « красавец Гектор», годы
Помолвлена ( слепа невеста и хрома,  в чём прок!).
Отец сияет, оплатив все полностью расходы.



Сонет 63

С луны свисает пёстрый кратер прямо к дому,
Оттуда выползает клоун (норд-американец,
А по фамилии он Браун) призрачный поганец
С паучьими частями тела, что вгоняют в кому.

С балкона девушка, (уж погрузясь в истому,
Слегка оттягивала лиф) вдруг ощущает глянец
Двух крыльев за спиной и начинает танец,
Глотнув раствор квасцов от страха вместо брому.

Она упархивает — призрак настигает всё же,
В томленье за крыло схватив осатанело,
И, взмыв, по кратеру, они летят сквозь тленье,

И бледный луг луны своё готовит ложе,
Разбойник-клоун там лобзаньем обнажает тело,
И сломлено без слёз её сопротивленье.


Сонет 64

В столицу в гоночном автО въезжает Сатана,
Гроссмама рядом, цель визита: сватовство.
Он как (всего) Его Превосходительство,
И титульно Её как Светлость с ним она.

И в Гранд-Отеле свора слуг в поклоне склонена:
О миллиардах шепчут — их-то мотовство
Уже готовит сей жених на Рождество,
Что вкус последствий от сего узнает вся страна.

Без промедленья приглашенье во дворец:
Императрица разливает чай сама,
Принцесса в жениха мгновенно влюблена,

Фюрст Шнуттбус получает в дар с идеями ларец
От (Лже-)Мудрейшей ( прок от коих — нищеты сума)
И Ангелом у всех придворных признан Сатана.


Сонет 65

Жил-был чудак, идеей одержим,
Что он и есть — давно умерший Ной.
Ковчег построив, в нём свой скарб с женой,
Он запер, мол, теплей ей будет там, чем с ним.

Она же мёрзнет там, внутри, к слезам своим
Во вздохах прибавляя: Ай! да Ой!
А он вопит, как на копье, ей: «Что за вой?! — 
И проклинает ( а ведь тихим был таким) — 

Потоп грядёт! Утопнешь же такой!
Узнай меня ж! Иль я тебе не Ной?!
С тобою, жаба, расплодился бы: с одной!

С хлебами, яйцами, и маслом и мукой,
Я б водам противостоял, как Старец тот, иной,
В ковчеге сём, задраив б люк перед волной!


Сонет 66

В одном вблизи от замка скрытом гроте
Живёт прабабушки ехидства полный дух,
Что любит правнучкам терзать порою слух,
У тех её коль родовое имя не в почёте.

Как рода сбор — прабабушка в круговороте
Творенья сладкого фамильных заварух!
Вот нычне: надавать её нечтущим оплеух,
Явя наследницу всего в им неизвестной тёте!

И в галерею замка, чтоб упиться драмой,
Портрет наследницы повесив с мощной рамой,
За ним как дух прабабушка скрывается сама

И в галерее ждёт: где правнучки уж вскоре,
Портрет наследницы увидя, изойдутся в споре,
И будут выть с тоской во взоре, сойдя с ума!


Сонет 67

Одною сказочной страною правил Гамадрил,
Имея в ней боле полутораста жён:
Они смеялись, лили слёзы, рвали фрукты с крон,
Мяукали, как муж им предопределил.

И как-то ночью ( тишь была могил)
Одну из жён, чтоб пожевать, отыскивает он,
Другие ж видят это, словно жуткий сон,
Где полною луной апрель вдруг засветил.

По вкусу та ему пришлась — и кости проглотил!
И, успокоившись душою, Гамадрил заснул,
И долго слышался, что гул, пищеваренья звук,

Когда ж проснулся — белый свет ему вдруг стал не мил
Без той жены, и он, взревев, как  в гоне мул,
Венчаться сразу вновь пошёл от нестерпимых мук.


Сонет 68

Своё сердечко заложить хотела б Эммэлина,
Несёт в ломбард — там раздаётся смех,
Но, так как заведенье сё не для потех,
Оценщика серьёзна вскоре мина.

А Эммэлина (ведь долга оценки всё ж рутина)
Тут молвит: «В сердце я храню от взгядов всех
Любовь единственною из моих утех
К тому, кого холеры отняла година...»

