Напиться и плакать

В душе опять комок противной шерсти,
Внутри то ноет, то болит,
То по отдельности, то вместе,
Такой вот у моей болезни вид.

То я готов буквально захлебнуться человеком,
То с глаз долой – из сердца вон,
Не помогают заговоры, обереги,
Не помогает то, что я сменил вагон.

Сменил маршрут, своей унылой жизни поезд,
Который мчит куда-то в горизонт,
Пока на шее не затягиваю пояс,
Пока идут дожди – не достаю винтажный зонт.

Мне всё равно – я буду мокрым или мёртвым,
И так уж труп, чего ещё сказать?
Порою, был излишне наглым или гордым,
Но продолжал всё искренне писать.

Пока бумага не ушла на самокрутки,
Пока я сам не встал из-за стола,
Чтоб ползать, поднимать с земли окурки,
Как жизнь меня однажды подняла.

И шанс дала исправить все ошибки,
Но я – ребёнок озорной,
Испортил все учебники с улыбкой,
И шёл домой с слегка поднятой головой.

Я много лгал ещё со школы,
Но обижался лишь тогда,
Когда мне верить были не готовы,
Когда не мог ответить за слова.

Я много выкурил проблем,
Пока не задохнулся в их дыму,
Я много выпил слёз и горя съел,
Но не признал свою вину.

Упёртый наглый эгоист,
Непонимающий, скептический, безбожный.
То прилипала, словно банный лист,
То режу словом, будто ножик.

И нет родных, и нет чужих,
Мне всё равно, кого обидеть,
Мне дела нет до окружающих, других,
Меня ужасно просто ненавидеть.

Ужасный сын с плохой манерой речи,
Не тот, о ком твердят: хороший друг,
Я просто пешеход, идущий в этот вечер,
Я не лекарство. Я – недуг .

Мне больно вспоминать о смерти близких,
Мне больно эти паззлы снова собирать,
Шутить о смерти – очень низко,
Но я как интервент, границы начал нарушать.

Переступил и трижды передвинул,
Четыре раза заново старался расчертить,
Но доходил всегда до половины,
А о последней половине – я предпочёл не говорить.

Всегда хватаю, чтобы бросить,
Всегда держу, чтоб опустить,
Как пришла весна – хочу скорее осень,
Когда настанет осень – весну начну просить.

Я пью и пью таблетки с кофеином,
Стараюсь меньше тратить времени на сон,
Чтобы во снах не быть Пьеро для умершей Мальвины,
Чтоб силы не было держать грудину колесом.

Горжусь злопамятным оскалом предрассудков,
Топчу ботинком новенький палаc,
Мне быть самим собой – порою даже жутко,
Чего уж говорить тогда про вас.

Я не испытываю жалости и грусти,
Не сожаления, не счастья, не тоски,
Я будто жду, когда меня опустят
Из мегаполиса на растерзание тайги.

Я грамотно использую улыбку,
Легко манипулирую словами и собой,
Любое действие готов назвать ошибкой,
Но не тогда, когда оно буквально выполнено мной.

Кручусь как уж на сковородке,
Весь изворотливый такой и с хитростью лисы,
Задумчиво чешу на прыщи на подбородке
И говорю, что виноваты были вы.

Признаюсь честно, мне нестрашно
Хоть для кого-то быть плохим,
Ведь мой король убил принцессу в башне,
Чтоб не досталась та другим.

Я - грубиян, я – самодур и я – бездарность,
Писатель в стол, живущий мало лет,
Имел так много, но едва ли что осталось:
Порезы на запястьях, недокуренная пачка, табурет.

Пустых бутылок штук пятнадцать,
Снотворное, сиропы, аспирин,
Инструкция о том, как весело смеяться,
Инструкция о том, как жить, когда один.

Четыре толстых книги от Толстого,
На первой – в плесени лежащий бутерброд,
А на второй – буквально номер скорой,
А третью с четвёртой кто-то в мусорке найдёт.

Я перестал читать любые книги:
Фантастику, романы о любви,
Мне проще прочитать статью, как стать великим,
Чем стать великим во плоти.

Я потерял границы между “можно” и “нельзя”,
Мне дождь размыл все очертания нормали,
Напоминаю сам себе в воде ползущего червя,
Крючком которого буквально растерзали.
Мне правда жаль, что вы со мной знакомы.
Не самый лучший, право, контингент,
Как будто мальчик, выросший в детдоме,
Но возомнивший то, что он – поэт.

Мне больно признаваться в собственных провалах,
Мне проще вовсе их не замечать,
Я начал многое, но завершил – так мало,
Всё потому, что главное – начать.

Идей буквально было больше сотни,
О том, как книгу мог бы написать,
А после – красоваться на билборде,
Чтобы могла гордиться мать.

Как мог бы развиваться как спортсмен,
Набраться сил, не быть таким костлявым,
Но в спорте – просто для одежды манекен,
Что ненавидит человеческие взгляды.

Я – не эмпат, и не психолог с терапевтом,
Я вижу в вас разменный материал,
Я ненавижу сам себя за это,
Но рад, что сам это создал.

Я хуже монстра под кроватью,
Я хуже всех маньяков и убийц,
Ведь к ним с сиренами уже вот-вот прикатят,
А от меня спасает лишь закрытие границ.

Я всех использую – и брошу.
Устрою преднамеренный конфликт.
Но для одних – как будто понарошку,
И преднамеренно, пожалуй, для других.

Я много пью бурбона и глинтвейна,
Хоть, никогда и вроде бы не пил,
Я просто муравей, что ненавидит муравейник,
А ненависть – мне придаёт намного больше сил.

Всё, что хочу – поговорить хоть с кем-то по душам,
Проблемы выплеснуть наружу,
Но смелости хватает душу изливать своим стихам,
Всё потому, что никому я более не нужен.

Я создал образ неприступного злодея,
Который нужен только сам себе,
Теперь без образа я жить банально не умею,
Как светлячок, привыкший к темноте.

Хочу напиться и заплакать,
Хочу заплакать и кричать,
Что ненавижу в сердце слякоть,
Но не хочу её пытаться изменять.