Это была она - Ева

Воцарилась осень – туман клубя,
Серебря под утро стволы и лужи...
Мне с тобою плохо, но без тебя –
Хуже.
Мне плевать, что сумерки хороши,
Что пьянит дубрава листвой лежалой...
Ты сказала, нет у меня души? –
Да, пожалуй.
Я приду домой, не зажгу огня,
Заскребётся мышь под диваном тихо...
А душе, хоть нет её у меня,
Лихо.
Анна Гедымин
– Ты меня любишь, Ева, – шептал, едва отдышавшись, Антон, лаская с особенным, ненасытным наслаждением вздымающиеся холмики груди самой желанной женщины на свете.
Он готов был на решительный шаг, но не знал, как начать диалог: тяготила двойная жизнь и статус Евы, потрясающе  страстной, непостижимо привлекательной, пусть и непредсказуемо дерзкой женщины, как любовницы.
Мечта быть только с ней будоражила воображение.
Антона тяготила случайность интимных встреч, инициатором которых выступала исключительно Ева. Она имела творческую профессию, связанную с графическими иллюстрациями, обожала рисовать, на что усердно тратила практически всё время.
Уговаривать женщину встретиться, когда её фантазии находились в творческом поиске, было занятием безнадёжным. На телефонные звонки Ева не отвечала, случайные встречи жёстко завершала за несколько минут, – у меня вдохновение, Тошка. Не сегодня, не сейчас. Соскучусь – позову.
Любимая разрешала довезти на машине до дома, звучно чмокала в губы и стремительно скрывалась за дверью. Инициативные попытки пресекала суровым взглядом. Настаивать бесполезно – чревато размолвкой.
Антон нуждался в свиданиях с Евой, болел ей, потому не перечил.
К Марине, с которой прожил одиннадцать лет, испытывал лишь чувство благодарности за то, что родила дочку и сына, что старался тщательно скрывать: не забывал нашёптывать супруге приятные нежности, да и интимной практики в привычном для темперамента жены объёме не избегал. В постели они по-прежнему неплохо ладили.
Быть одновременно мужем и любовником, изображать страсть, когда мысленно сливаешься с другой женщиной, ох как непросто.
Антон справлялся.
– Зачем тебе это всё… разговоры про любовь, нежность, зачем тебе знать, какие чувства и эмоции по отношению к тебе я испытываю, люблю – не люблю, ценю тебя как мужчину и жеребца, или не ценю! Неужели озабоченность рейтингом мужской неотразимости,  кажется тебе настолько важной?
Ты спишь со мной – разве этого мало? Я не играю с тобой в кошки-мышки, не имитирую оргазмов, не требую повышенного внимания. Зачем усложнять то, что и так замечательно! Пойми, я не собираюсь конкурировать с твоей Мариной. Ни-ког-да!
Тебя нет, понимаешь, нет в моей жизни, вот это вот, – женщина рывком вскочила с постели, зажгла верхний свет, она была неотразима в ослепительной наготе, – секс и всё, что к нему прилагается – всего лишь лекарство, стандартная интимная процедура для хорошего самочувствия. Физиология, обмен энергиями – не более того. Одевайся и проваливай.
– Что-то не так? Мне казалось…
– Сам процесс – прикосновения, поцелуи, секс, даже послевкусие , мне нравится, не собираюсь делать из этого тайну. Но проявления жизни настолько многообразны, что эротика, любовь, близость на фоне пристрастий и увлечений, творческого вдохновения, стремления к познанию, одержимости глобальными целями, лично я воспринимаю как побочные эффекты  жизнедеятельности.
Чтобы не задеть нежное мужское эго, скажу честно, как есть  – как солист эротического жанра, как трудоголик интимного фронта, как атлет и искуситель – ты на высоте. Но это ровным счётом ничего не значит. Если желаешь, могу доказать, что сила страсти и достижение оргазма – результат коллективного творчества. Если я лягу как бревно, расслаблюсь, буду ковырять в носу, равнодушно и безучастно смотреть в потолок, могу поспорить – у тебя ничего не получится.