И слёзы у неё... Оценщик потрясён.
И тут черта подведена уж под подсчётом,
И в голосе (хотя педант) слышна труба услад:

«Чистейший бриллиант, — определяет он, —
Сердечко это! С чистоты его учётом,
Сто тысяч за него я выдать просто рад!»


Сонет 69

Кольцо в фекалии упало у КарлЕна —
И вот:  слышны его в уборной монологи.
Но что судить там да рядить, как демагоги,
Коль символ брака надо выручать из «плена».

«Уду ли взять — всё ж глубина и пена?
Иль после засмеют от этакой подмоги?
Уж лучше, чем жена-шаболда, нет! О боги!
Заквакает, что тут была измена!

Возьму уду, пусть тешатся эстеты!»
И через миг уж удит в нечистотах.
Вдруг голос старца раздаётся за забором

(То маг зовёт из государственной кареты):
« Брось, не плещи в своих мирских заботах!
Возьми назад своё кольцо!» (А сам — сияет взором). 


Сонет 70

Из гроба вылез безалаберный скелет,
Кой всё ещё ведёт себя как Дон Жуан,
И глухарём кричит, в любовной страсти рьян,
На брачном ложе — но за столько лет

Там никогда барочный не звучал Дуэт!
Хотя жених в гипюре был, из дальних стран,
Юна невеста — золотой фазан!
И в браке сын рождён (в последствии кадет,

Командующий на войне, но вместо чтоб —
Отвергнут девой, с травмою души —
Атаковать врага своим полком,

Он паралельно с тем бежит, а не встечает в лоб!
Отсюда и отставка, жизнь в глуши.
Теперь лежит в фамильном склепе под замком).


Сонет 71

Забальзамированных Трех Волхвов тела
Переправляют через Тихий океан.
В порту их нежно водружает кран
На крейсер. (А как раз война была)

И в океане англичан подлодка, хоть мала,
Пробила днище корабля. К тому ж и ураган,
И рулевым, к несчастью, встал тупица Йан,
Кой курса разобрать не мог, поскольку мгла,

И в голове (упит вконец) сплошной туман,
А врач-болван ему то предлагает огурец,
То кровь пустить, даб рейс продолжить. И тогда

Волхвы, ожив, кричат: « Где капитан?!»
Найдя же, в рот засунув кляп, с «Ах-ты-подлец!»
Его кастрируют. (Не басил больше никогда.)


Сонет 72

Красавец раб зрит приближенье баядеры
(Он черпал известь, наполняя мех),
И, бросив дело, на глазах у всех
Её целует — тем запрет нарушив веры.

То видел жрец, и раб отправлен на галеры.
Но баядера влюблена, хоть в этом грех.
И вот: съев ( с опиумом ею присланный) орех,
Раб, точно умеревший от холеры.

Влюбленной «труп» уложен в саркофаг,
И на корабль его занес из цирка слон,
(Её ж он спрятал в хоботе своём.)

Огромен мир. В Одессе цирк. Аншлаг!
Раб после плаванья по морю воскрешён.
И развлекаются вовсю влюблённые вдвоём. 


Сонет 73

От злобы жизни, что меня крушила билом,
Мной было решено расстаться  с ней,
Прощальное письмо оставив, я в один из дней
В прощальной горечи натёр верёвку мылом.

Почти повис в петле — и тут как от камней
Окно разбито — Дух влетел светилом,
И мы схватились с ним с невероятным пылом,
Как было всё — теперь моим наследникам видней.

А мне не вспомнить. Ощущая в жизни перемену,
Теперь живу я на другой какой-то из планет.
И жизнь ли — уксус на Земле — мне дела нет.

Тут счастлив я, живя стеною в стену
С тем Духом, и в моей мошне полно монет.
К тому ж не помню: жил во зле я сколько лет.


Сонет 74

Лишь в Маркусе* чти своего хранителя на страже!
Тогда повеет от войны вновь мирною сиренью,
Опять доверье ко всему послужит вдохновенью,
И будет открываться взору ангел в кате даже.

