Жизненные наблюдения - 31. Виктор Кривулин. Поэты-

                Жизненные наблюдения - 31
                Виктор Кривулин
                Поэты-классики нашего времени

 После Октябрьской революции наступил советский период русской поэзии. Сразу же объявились пролетарские поэты, прославлявшие революцию, Ленина, грядущий коммунизм, проклинавшие проклятый царизм:
                "Пали тюрьмы, пало зло -
                И над жизнью многоокой
                Солнце красное взошло... "
                (Я.П.Бердников, 1918 год)
 Ясное дело, что стихи были либо вовсе не стихами, а графоманскими агитками, либо явно подражательскими, что тоже никому не интересно. Проклятый царизм, на свою голову, дал им образование, научил писать в рифму. Они с энтузиазмом начали его оплёвывать.
 Не отставали от них и те, кого теперь заслуженно называют классиками: Есенин, Маяковский и даже Брюсов, вступивший в РКП(б) в 1923 году, основавший Высший литературно-художественный институт, получивший при жизни его имя(такова была практика на долгие десятилетия - нечего стесняться:Сталинград и другие города имени его же, Калинин и Калининград, Ворошиловград, Ежово-Черкесск  и прочая).
 В этом институте преподавали известные поэты Шенгели, Рукавишников, дореволюционные профессоры.
 Прошло совсем немного лет и пролетарских поэтов как ветром сдуло - они стали не нужны. Как поэты они были никакие, а власть справлялась с пропагандой и без таких помощников.
 В 30-е годы вышли на свет поэты, не особо поддерживавшие перемены в стране, а то и вовсе им противившиеся, за что и поплатились, погибнув от рук "строителей новой светлой жизни"(Гумилёва расстреляли ещё в 21-м, как и Ганина, друга Есенина, Цветаева, вернувшаяся в Россию, повесилась в 41-м от безысходности,
это Орешин и Клычков(друзья Есенина), Мандельштам, убитый в лагере, Корнилов, Васильев, Нарбут и многие-многие другие поэты).
 Как говорится:"с попутчиками нам не по пути."
 Многие поэты благополучно унесли ноги из страны замечательного будущего(Вяч.Иванов,Г.Иванов, Г.Адамович, Бальмонт, Северянин, Ходасевич, Мережковский, Гиппиус, Саша Чёрный, поэты белого движения Туроверов, Смоленский и ещё человек двести; некоторых отправили "на перековку"(Заболоцкого, Смелякова, Шаламова, Хармса(вышел и умер от голода в 42-м в Ленинграде), Домбровского, Ручьёва и других).
 Новая власть не чикалась с теми, кто не поддерживает и не прославляет "генеральную линию" партии.
 Грянула война и, как всегда бывает, трагические времена рождают новую трагическую поэзию. Ведущие позиции занимали тогда Твардовский, Симонов, Сурков, поэты-песенники Исаковский, Лебедев-Кумач).
 На войне погибла целая плеяда талантливых поэтов:Коган, Кульчицкий, Майоров, Багрицкий и многие другие.
 Окончание воны породило большие ожидания новой, лучшей жизни. Как бы не так! Начались новые гонения на литераторов, поэтов: в 46-м вышло "ждановское" Постановление, отлучившее от литературы Зощенко и Ахматову, лишив их куска хлеба, их обрекли на нищенское существование.
 Это был сигнал к тому, чтобы все знали - ничего не изменилось и не изменится! Все должны сидеть под лавкой и молчать!
 Но жизнь не стоит на месте: 56-й год, развенчание сталинизма, "оттепель", и новый расцвет поэзии. Это были те, кто нынче именуются классиками советской поэзии:Винокуров, Межиров, Наровчатов, а к концу десятилетия появились молодые
Евтушенко, Владимир Соколов, Вознесенский, Рождественский; продолжали писать Пастернак, Заболоцкий, Смеляков, Тряпкин, Луговской, Тарковский и многие другие.
 Годы шли и наступило время "шестидесятников", коими принято называть, кроме вышеупомянутых, Шпаликова, Окуджаву, Ахмадуллину, Чичибабина, Новеллу Матвееву, Казакову и других.
 А вот тут-то и начало появляться то, что потом именовали "самиздатом".
Это понятие произошло от самодельных книжиц Николая Глазкова, печатавшего их и указывавшего:"Самсебяиздат". Это Глазков написал ставший знаменитым стишок:

             ***               
Лез всю жизнь в богатыри да в гении,
Небывалые стихи творя.
Я без бочки Диогена диогеннее:
Сам себя нашел без фонаря.