– Зачем ты так! Я спросил, любишь ли ты меня, только и всего. Для меня это важно.
– Я не нуждаюсь в чувствах, замещающих творчество, усложняющих жизнь посредством манипуляций с сознанием, вызывающих паранойю и галлюцинации через перенасыщение крови гормонами, а рассудок избытком эмоций. Я не сентиментальна, не импульсивна, не азартна в отношении романтических переживаний. У меня всё это было. Бы-ло!  Финал не понравился. Что…  что ты ещё хочешь услышать?
– Всё, что захочешь рассказать сама.
– Что хотела и могла – уже знаешь. Всё прочее – слишком интимно, чтобы устраивать в душе сквозняк. Не тяни время – уходи.
– Можешь объяснить – почему ты бесишься?
– Ага, шлангом прикидываешься, святую простоту изображаешь! Любовь и интимная гимнастика – не одно и то же. Я не эротоманка, но и не жертва романтического целомудрия. Да, сироп из оргазмов на взбитых сливках любовного экстаза приемлю в качестве единственного способа выплеснуть эмоциональное напряжение. Лекарство, но не наркотик. Искусство – вот моё единственное увлечение, и призвание тоже. Разве не предупреждала, чтобы не рассчитывал ни на что серьёзное более серьёзное, чем разовые эротические марафоны?
– Это было давно… в другой жизни. Мы почти год вместе. Неужели я тебе совсем не дорог? Настало время поговорить серьёзно.
– Ты ещё здесь, герой-любовник! Мы никогда не были и не будем вместе. Считай, что я тебя использовала. Как механическое приспособление для удовлетворения физиологической потребности.
Знаешь, что такое фаллоимитатор? Мой нежный организм не приемлет никакой синтетики, предпочитает натуральные продукты и живую плоть. Твой молодецкий прыщик меня вполне устраивает. Устраивал. И не смотри на меня так. Ты сам всё испортил. А теперь прощай.
Да, Жилин, будь ласков, сотри с моей территории отпечатки присутствия: всё, что не заберёшь – завтра окажется на помойке.
Если уж ты загрузил в мозг программу, цель которой выбор между мной и семьёй, значит, всерьёз рассматриваешь варианты. Повторюсь – тебя в моей жизни больше нет, и не будет. Я для тебя фантом.
Выкинь из головы блажь, возвращайся в семью и живи счастливо. Я уже любила. Но не тебя, Жилин, не тебя. До сих пор не могу отойти от мучительной ломки. Довольно с меня трогательных лирических диалогов, цена которым в базарный день три копейки. Не устраивает формат дискотеки – вали с пляжа. Нечего нюни распускать.
– Зачем же так сурово, давай обсудим. Ты никогда прежде не была настолько воинственной. Я хочу жить с тобой. Вместе просыпаться, совместно решать общие проблемы, слышать твоё дыхание, вдыхать аромат тела. Думать и чувствовать как ты.
– Это лишнее! Мне не нужен компаньон, который день и ночь будет ковырять тело и душу. Моему невзыскательному организму достаточно пары витаминок счастья в неделю, чтобы поддержать здоровье на должном уровне. Абонементами и контрамарками на бессрочный интимный тариф не торгую.
– Любой нормальный человек строит планы, думает о будущем. Я хочу связать жизнь с тобой.
– Напрасно стараешься, утомил, Жилин! Где построил фундамент, там стены и крышу возводи. Не смешивай добропорядочную жизнь с грязными танцами. Мне даже любовник по большому счёту не нужен, достаточно наёмного жиголо. Греби в сторону уютной семейной пристани. Детей воспитывай. Жену люби.
– Тогда зачем это всё?
– Отвечаю, зачем – для психического и физического здоровья. Исполнил социальный долг, спас капризную даму от критического недотраха – низкий тебе поклон от всего женского населения планеты. Или плюшками желаешь благодарность получить? Топай уже, жена заждалась. Долгие проводы – лишние слёзы.