Нет духа на Земле, судил кто б праведнее в раже,
На Канта взгляд победный лишь его дарован зренью.
Мир будущего сложит гимны каждому его прозренью,
Хоть глупый мир вокруг него в презренья эпатаже.

И Солнце Ясности не только засияет оку,
Но даже (Фауст. Часть вторая.) зазвучит для слуха
Напевом Мудрости Расцвета Золотого века:

Очнувшись, к Правде мозг вернётся как к его истоку,
Смысл восстановит Красота, где в нём была разруха,
И вновь божественным и добрым будет сердце человека.

*Эрнст Маркус (1884 — 1928) немецкий философ.



Сонет 75

Крадясь на цыпочках, убийца в коридоре,
Святого государства чтоб крушить оплот
В лице Достойного, хоть тот во сне не ждёт,
Что унесёт чёрт душу праведную вскоре.
 
И вот убийца нож занес с решимостью во взоре
Его воткнуть, но, пробуждённый вонью нечистот,
Достойный древний пистолет мгновенно достаёт,
Стреляя сразу, будто бдел всю ночь в дозоре.

В крови злодея корчит мука смертного озноба,
Достойный же над ним, как если б виноват,
Склоняется, шепча с печалью «Брат»,

Но тут в глазах злодея вспыхивает злоба,
И нож Достойного находит с «Ты дегенерат»,
Затем, с судьбой смирившись, умирают оба.   


Сонет 76

С рукою на ширинке строг как кататоник,
Я на тебя давлю, раз ты  не параноик тоже,
И спрашиваю: как, со стоиком быть всё же?
Эгоцентрист ли, кто такой софроник?

Тут дыбом у тебя вихры (как конус свитка хроник),
Ты мнишь: антропософом мне не быть, похоже,
И безрассудство у меня геройств любых дороже,
И ты срамишь меня: «Безмозглый ты миноник!»

Ты к дам врачу меня шлёшь тёплым словом
С диагнозом, что я полярно вою,
Но вместо гонорара вопль мой: «К счастью!»

Квалифицирован тобой беспутным звероловом,
Как если б сдвоенный орёл был над моею головою,
Орёл, из философий частью и бессмыслиц частью!


Сонет 77

Минона посвящает хэрру Критикану,
Моля пощады у суда, сий свой сонет.
Я не бессмертный как иной большой Поэт,
И мне смешно, прими тот сё как соль на рану.

Обычно тих я и роптать вообще не стану,
Хотя достоин лишь презренья плут-эстет,
Кто неустанно чистит свой фонарь, чей свет
Не просветит и мямлю, услыхав его осанну.

В моём мозгу всё лает Заратустра
На Канта в бешенстве. А встретился бы МаркУс —
И Ницше, может, не расстался с белым светом.

Жизнь (как и страстный старец) обвиняют: frustra!
Не выгнется ни разу triomphalis arcus.
Иль непростителен мой даже трёп об этом?


Сонет 78

На Папу Римского направив мордочку, что свята,
Да и на Кайзера к сему, вползя министру с крёхом,
(Куда? Я не скажу.) он забывает гнева гнать всполохом
Внутри греховность, что его же светом там зачата.

В служенье Богу чистота ему важна прелата,
Но вместо пороха разит он пудрой, что с подвохом.
Стоит ли с Библией на поле брани он со  вздохом?
Нет! Кротость не даёт ему вкусить судьбы солдата.

Ведь он душой почти апостол верный Иисуса,
И гением войны охвачен он по чину,
Спасителем Европы став от мерзостного мира:

Из ран любви, её нарывов, гноя он для вкуса
Католицизма всё сосёт в себя доктрину, 
Чтоб от гранат вскипали души для блаженства клира! 


Сонет 79

Во мне по жилам крови бурное струенье,
В тебе как вспомню Архитектора-Светило,
Что мне в твоих набросках зрение открыло:
Райхстага, всё из хрусталя, строенье!

Ах, памятником чтоб тебе однажды это было!
Быть может,  РатэнАу* грёз в том претворенье?
Средь немцев деловитей нет! Ведь за вооруженье
Стоит стеной, как Англию бы это ни дразнило!

Представь всё это вот такой прекрасною картиной:
Макс ШЭлэр,** кто в гондоле мудрости, её же паладином
На всех бросает небольшие бомбы со слезою!