Знаю: души всех людей в ушибах,
Не хватает хлеба и вина.
Даже я отрекся от ошибок -
Вот какие нынче времена.

Знаю я, что ничего нет должного...
Что стихи? В стихах одни слова.
Мне бы кисть великого художника:
Карточки тогда бы рисовал.

Я на мир взираю из-под столика,
Век двадцатый - век необычайный.
Чем столетье интересней для историка,
Тем для современника печальней!

 Достаточно прочитать это стихотворение и даже не нужно погружаться в толстенные тома, описывающие те времена - уже всё ясно! Тем и отличается поэзия от прозы: написал "убийственное" четверостишие и "ясно всё, как божий день".
 Поэтов самиздата было много - их не печатали в официальных изданиях. Их рукописи, самоделки-книжки ходили по рукам, снова перепечатывались на машинках и так они доходили до "недремлющего ока" - КГБ.
 Самыми известными поэтами самиздата были: Айги, Айзенберг, Арабов, Аронзон, Аронов, Ахметьев, Хвостенко, Холин, А.П.Цветков, Чертков, Чичибабин, Чудаков, Шварц, Щербина, Эрль, Кропивницкий, Вс.Некрасов, Сапгир, Красовицкий. Шестеро из них живы(Красовицкий, которого многие считали равновеликим Бродскому, Айзенберг, Алейников, Арабов, Ахметьев, Щербина).
 Их книги после распада СССР стали издавать и переиздавать, в том числе и за рубежом. Теперь их можно купить(если ещё есть в наличии) на сайтах "ОЗОН", "Лабиринт" и других, что я и делаю.
 Однако, вернёмся к тому, как начинался самиздат. Начинался он в конце 60-х, но активно начал существовать в 70-х.
 В январе 74-го в Ленинграде вышел первый номер самиздатовского журнала "37". Название не имело отношения к кровавой цифре - это был номер квартиры издателей - Виктора Кривулина и его жены Татьяны Горичевой. Печатали только поэзию. Именно там были опубликованы первые стихи Елены Шварц, Ольги Седаковой, Всеволода Некрасова, Сергея Стратановского, Ивана Жданова, Дмитрия Пригова, Льва Рубинштейна.
 Лидером ленинградских поэтов самиздата считался неутомимый Виктор Кривулин.
Виктор Борисович Кривулин родился 9 июня 1944 года. С детства увлёкся поэзией, стал сочинять стихи. В годы молодости посещал литобъединение поэта Глеба Семёнова, из которого вышли поэты-классики нашего времени: Александр Кушнер, Виктор Соснора, Глеб Горбовский, Римма Маркова, Владимир Британишский.
 Кривулина в 60-е годы познакомили с Ахматовой. Он ходил к ней домой, беседовал с ней, читал свои стихи.
 Виктор был хорошо знаком с Бродским, но дружбы между ними не было, как и вражды.
В 1978 году Кривулин первым получил премию Андрея Белого. В 80-е читал лекции в Париже.В качестве корреспондента выезжал в Боснию, где велись боевые действия.
Видел все ужасы войны своими глазами. Писал о них. Не раз мог погибнуть.
Позже он занимался и журналистикой, стал интересоваться политикой, примкнул к блоку Галины Старовойтовой "Северная столица". Когда её убили, он написал в печати:"Это убили не только её - убили всех нас". Старовойтова собирала документы на выдвижение Кривулина на Нобелевскую премию по литературе. Не успела.
 Стихи Кривулина печатались в десятках "толстых" журналов, переведены на все европейские языки и на японский.
 Виктор Борисович отражал в своих стихах многое, что происходило в жизни страны и в мире. Тем самым он подтвердил знаменитые слова Бродского из Нобелевской речи:
"До тех пор пока государство позволяет себе вмешиваться в дела литературы, литература имеет право вмешиваться в дела государства".
 Виктор Борисович Кривулин умер 17 марта 2001 года от рака лёгкого в возрасте 56 лет.
 С ним умерла ленинградская легенда о самиздате.
Трудно выбрать из многих его стихов те, которые нужно вам показать, чтобы вы увидели, каким большим, умным, бескомпромиссным поэтом он был, но я попробую.
 Стихи из его последней книги 2001 года "Стихи после стихов", к которой он написал предисловие:

