Сквозь лёгкий шёлк прозрачного видения

Сквозь лёгкий шёлк прозрачного видения,
с небесной глубиной нетолкования,
и с мудростью почти неуловимой,
но ощутимой словно бы, ранимой,
в мерцающем нездешнем свете тёплом,
как будто выпускаемом из сопла,
алтарь возник весь в золоте, сапфирах,
на нём лежали острые секиры.

Жестоко слишком или же напротив
за шлейф злодейств излишне милосердно,
путь в мир загробный будет укорочен,
костров не будет, пыток, травли серой.
Короткий миг – умело обезглавлен
рождавший только ужасы, страдания,
закончит жизнь бездарную бесславно
под жаждущих расплаты ликования.

Алтарь исчез как будто охраняя
от сцен кровавых хоть и справедливых,
и зазвучали звуки вниз роняя
прекрасные целебные мотивы.
И проявилось поле с золотистой
пшеницей налитой зовущей спелой,
но вдруг из дымки дальней серебристой
наездники – ворвались тучей зрелой.

Топча колосьев, стеблей несравненность,
как будто бы глумясь над урожаем,
и видя цели в том первостепенность,
вдобавок обжигали злаки жаром
агрессии и тем, что извергали
их скакуны с торчащим в каждом жалом,
в них ярость через жала те вливали
кавалеристы, сбросившие жалость. 
Казалось, что колосья стонут, корчась,
и кровь на них возникла ниоткуда,
теперь годились разве что для корма
воронам, грызунам, москитам лютым.

Вдруг богатырь возник пред этим войском,
взмахнул мечом и сдуло их торнадо,
предотвратил тем самым ужас бойни,
из тел погибших жуткие громады.
Пшеница ожила под звуки арфы,
исчезли кровь, растоптанность колосьев,
у кромки поля закружились пары,
пернатых донеслось многоголосье.
И в этой бесподобной пасторали
нашлось для живописца место с края,
друг с другом бабочки изящные играли,
узором изумляя ярких красок.
И волшебством казалась эта мирность,
заслуженным испившими страданий,
и становилась эта область шире
для тех, кто не боялся покаяний.