Когда ж Щит Чести и над всеми поднят всё ж рутиной,
Слывёт божественно-отважным он Национал-Блондином,
А Маркус*** так и неуслышан ни одной бодливою козою.

*Вальтэр Ратэнау — крупный промышленник и политик,
ратовавший за вооружение Германии.
**Макс Шэлэр — немецкий философ и социолог.. 
***Эрнст Маркус — немецкий философ.



Сонет 80

Юнцы в немецком фатэрланде (слава Богу!) есть:
Приоритет ясней им библии с гимнастикой
Пред интеллектуальной всей фантастикой,
Проф. БОмбарту за что хвала и честь.
 
Неся Геройства пламенную Весть,
Проф. Бомбарт мнит телесной пластикой
Затмить дегенерата мозг с его схоластикой,
Чтоб с Духа всем на Силу Воли пересесть.

Дух алебастром обесцветит кровь в свой срок, 
Так плоть теряет государственность! Итожа:
Энтузиазм и Сила Воли побеждают рок.

Итог: с духовным проникнет и порок!
Бездушных же юнцов дубеет кожа
По Бомбарту: для стати Дух не впрок!


Сонет 81

Кто — сий? Его любвеобильны вечно щёки:
Для стихотворства частью и для пережова частью.
Глаза красивы (ах, душевно-голубою сластью!)
Красив и задней частью он (о, полусфер истоки!)

Покорность девственно гнёт выю без мороки,
На меленькую вошку с братской страстью
Хотели б он и Бог глядеть лишь, к счастью!
В дуэтах с ангелами он экстазов ищет строки,

Любви слагая гимны к их ознобу.
Святыми чреслами он любит дам (то диво!)
Кто ж сий Поэт? И гений Еврипида,

Живи тот, всё ж вмещён бы был в его особу,
Хоть стилизировано имя малость криво:
Да, Werfel — куб, но параллелепипед с вида!


Сонет 82

В Германии сатирик есть Иронии Приплода,
На «Мандрагору» (препарат) кто получил патент.
Где он — там славящий его фанфарный комплимент:
«Лишь он архангел-демонист всего народа!»

Нет не платоник он (как Вэдэкинд) другого рода!
Блондинов любит и брюнетов — был бы перманент!
Кокоткам на перинах сладок он как монумент,
Икону с ним велит иметь им обожанья мода!

Венки кафе полны восторгом от Него повсюду,
Он убеждённый патриот на Первой Мировой,
Лишь нечто несколько Его лишает блеска:

Он за границей (Ужас! Столько пересуду!)
За зрелость к возвращенью куш прикидывает свой!
(Сам Эдгар По — лишь половина от сего гротеска.)


Сонет 83

Не философствуй, Хаэккэль,* как человек природы
Тогда в любом президиуме будешь ты любим!
Ты Канта не поймёшь, хоть с гонором твоим
Всё утверждаешь, что постиг. Стыдись своей породы!

Нет, Канта Логику твой череп не вместит под своды,
А понимание её тобой — к лицу паяца грим,
Вы строите монистов кирхи? (Портмонистов зрим!)
Ну ждите знак: Mene Tekel! Да ждите годы!

Звучит красиво: истина в вине (в мажоре),
С Вильхэльмом Оствальдом (Учитель) под рукой
На питекатропа ты молишься при жоре!

Мир будущего ж очень быстро вскоре
Стыдиться станет кухни псевдофилософии такой,
И (Маркусу благодаря) есть яства Канта будет вам на горе!

*Эрнст Хаэккэль (1834 — 1919), немецкий дарвинист.


Сонет 84

Почти что божество прекрасный Тэодор,
В нём волк, с ним воют ангелы осадам!
Коль борода его при трёпе вдруг под стать преградам,
Его пред нами шельма, плут его же вышел в коридор!

На валуне чистейший из глупцов несёт свой вздор.
О успокойтесь! Не падите сразу, вняв его бравадам!
В соизмеримых духом ограниченность к отрадам
Всем кажет, что есть белый мавр, в их круг внося раздор.