Гул прогресса

Из-за леса -
гул прогресса

Ретроградные гудки -
от реки

Ну а вечность - вид с откоса
Фет, беседка, папироса
вопросительный дымок...

Да и я бы - кабы смог -
жил не здесь, но в том поместье,
где роза, срезанная вместе

с крупной каплею росы,
тешит розового беса
в предзакатные часы

       За ларьками

отойдём человек ненапрасный
за ларьки от заряженных водок
территория мира, пустырь
где заря да лазурь да солдат-первогодок
горсть патронов меняет на дурь

          2000

как бандюга из майами
в бежевом кабриолете
мимо беженок чьи дети
с бомбой возятся в кювете
катит год с тремя нолями
с гордым видом с мордой стремной

где-то шорох костоломный
слабослышащих мужчин
рев совсем других машин

бесконечные колонны
лет поворотивших вспять

         
ГРЕБЧИХА

всем нашим выдали по первое число
в седьмой последний день творенья
когда гребчиха выходная
о гипсовое опершись весло
перевела тяжелое дыханье
и обнаружила что вся она в снегу
что кое-где из проволоки ржавой
она спортсменка сооружена
и никакой посмертной славы

работница веретена
по воскресеньям - первая регата
садово-парковая ранняя весна
из публики - одни солдаты
чьи на обломках имена
тупыми процарапаны гвоздями
чтобы никто никто их не прочел

    ЯПОНСКИЙ ПЕРЕВОДЧИК

я был наверное тем самым
японцем что явился людям
с переведенным дурно мандельштамом
но русскому суду за это неподсуден

пускай меня возьмут на суд китайский
пускай позорную повяжут мне повязку
пускай посодят связанным в повозку
и возят по стране пока я не покаюсь

что не проник ему ни прямо в душу
ни по касательной, что никаким шицзином
не поверял строки с притихшим керосином
что сторублевок жертвенных не жег
на примусе пред Господом единым

поэт зашитый в кожаный мешок
подвешенный к ветвям цветущей груши -
он тоже соловей
хоть слушай хоть не слушай

ПОКОЛЕНЬЕ НАДЕЖДЫ

поколенье надежды
чуткое к мелочам
сперли вот якорь чугунный
бессмысленный в полтора
человеческих роста
с тумбы у Адмиралтейства
есть в этом что-то
романтически светлое что ли

  НАДЕЖДА И ОПОРА

опора наша и надежда наша
о дети поврежденные войной
одетые в подобье камуфляжа
с нагрудной наградной дырой

водили их как скот на водопой
по тронным залам эрмитажа
пускай потрогают хоть отблеск золотой
той роскоши и славы чья пропажа

волнует меньше их чем гильза в кулаке
чем почернелый угол позолоты
в подножии колонн

тайком назло тоске
там даже можно выцарапать что-то -
козел басаев или *** наполеон -

и тихо раствориться меж своими
и - к выходу...что остается? имя?

