Кандавл и Гигес

(По Геродоту)

В Лидии, в стране не столь великой,
Правил молодой монарх Кандавл,
Со своей супругой Вереникой
Во дворце на троне восседал.

Он жену любил в самозабвенье,
А точнее – красоту ее
Молодого тела в обнаженье,
Когда ночь прострит крыло свое.

Ослепленный весь восторгом этим,
В буйстве чувств, переполнявших край,
Захвативших душу ярким светом,
Он хотел всем выплеснуть свой рай.

Ведь известно: горе меньше вдвое,
Счастье же вдвойне, втройне сильней,
Если человек всем этим волен
Поделиться с кем-то из друзей.

У Кандавла был друг давний детства,
Славный Гигес, и они с царем
Неразлучны были с малолетства,
Их все время видели вдвоем.

Как-то на пиру в честь Афродиты,
Возлежа за праздничным столом,
Винами и яствами накрытым,
Царь и Гигес речь вели о том,

Что же есть у женщин всех такое,
Что так властно к ним влечет мужчин?
Запах тела их как от левкоя,
Красота иль ряд иных причин.

Повод был к такому разговору –
Ведь вокруг шло торжество любви,
И гетеры их мужскому взору
Выставляли прелести свои.

Полуобнаженные рабыни
Подносили критское вино,
Смокву, сливы, яблоки и дыни,
Возбуждая чувства заодно.

Косские прозрачные одежды
Не скрывали женщин наготу,
А все то, что было скрыто прежде,
Оттеняло лишь их красоту.

На орхестре лирники, флейтистки
Пели гимн могуществу любви,
Танцовщицы телом тонким, гибким
Извивались как спираль змеи.

И в порыве чувств всех возбужденных,
Говорит негромко другу царь:
- Гигес, глянь на женщин обнаженных.
Вот где мощь и сила женских чар!

Только знаешь: все гетеры, жрицы,
Что сейчас танцуют и поют,
Музыкантши, слуги, танцовщицы
Не затмят красой жену мою.

Вряд ли сыщешь женщину такую!
Красотой она всех превзойдет.
Если ж кто узрит ее нагую,
Уверяю: всяк с ума сойдет.

Обнимая юную гетеру,
Подзадорить друг решил царя
И сказал ему: «А я не верю,
Что прекрасна так жена твоя.

Для того, чтоб убедиться точно
В правоте слов, сказанных тобой,
Надо видеть это все воочью,
А сказать так может ведь любой».

- Ты не веришь! – царь вскричал сердито. -
Честью царской я клянусь своей,
Что царица краше Афродиты!..
Ну, вставай! Пошли-ка в гинекей!

Мы в покой проникнем потаенно,
Есть там ниша, скрытая в стене,
Спрячься в ней – царицу обнаженной
Ты увидишь и поверишь мне.

- Что ты, царь, - смутился друг. - Мужчину
Ведь не пустят в гинекей чужой.
- Ты наденешь пеплум и личину
И пойдешь, как женщина, со мной.

- Нет, Кандавл! Ведь это непристойно
Видеть голой не свою жену,
Пусть она красы непревзойденной,
Я на шаг бесчестный не пойду.

Но царя, как говорят, задело
За живое: «Гигес, ты осел,
Коль не хочешь видеть ее тело,
О какой-то чести речь повел!

Этот шаг тогда бы был постыден,
Если б ты пришел к ней тайно в ночь…
Я хочу, чтоб ты ее увидел,
А иначе – убирайся прочь!»

Гигес, от смущенья весь пунцовый,
У гетеры пеплум одолжил
И, идя с царем в его альковы,
Плотно шлейфом голову покрыл.

Так они вошли в покой царицы.
Сидя перед зеркалом, она
Вынимала золотые спицы
Из густых волос, и их волна

Ниспадала струями на плечи,
По груди стекала, по спине.
На столе горели ярко свечи,
Освещая тонкий лик во тьме.

Гигес за ковром укрылся в нише,
Царь, добавив в комнату огня,
Подойдя к жене, шепнул ей тише:
- Раздевайся, ляг и жди меня.

И ушел. Царица улыбнулась,
Воскурила фимиам богам,
Встала, грациозно изогнулась,
И хитон, скользнув, упал к ногам.

Гигес, весь дрожа от возбужденья,
Притаившись, за ковром стоял
И сквозь щель на действо обнаженья
Красивейшей женщины взирал.

А она пред зеркалом раздетой,
Выпрямившись, встала во весь рост,
Руки подняла, звеня браслетом,
Чтоб поправить локоны волос.

Так она стояла обнаженной.
Гигес видел спину и задок,
В зеркале ж виднелись отраженно
Лик ее и груди, и пушок.

Тот, кто наблюдал через портьеру,
Делал все что можно для того,
Чтобы усмирить всё, что не в меру
Дико распирало плоть его.

Но они теснились и давили,
И его восторженный «кинжал»
Самопроизвольно, что есть силы,
Упираясь в занавес, восстал.

Это было выше пытки дикой,
И, огнем желанья опалён,
Он, нагой любуясь Вереникой,
Испустил невольно тихий стон.

Стон его царицей был услышан.
Отойдя от зеркала, она,
Посмотрев в ту сторону, где ниша
Находилась, видит, что стена,

Бывшая всегда прямой и ровной,
И ковром прикрытая плотней,
Вспучилась вдруг выступом неровным,
И как будто слышен стон за ней.

И она, как есть, совсем нагая
За ковром рукою провела,
Устранить неровности желая,
И – о боги! – ствол мужской нашла.

В тот же миг откинулись портьеры,
И мужчина, что стоял за ней
В женском одеянии гетеры,
Грузно повалился в ноги ей.

И ничком простершись перед нею,
Он вскричал: «Царица, пощади!
Нарушать покой твой я не смею,
Но мне царь велел сюда придти».

Путаясь бессвязно и сбиваясь,
Гигес торопливо рассказал,
От земли лицом не отрываясь,
Как Кандавл его сюда прислал.

Прикрываясь тонкою туникой,
От стыда и гнева побледнев,
Слушала царица Вереника
Гигеса, простертого пред ней.

Полная обиды и презренья,
Думала она: «Каков супруг!
Выставил меня на обозренье
Пред мужчиной, хоть ему он друг».

- Вот что, Гигес, - молвила царица, -
Должен ты Кандавла умертвить
И на мне впоследствии жениться,
Или я велю тебя казнить!

Приняв это с радостью великой,
Не колеблясь, согласился он
Стать царем и мужем Вереники,
Так как был уже в нее влюблен.

Заключив союз между собою,
Гигес и царица обнялись
И любви неистовому бою,
Тут же на постели отдались.

Царь Кандавл, вернувшийся в покои,
Их на ложе собственном застал.
- Ах, предатель! Это что такое! -
Закричал он, выхватив кинжал.

Гигес, увернувшись от удара,
Выбив нож, противника свалил
И, за горло обхватив Кандавла,
Как клещами, пальцами сдавил,

Царь хрипел и дергался всем телом,
Но взять верх над Гигесом не смог –
Воин закаленный, сильный, смелый,
Много тот в боях прошел дорог.

Вскоре все закончилось. Гробница
Приняла Кандавла летним днем,
А героя Гигеса царица
Объявила мужем и царем.