И Вальдэна* сменив, за музыкой кузнец,
Чей эстетизм и магнетизм звучат её набатом,
Дух времени же фарса карнавального бедней. 

О параллелограмм всех сил, в наживе чей венец,
И гений знаменит  банальным результатом,
Ведь nemo obligatur ultra mosse. (С наших дней!)

*Харварт Вальдэн — издатель «Штурма», писатель и композитор.



Сонет 85

Как мир держать за лучший, если он химера?
Мой верный друг, тебе я выдам это в наших пактах:
Кажись всем гениальным и пробей в терактах
Словами-бомбами щель в черепушке изувера!

Кричи: «Господствуй стройка башни! (для примера)
О циклопическая, встань же на квадратных фактах
Лобзаний от любви, облаток при святых контрактах
И будь крепка, без остужения как вера!

О вознеси меня на крыльях, блеска став тетрархом!
О лунозеркало, чьё торжество лоснится плисом!
О человек мой, кто любим и стал мне братом!»

Тогда и жалованье зА год будет выдано монархом,
Тебе поставят памятник под тисом или кипарисом.
Тогда и смейся, плут! Ликуй дегенератом!


Сонет 86

Ловушки скрыты хорошо во тьме прохода,
Что в галерею волшебства приводит наконец,
Кому по нраву из Китая древлий маг-мудрец,
Там может в зеркале бродить подобьем мореброда.

Ты входишь в зеркало — и пред тобой в кораллах свода
Оранжереи всех искусств откроется ларец,
Ты восхитишься — тут «Хи-хи!» звуча как бубенец,
О не пугайся — это смех, совсем иного рода.

И смеха этого Учитель долго был иском тобой,
Его зовут Рудольф ( Пусть род останется секретом),
Он тот, о ком не знает большинство людей.

Он фолиант учёта держит пред собой,
Остерегать чтоб теософку свыше от идей.
Зачем? И в Зандэра энциклопедии нет ничего об этом.


Сонет 87

Сий старец с Бодэнского озера, (райх Мэсмэра вблизи)
Философированье делает затеею  простой.
Он за науку Логику не держит, смысл не видя в той,
Блуждая лишь по философий прудикам в грязи.

Как антикантианцу с веретЕниц слепотой в связи
Ему совет мой: Маркуса прочти, а то свиной постой
Рождает псевдоскепсис, и патрон свой хотостой
Как труп припрячь во рту, тогда всё будет на мази!

Одновременно думать и вещать? Сверхкакаду,
Где мудрость говорит — закрытым клюв держи
И с миной Будды оставайся вечно в полусне! 

Милей гораздо алогичной мути на виду
(Ландауэр ли секундантом — не скажу я у межи!)
Иезуитских ряс смердящие помои мне!


Сонет 88

Жил-был король-правитель Иудеи,
В ком благородство было от природы.
Он в Пруссии искал зависимой свободы,
Где славила газета «Крест» за то его идеи!

К сему в изданьях «Амальтеи» лицедеи
На речи короля вливали умащений оды,
Чтоб избежать вражды, которой годы
Мать Гею изводили прежде все злодеи.

И с золотою зрелостью незримого прозренья,
Со лбом, что как рубин, налившись кровью,
В Берлин летит король диковинною птицей,

И там, от некого орла прияв в свободе заверенья,
Он иудейским коршуном-стервятником с любовью
Решил кружить с орлом клюв к клюву над столицей!   


Сонет (дадаистический) 89

Тренко патролло! Хардэн=Кэрр олеле:
Патролло Хейнрихьманн Траки! ТрикА.
Салуна Хауптманнгэрхарт, лани шика,
Шталампа РатэтнАу пассосс мовеле — 

Ойанка Хаэккэльэрнст штиволль козеле!
Максилиноф патранка Харнакк вика,
Катаррхь акинка Шелермакс аштика!
Шолелиноф Дэмэль аси макреле.

Шолль больцен Ойккэн руд кампалинорен
Трэлль Эмильлюдвиг вакс кадЭр кисмЕт!!!
Катаратакта Вассэрманн больцано —

Йо коколль Эвэрс Хайнц пипи казано
Альраунелес! (хай Маутнэр Фритц!) минорен:
(И до любви Минона будет перекручен без примет!!)