   ЛЕТНЯЯ РЕКРЕАЦИЯ

июнь с пивными фестивалями
юг арендуемый (но в долг)
поволновался и умолк
народец вечно раздеваемый

его берет погодка тихая
за шиворот и он потек
и много ль времени натикало
в его нестиранный платок

уже не знает и не ведает
но отдыхает от себя
в садах с ампирными лафетами
с решетками и парапетами

где еле языком ворочая
скативши глазоньки в кулек
гуляет совесть нерабочая
не рубящая уголек

    МУЗЫКА В ПАВЛОВСКЕ

мне вороги домашние сказали
что враг иноязыкий у ворот
что музыка на Павловском вокзале
напалмом сожжена и больше не встает

а ты поди вставай из глины незалежной
обуй сознание в чужие сапоги
и в тело облекись прикрытое одеждой
узнав которую враги

панический огонь пустой огонь прицельный
пускай ведут пускай и ты полег
зато от жизни будущей смертельной

так защищен как музыка поет
забытая на Павловском вокзале

          МУСОР

русский флаг еще вчера казался красным
а сегодня сине-красно-бел
но приварок цвета не указ нам
те же мы кого когда-то на расстрел
уводили на рассвете конвоиры
кто расстегивая кобуру
по ночам врывается в квартиры
и кровавым следом по ковру
тянется из той литературы
что с лотков у станции метро
начисто исчезла как задули
ветры новые - не ими ли смело
красный мусор мусор белый мусор синий

   ПРОМЕТЕЙ РАСКОВАННЫЙ

на своем на языке собачьем
то ли радуемся то ли плачем
кто нас толерантных разберет
разнесет по датам по задачам
и по мэйлу пустит прикрепив аттачем
во всемирный оборот

зимний путь какой-то путин паутина
мухи высохшее тельце пародийно
в сущности она и есть орел
на курящуюся печень Прометея
спущенный с небес - и от кровей пьянея
в горних видах откровение обрел

оттащите птицу от живого человека!
пусть он полусъеденный пусть лает как собака
нету у него иного языка!

летом сани а зимой телега
но всегда - ущельем да по дну оврага
с немцем шубертом заместо ямщика

путь кремнистый путь во мрак из мрака
в далеко издалека

  ДОЛЛАР НА СТОЛБЕ

темные великороссы
(хуже некуда идти)
у метро торгуют розы
вымерзшие до кости:
"доллар мать его ети!"

доллар сытый и матерый
с мордой пьяного монтера
среди одурелых толп
лезет на фонарный столб -
"дяденька а свет-то скоро?"

лыбится победно сверху
вознесенный к небесам
сей недостоверный беркут
или как его... сапсан:
"будет - не боись пацан..."

  СЯДЕМ-ПОГОВОРИМ

сядем ну поговорим
кто ограблен кто объеден
кто уехал греться в рим
кто за спичками к соседям
вышел и пропал - за ним

посылали но и этот
не вернулся... ничего
скоро лето к нам приедут
за наукой речевой

будто в грецию какую
где умеют помолчать
наливая и взыскуя
всяческую благодать

ГДЕ ЖЕ НАШ НОВЫЙ ТОЛСТОЙ?

странно две уже войны
минуло и третья на подходе
а Толстого нет как нет
ни в натуре ни в природе

есть его велосипед
ремингтон его, фонограф
столько мест живых и мокрых
тот же дуб или буфет

но душевные глубины
будто вывезли от нас
в Рио или в Каракас
в африканские малины

прапорщик пройдя афган
разве что-нибудь напишет
до смерти он жизнью выжат
и обдолбан коль не пьян

или вижу в страшном сне -
старший лейтенант спецназа
потрудившийся в чечне
мучится: Не строит фраза
Мысль не ходит по струне

       ТРУБА И БАРАБАН

нам - труба труба а им - по барабану
лишь придурочная скрипка на отлете
развалила умоляюще футляр
мелочь-музыка она и нищим по карману
и не славы ищет но простых мелодий
господа-товарищи вы здесь не на работе
здесь Воскресная халява Божий дар
царство Духа изводимого из плоти

 И ещё немного - из других книг:

        Вопрос к Тютчеву

Я Тютчева спрошу, в какое море гонит
обломки льда советский календарь,
и если время — божья тварь,
то почему слезы; хрустальной не проронит?
И почему от страха и стыда
темнеет большеглазая вода,
тускнеют очи на иконе?