У Антона кружилась голова, словно отходил от тяжёлого наркоза. Не ожидал он такой атаки, не был готов к активному сопротивлению. В его представлении каждая женщина живёт мечтой о браке.
Дома его ожидал ещё один сюрприз – жена собирала чемоданы.
Видно день такой: возбуждение, агрессивное неприятие и прочие предвестники грозовых разрядов витали в воздухе.
– Поскучай тут без нас, Жилин, определись, кто ты, с кем ты. Устала я что-то.
– Ещё одна революционерка! Сговорились вы что ли!
– Как ты сказал, там тоже что-то не срослось? Бедняжечка!
– Какого чёрта, закопайте меня, что ли! Скажи Маринка, вот если я сдохну, прямо здесь и сейчас, только предельно честно – скучать, горевать, слёзы лить, будешь?
– Себя пожалел, ну-ну! Красава. Тебе не приходило в голову, Жилин, что я давно, ох как давно всё про твои похождения знаю, что тоже страдаю?
Терпела, ждала, долго ждала. Надеялась, что одумаешься. Исходила из того, что измениться невозможно, но стать лучше может любой, если сформирует для этого достаточно убедительную мотивацию. Я старалась тебя вдохновить. Пыталась хорошо выглядеть, красиво одеваться, быть чувственной и страстной. Напрасно напрягалась, тщетно надеялась!
– Чего ты могла знать?
– Про то, что ты бабник, предатель, про Еву твою.
– Вот как! Дальше что?
– Вот и я думаю – что дальше?
– Никто мне не нужен. Слышишь – никто! Эта девочка, Ева, это так – несерьёзно. Невинная шалость, кризис среднего возраста. Разве предосудительно восхищаться совершенством?
Антон выдержал пристальный взгляд жены, – мы-то с тобой в тираж вышли. Бывшие мы, понимаешь, бывшие в употреблении, вот!
Врал, паршивец. Марина в свои тридцать пять выглядела весьма привлекательной: чернобровая, сероглазая, с точёным станом и высокой грудью, не утратившей упругости. До сих пор жена вдохновляла мужчин на романтические подвиги.
Его в том числе.
Он и сейчас не прочь потискать её сдобное тело, тем более, что есть повод – нужно срочно сбросить напряжение.
Если бы не нелепая разборка, судьба могла повернуться к нему другим боком.
Жилин любил жену. Не так, не совсем так, как Еву, в которой было сосредоточено нечто, отчего напрочь сносило крышу.
Антон потерялся. Он одновременно был там, с любимой, и здесь, в семье.
– Нужно немедленно помириться, – вертелось в голове.
Это касалось обеих женщин, но Евы куда  больше.
Марина – жена,  никуда она не денется, будет цепляться за семейную стабильность до последнего вздоха, тогда как у Евы на самом деле полно решимости расстаться.
Настолько волевых, уверенных в себе женщин, он никогда прежде не встречал. На её воинственность и упрямство Антон натыкался не единожды. Сам от себя не ожидал, что готов терпеть и уступать, понять никак не мог – чем эта девчонка приворожила, как умудрялась накалять до предела атмосферу непредсказуемых встреч.
– Я отпуск взяла. Пока поживём у мамы. Дети уже там. А ты решай, думай.
– Отвезти?
– Не мешало бы.
– Может мы это… того?
– Тебе не совестно, Антон!
– А ты поищи… поищи безгрешных! Поклянись, что сама не изменяла.
Марина покраснела до кончиков волос, задышала часто-часто, – хам! Такой подлости, такого мнения обо мне, не ожидала, – и в слёзы.
– Ну что ты, родная, – прижимая жену к груди, шептал растерянный, сбитый с толку Антон, вообразивший, что поймал Марину на горячем, – успокойся, дело-то житейское. выходит – мы квиты.
– Идиот, придурок, что ты себе вообразил, по себе судишь!