Сонет 90

Нет, никогда мне не понять: зачем смех человеку,
Когда печальна так земная для него юдоль,
Где при рожденьи и при смерти только боль?!
Что смех, раз плыть в ладье Харона и счастливцу греку?!

Пасть дьявола зачем же смерти, раз от века к веку
Стать трупом столь не идеальна роль:
Вздымая кубок золотой, вот ты себе король,
Что ж к разложенья вони попадаешь под опеку?!

Поэтому не смейся, если в жизни где-то
Безумие комичным будет встречено тобой:
На заднице в хлеву хоть сидя б, пугалом одето,

При этом песни распевало б и трясло б печной трубой,
И конский хоть каштан жевало бы в соломе мило,
Не смейся, о, не смейся! (Это б слишком грубо было!)


Сонет 91

Услужливым не доверяйте должникам!
Они с отсрочек выплат долга ежегодных
Уже заелись, хоть вы ходите в голодных,
При этом вас же причисляют к дуракам.

Умён (как Кэрр*) будь — приберут к рукам,
Будь ясным (ШЭлэр** как), что им до благородных,
Раз вы на Мировой войне чесны в делах доходных,
С отсрочкой им, доходам таять, точно облакам.

А если вы, уже бледны и голова седа
От бесконечной по взыманью долга писанины,
В конце концов получите решение суда

На возвращение долгов хотя бы половины,
С решеньем этим также вам не возместить потерь,
Ведь будут ваши должники на пенсии теперь.

*Альфрэд Кэрр — немецкий литературный критик.
** Макс Шэлэр — немецкий философ и социолог.


Сонет 92

Мне мнится ординарным званье: Onkel
Значительней звучит мне титул: «Дядя»,
И благодарней в рифме, ну, к примеру, с: ладя,
Чем Onkel лишь с фамилией рифмуясь: Donkel.

Gemunkel (слухи) бы звучать должно Gemonkel,
Но слуху, что привык, звучит, как будто гадя,
В звучание его всё грубо, хоть шлифуй помадя,
Ну как Geschnоеrkel (росчерк) превратя в Geschonkel.

Кто любит музыку сносить кота нахрапа?
А в Дяде милое звучанье, словно рама,
А в Дяде благородство, было что дотоле.

По анологии: чем Vater иль Отец  намного лучше Папа,
И замусоленного  Mutter или Мать намного чище Мама.
А благородство в Старый губит Старикашка-Olle.


Сонет 93

Да! У социалистов тоже шельмы есть велИки,
И при хороших чаевых их нрав уже не стоек,
Внутри у них крушимость всех их перестроек,
Хотя снаружи носят скопом красные гвоздики.

Напротив феодальны пусть (и даже если б дики)
Статьи у конституции (где слабость перекроек)
Своей душою с чаевых чураются попоек:
Вот так и я, свою корову сам доя б под крики

Телят смешливых и батрачек с батраками,
Вокруг кто стоя хохотали б  с красные щеками,
Что у меня в хлеву шелка на голом теле,    
 
Иль помещён самими счастья бы руками
В шкаф денежный бы с золота мешками,
Без поражений нрава оставался бы на деле! 


Сонет 94

Молите лишь! Поможет! Возводите храмы:
Мечети, кирхи, синагоги, пагоды средь мира!
Молите в ризе, фраке и сукне мундира!
Любя конфессий ваших шумные бедламы.

В них войн чудесненькие поднимайте гамы
Среди побед и поражений, и смертей и пира,
Среди калек и вдов, среди унынья клира
Дев, девственников, плошек постной драмы.

Я не молю. Не нищий я для хора.
Я говорю (молить другие дюжи,
И не из тех я, кто Тельцов тут ищут, тоже —

Они зачинщики людского гнусного раздора):
«Оставьте хоть безбожным всё снаружи!
Я не молю — ведь не к себе ж взывать мне: Боже!»


Сонет 95

Смерть не приятна никогда, и всё же
Порой в ней мнится шутовста запал,
Как у дурёхи, что всегда сражает наповал,
Ухмылкой на довольной этим роже.

Фитиль, зажжённый смертью на рожденья ложе,
До Страшного суда нас, вроде б, щекотал,
Но до сих пор собачий лишь оскал
Нас всех того лишает, что всего дороже.