Пред миром неживым в растерянности, в смуте,
в духовном омуте, как рыба безголос,
ты — взгляд ослепшего от слёз,
с тяжёлым блеском, тяжелее ртути…
Я Тютчева спрошу, но мысленно, тайком —
каким сказать небесным языком
об умирающей минуте?

Мы время отпоём, и высохшее тельце
накроем бережно нежнейшей пеленой…
Родства к истории родной
не отрекайся, милый, не надейся,
что бред веков и тусклый плен минут
тебя минует — веришь ли, вернут
добро исконному владельцу.

И полчища теней из прожитого всуе
заполнят улицы и комнаты битком…
И — Чем дышать? — у Тютчева спрошу я,
и сожалеть о ком?

<ноябрь 1970>

          ***
на дне истории перед лицом войны
стоит повсюду нечленораздельный
единый гул народной тишины
зуденье света звяканье портвейна
грохочут ящики и выскользнув из рук
звенит монетка в блюдце перед кассой
на дне истории под слипшеюся массой
цветовживотныхлицкаких-тоштук

1981
         
       ПЕЙЗАЖЪ
 
Среднерусский малый дед
полосатые портки
через голову надев
из веревки вьет очки
время шарит на столе
где разложен инструмент
шило гвозди кожемит
клей пахучий, как болото
где муха жирная лежит
к деду вполуоборота.
В заколоченном сельпо
мыши нюхают сигару
бродят куры по базару
в сизом пасмурном пальто.
Среднерусская пейзажь!
твой художник бородатый
слюнявит скучный карандаш
и тот становится крылатый.
Певец кирзовых сапогов
квадратный витязь шевиота
сидит один среди стогов
любя копировать болото
где там и здесь по деревням
остатки роскоши военной
штаны армейского сукна
ремень со звездочкой на пузе
и дети с криками Война!
друг другу руки крутят в узел.
Рисуй художник руки деда
свинцовой кожи тусклый груз
то медь медальки за победу
в стакане жестяном проснулась
твой дед по гвоздику стучит
спиной ворочая трескучей
да в чайном блюдце клей пахучий
мутной вечностью смердит.

1972
 
                ПРОРВА
 
темно, говоришь? безысходно? скажи: некрасиво
язык не подымется, вкус не соврет
закрою глаза - и как будто сигаю с обрыва
лечу в молоко голубое ногами вперед
лечу и не чувствую ни облегченья ни бездны
одно любопытство, и рвется незримая сеть
воздушных путей и вплетается в контур телесный
ветвистая молния как семихвостая плеть
внизу пастернак или фрост на своих огородах
случайной лопатой червяк рассечен дождевой
и в тысячекратно воспетых природах
запахло землистою тысячепервой весной
глаза прикрываю - во тьме поэтической прорвы
ни отдыха нет, ни житья но паренье одно
над почвой сырою где - до горизонта - просторны
раскрытые руки объемля простор иллюзорный
всего что со мной совершиться должно

1981

             АНГЕЛ ВОЙНЫ

Выживет слабый. И ангел Златые Власы
в бомбоубежище спустится, сладостный свет источая,
в час, когда челюсти дней на запястьи смыкая,
остановились часы.

Выживет спящий под лампочкой желтой едва,
забранной проволокой - черным намордником страха.
Явится ангел ему, и от крыльев прозрачного взмаха
он задрожит, как трава.

Выживет смертный, ознобом души пробужден.
Голым увидит себя, на бетонных распластанным плитах.
Ангел склонится над ним, и восходит в орбитах
две одиноких планеты, слезами налитых;
в каждой - воскресший, как в темной воде отражен.

 Когда я читаю стихи Виктора Кривулина, я читаю стихи человека с обнажённой душой, залитой слезами.Он - ходячая совесть русской поэзии.
Передо мной - история моей страны, записанная стихами очевидца.
 Читать эти горькие стихи необходимо всем, кто хочет понять, откуда мы и куда мы попали, и что нас ожидает.
 Таких поэтов мало. Очень мало. Очень-очень мало... Вообще нет.
Последний такой поэт умер 22 года назад. Его звали Виктор Кривулин.

 
                14.07.23