– Оступился, признаюсь. Это же не повод вот так сразу, – шептал, увлекаясь процессом соблазнения возбуждённый Антон, ласкающий языком мочку уха – самую чувствительную точку на теле супруги.
– Мариночка, как я соскучился по тебе. Да забудь ты обиду. Ничего такого на самом деле не было, так, интрижка, невинный флирт, шутливая игра… в комплименты, в сантименты. Мы даже не целовались, клянусь! Тебя я люблю, только тебя, – гипнотизировал её чувственный голос мужа, руки которого привычно извлекали изнутри сладкий отклик.
– Дети ждут, Антон. Зачем это… это неправильно, подло. Отпусти. Ну, пожалуйста. Что ты со мной делаешь…
– Правильно, неправильно – какая разница, когда блаженство пронзает каждую клеточку, – молнией пронеслось в голове Антона, который понимал, что сейчас не важнор что она говорит, главное – что чувствует. 
Мариночка затрепетала, заохала, выгибаясь дугой.
Антон приподнял жену, усадил на край стола, широко развёл её колени, стащил колготки вместе с трусами и с любопытством заглянул между ног.
На вершине спелой ягодки блестела капелька сока.
– Вот он, настоящий смысл семейного единства, – мелькнуло в голове, – какой там развод, какой отпуск, когда её желание потекло так славно от одного лишь прикосновения. Пусть дома сидит.
Антон боялся спугнуть удачу, – сейчас я её так вдохновлю, забудет про всё на свете.
Он на самом деле умел удивить, недаром даже строптивая Ева была к нему благосклонна, чего уж говорить о Маринке, которую первая любовь, впрочем, она же последняя, посетила в совсем юном возрасте.
Тогда она выглядела ребёнком, в куклы играла. Антон был на четыре года старше. Как ему удалось воплотить причудливые фантазии девочки, уже и не вспомнить: давно это было.
Инициатором чувств была как ни странно Марина.
Антон испытывал необъяснимое возбуждение при встречах с ней, но долго не мог понять, отчего оно появляется. Он ведь тоже был девственником.
А Марина была озабочена навязчивой мыслью, что жизнь промчится, она ничего не успеет, что на самое главное не останется времени.
– Кажется, теперь уже некуда спешить. Какая же тогда Маринка была сладкая, – мельтешили в голове обрывки мыслей, – а теперь-то что изменилось? Вот она – сидит, ждёт, когда я вновь стану прежним, когда сделаю как тогда и забуду про Еву. Но ведь это невозможно! Потому, что юная любовница гораздо слаще.
Любовный нектар прозрачно стекал по раскрывшейся раковине, которая бессовестно манила обманчивой беззащитностью.
Антон припал к влажной расселине губами, вырвав у жены длинный-длинный сдавленный стон.
– Женщина, готовая уйти, не позволила бы дотронуться языком до заветной горошины, – ободрял себя он, – вот что значит эротическая дипломатия. Ещё немного и Маринка забудет обо всём на свете, кроме… кроме меня!
Он понимал, что торопиться нельзя, что с наскока можно всё испортить, – пусть расчувствуется, раскроется до предела, почувствует себя королевой.
– Скажи, предатель, – неожиданно спокойно спросила Марина, – как дальше жить будем?
– Счастливо, любимая. Не гони волну, расслабься. Всё будет хо-ро-шо!
– А она… трое в койке, не считая собаки? Выбирай, пока я добрая.
Жена с силой соединила колени, заставила посмотреть в глаза. Антону пришлось отстраниться, прервать дегустацию нектара
– Марин, а ведь ты так и не ответила… изменяла или нет.
Она соскочила со стола, одёрнула юбку, – Отвези меня к маме. Срок – неделя. Или – или.
– Пропадёшь ведь без меня.
– Поживём – увидим. О себе подумай. Условия развода обговорим позже.
Днём Антон исступлённо работал, старательно загружал мозг, чтобы не думать о своих женщинах, что временами почти удавалось. А вечера и ночи изнуряли изрядно.