Уйди! Иль факт бессмертья явлен был?
Да вся Земля есть место для могил!
Конечно, жизнь кишит приходом и уходом.

Сам Геркулес в конце концов ослаб от дрязг,
У Парок ножниц, что не ржавы, слышен лязг,
«Но всё ж вуальщик скажет!» С мимоходом!


Сонет 96
 
Старея, но ещё кокетка тоже,
Имея женихов с полдюжины уже,
Европа флиртовала с ними в неглиже,
Но ни с одним из них не шла на ложе.

Разочарованным обрыдло это всё же,
И заключив пари, её взять силой в кутеже,
Все женихи пошли в прорыв на этом рубеже,
И про насилие Европа ведала, похоже.

Едва же начались интриг ужасных драмы,
И кабала с глумленьем, и грабёж, сводя с ума,
Убийства скрытые и явные, тогда

К жеманству страсть прошла у нежной дамы,
И та, поверить только, отдалась сама!
Но всё ж кому? Не станет ясно никогда.


Сонет 97

А: «В тех, кто в обществе был отнесён к высшему кругу,
Людей, ты видишь, кто любви достойны всех:
Они одеты хорошо, у их невест и жён приличный смех,
И даже спесь служенья им не раздувает их прислугу.

Дух просветлённости, принадлежащий к их досугу,
Даёт им видеть в тех кто ниже свору жалких неумех,
Ты не из них, едва критически взгляни на сонмы их утех,
Они в тебе узрят того, кто общество влечёт к недугу!

Но всё ж опять: порой судьбе под силу
Втащить на самый верх одну из юрких шлюх,
Как мать кто голубую кровь усилит рода!

Но! Вверх ли, вниз ли — всё сойдёт в могилу,
Куда в конце концов мы тоже — плюх!
Так что оставь идеализм твой трёпом для урода!»


Сонет 98

Б: «Уж я хочу оставить поучать, но будь всё ж взглядом
Интеллигентнее теперь, смотря на мир!
Лишь подстрекателем не будь (пей рыбий жир),
А то проломит зависть твой затылок изнутри прикладом!

Высок ли, низок — равнозначен всюду складом
И общий дух, и родовой из пращуров кумир,
Всегда твой шаток путь, и что идущего ранжир,
Раз Справедливость только трюк в хождении над адом!

Оставь людишкам (свеже яйцами намытым) их каприз:
Лелеять яхты с виллами в житейской круговерти,
Дай фюрстам пасть, а шлюхам восходить к святых венцам!

Тогда и Дух, твой Дух, устроит Вечности сюрприз,
Коль победит и также Жизнь освободит от смерти,
Вседобрым показав себя живущим мудрецам!»


Сонет 99

О сколько же шутов на белом свете!
Ловить ли рыбу в небесах, когда набат?
Цветов вдыхают ли ушами аромат?
Снеговика ль лепить при знойном лете?

Нужда у трупа ль во врача совете?
Рад врач, что ночью зван он без оплат?
Ликует ли король в гробу, что простоват,
С обличьем триумфальным всё ж по смете?

Чего ж бессмыслицы  повсюду бубенцы?
Чего ж  любимей в мире нет бравады?
Что ж шутовством вместо ума кичитесь вы?

Юницы (то особо даже!) да и все юнцы,
Ведь вы другому ничему действительно не рады,
И до кладбищенской ограды будет так, увы!


Сонет 100

Вот сотая от всех конфет. Addio.
О, Публика, о, свет высоких дум!
Людей хочу я, был чтоб Бум! Бум! Бум!
Чтоб Человек сказал мне: caro mio!

Но коль не хочешь — может, будет Клио
Сонеты немо на доске царапать, помня шум.
И это помрачило бы мне ум:
Знать, что уже не пережить всё вновь. Ах, трио

Умелых Парок прясть закончит вот уже!
И лязгнут ножницы в руках — на то дано им право:
Ведь плоть меняется как ткань изношенных рубах!

Отговорим ли прях в плаксивом кураже!
Так хлопай! И венок на голову под «браво!»
Мне возложи! (Я причешусь — забудь свой страх!)