Прежде необходимости загружать возбуждённые мысли в облачное пространство, озвучивать и оживлять виртуальные диалоги, не было, особенно в последний год, заполненный до предела трогательными моментами и чувственной лихорадкой, томительным предвкушением неизбежно счастливого будущего.
Ева неожиданно исчезла. Испарилась, оставив облако восхитительных воспоминаний и голограмму самой себя, с которой можно было флиртовать, спорить.
Если бы не горькое послевкусие… не отсутствие хоть какой-нибудь перспективы, можно было бы переселиться в мир грёз, где заманчиво мерцали лунные блики, сливающиеся в экстазе с танцующими тенями, где свидания с Евой полны сладострастия и неги.
С Мариной в виртуальных феериях Антон встречался гораздо реже. Интимные страсти с женой в цветных иллюзиях больше походили на поединок непримиримых соперников, на некую разновидность мести.
Он входил в неё быстро, безжалостно, мощно, тогда как воображаемую Еву любил целомудренно, нежно, очень-очень долго, старательно и чутко добиваясь взаимности.
Женщины-призраки были полной противоположностью, но удивительно дополняли одна другую.
Выбрать единственную женщину было невозможно по сумме причин.
Антон постоянно был напряжён, взволнован, потерял аппетит и сон. Фантомные свидания превратили его в неврастеника.
Неделя, назначенная Мариной, подходила к концу.
– Будь что будет, – выдохнул Антон, – вычеркиваю Еву из памяти: удаляю, стираю безвозвратно, без возможности восстановления образа.
Довольно с меня душевных мук, внутреннего беспокойства. В конце концов, я отец, муж. Живут же люди без страстей и романов на стороне. Решено. Утром за Маринкой еду. И баста… потому что очень хочется…
Попытки изгнать из снов Еву проваливались раз за разом. Стоило настроиться на свидание с женой, пробудить и настроить её милый образ, как откуда-то из темноты принималась манить тонкая, порывистая, почти невесомая девушка-тень. Нагая, невесомая, она кружилась в медленном танце и манила, манила.
Антон просыпался, залпом выпивал стакан холодной воды, долго держал голову под холодной струёй.
Стоило закрыть глаза – навязчивое видение повторялось.
Вновь призывно взлетали над узкими плечами и россыпью волос порхающие весенними бабочками руки Евы, и звали, звали.
– Недорого же ты меня ценишь, – с изрядной долей скепсиса в голосе заметила жена, – целую неделю таки думал. Приехал поговорить? Я вся внимание.
– Я полностью твой, клянусь. Возвращайся – не пожалеешь.
– Договорились. Попытка номер два. Я делаю вид, что ничего не было, ты – что у тебя не было никого. До особого случая. Собирай ребятишек.
Антон был возбуждён, словоохотлив, необыкновенно счастлив. В голове у него роились тысячи грандиозных планов.
– Какое же счастье – освободиться от дурмана: просто жить, просто любить.
Да-да, он вспомнил, руки вспомнили, губы: Мариночка, это же с ней он впервые познал прелесть поцелуя, с ней учился любить, жить в гармонии с собой, с ней, со всем миром. Взбрыкивал иногда, поддавался порой на провокации привлекательных чаровниц, но, ни разу не переступил черту. Кроме единственного исключительного случая.
Ева – наваждение, испытание, морок. Таким увлечением переболеть нужно.
Что ж. придётся лечиться, как же иначе!
До дома оставалось проехать самую малость – три квартала.
Из переулка с папкой для эскизов и мольбертом выплыл до боли знакомый силуэт.
Это была она – Ева.
Сердце Антона подпрыгнуло, ёкнуло, и остановилось. Больно-больно дёрнулось, пропустило несколько ударов и встало колом.
Жилин не мог оторвать взгляд от сказочного видения, едва не въехал в столб.
– Лучше бы врезался, – прошептал он, – насмерть. Ева… моя Ева!
Он только подумал мельком, оказалось – вслух.
Марина вздрогнула, побледнела, – разворачивайся. Возвращаемся к маме.