Конкурс - Метаморфозы жанра. Июль 2023

  Дорогие друзья!
 
   В проекте Метаморфозы жанра мы часто имеем дело с близкими по своей сути жанрам. Например, неожиданно было узнать, что эпиграмма имеет связь с эпитафией. И действительно, обычно короткий текст, насыщенный по содержанию, но тематически есть различия. Нынче мы рассмотрим  именно тематическое определение самостоятельного жанра, а не по форме. По форме оно может быть близким другим жанрам. К элегии, например... А вот к эпитафии имеет прямое отношение. Но всё таки эпитафию мы рассматривать и на этот раз не будем, как надгробную надпись, хотя некоторые поэты не упускают возможность зарабатывать на этом поприще деньги... А что тогда? Затронем тему особо лирическую, философскую, на которую некоторые даже боятся говорить иной раз.
 
 Итак, ИЮЛЬ -2023 объявляется месяцем жанра:

                КЛАДБИЩЕНСКАЯ ПОЭЗИЯ

   Кладбищенская поэзия — условное обозначение поэтического направления в сентиментализме, возникшего в Англии с середины XVIII века (эпоха перед промышленным переворотом), распространившегося во второй половине века и в Германии, а к концу его — в России и типичного как элемент стиля дворянского романтизма, или, точнее, предромантизма.

   Кладбищенская поэзия является наиболее резким тематическим выражением общего настроения меланхолии и отречения, характеризующего в эту эпоху английскую поэзию ПРИРОДЫ. Развитие темы экзотизма сельской жизни и ландшафта (Бэтлер — Грей — Томсон — Шенстон) в силу распада социальной базы дворянства как класса приводит к меланхолическим пейзажам, к поэтическим мотивам ночи или вечера, тумана, зловещего пейзажа и т. п. Нейтральный ландшафт сменяется таинственным и страшным: лес — пожарищем, руинами, наконец кладбищем. В то же время заимствованный у буржуазии рационалистический протестантизм становится мистическим. Возникает английский предромантизм: мистическое возрождение готики, меланхолическое, примиренное любование природой, оссианизм, сентиментализм и, как высшая его точка, кладбищенская поэзия, мысли которой о тщете мира, грусть, зловещий поэтический пейзаж, кладбище (или символ его — руины) как непременное место наблюдения, примиренно-безнадежный тон авторского монолога.

   Типичными предшественниками направления можно считать Роберта Блэйра (1699—1746) и Э. Юнга («Жалоба, или ночные думы о жизни, смерти и бессмертии»).

    Одно из самых известных произведений кладбищенской поэзии — «Элегия на сельском кладбище» (Elegy Written in a Country Churchyard) Томаса Грея, дважды переведенная Жуковским.

     Самые известные кладбищенские поэты — Томас Парнелл, Томас Уортон, Томас Перси, Томас Грей, Джеймс Макферсон, Уильям Коллинз, Марк Эйкенсайд, Джозеф Уортон, Генри-Кирк Уайт.

 КЛАДБИЩЕНСКАЯ ПОЭЗИЯ это жанр медитативной лирики в поэзии 17 — начала 19 века; размышление о бренности земного и будущем воскрешении, обычно навеянное видом кладбища (откуда само название).

    В кладбищенской поэзии медитативное начало сочетается с устойчивыми пейзажными мотивами (надгробные «тисы», звон колокола, могильные памятники, крики «вранов»). Кладбище трактуется как источник подлинной мудрости, противостоящей ложной книжной учености (Грифиус называет кладбище «школой, в которой нам, смертным, преподается высшее искусство»; «Я иду туда, где, под землей, на самом деле обучаются мудрости», — заявляет Парнелл, направляясь на кладбище). Трагическое сознание бренности, сочувствие при виде людей, плачущих на могилах близких, в кладбищенской поэзии, как правило, сменяется благодарностью смерти за то, что она «ведет нас к дому» (Блэр) и уверенностью в грядущем воскрешении и соединении с любимыми: «Душа средь толп найдет свою другую половину» (Блэр), «Железный скипетр смерти сломается о крест» (Юнг, ночь девятая). Кладбищенские медитации в поэзии 1920 в. («Когда за городом, задумчив, я брожу…», 1836, А.С.Пушкина; «Морское кладбище», 1922, П.Валери и др.), сохраняя некоторые традиции жанра (особенно в передаче кладбищенского пейзажа), уже не принадлежат к собственно кладбищенской поэзии, т.к. обычно лишены характерного сентиментального настроения и мистического оптимизма.

   Выдающееся место в многообразной и разнородной по своему составу «кладбищенской поэзии» занимает «Элегия, написанная на сельском кладбище» Томаса Грея, русский перевод которой, выполненный Жуковским, по праву считается «началом истинно-человеческой поэзии в России». Проследим формирование жанра на этом примере:

         «Сельское кладбище» В. Жуковского: генезис жанровой модели

    В 1802 году в «Вестнике Европы» Карамзина был опубликован вольный перевод «Elegy written in a Country Church-yard» (1751) Т. Грея, выполненный В. Жуковским.  Этому переводу выпало сыграть ключевую роль в формировании нового элегического языка — недаром век спустя сам топос «сельского кладбища» был назван В. Соловьевым «родиной русской поэзии».

    В самом названии стихотворения «Сельское кладбище» заложено неразличимое сегодня столкновение некогда разнородных жанровых элементов — пасторального пространства и элегического «кладбища», с появлением которого пространство перестало быть пасторальным. Однако в становлении новой элегии пастораль поучаствовала.
   Встроенность «Сельского кладбища» в традицию английской пасторальной поэзии — общее место англоязычной критики. Особенность картины мира в пасторали — выключенность из исторического времени. Типовой персонаж — пастушок, носящий одно из распространенных мифологических имен. Как ни удивительно, но этот условный персонаж — прообраз элегического чувствительного человека. Но постепенно сельский пейзаж стал отделяться от пасторального пространства.
  Главная перемена — превращение пасторального условного персонажа в лирического субъекта. Хотя «кладбищенскую» элегию не интересует лирическое «я» как тема, однако в медитации субъект раскрывает те свои качества, которые новой сентименталистской эпохой осознаются как ценность. Речь идет прежде всего о чувствительности. Между тем, лирический субъект меняет свою социальную функцию: из меланхолического мыслителя он превращается в фигуру поэта. Поэт и станет главным героем новой эпохи.
     «Сельское кладбище» начинается пейзажной экспозицией, занимающей четыре строфы. Суггестивный, передающий не столько картину внешнего, сколько эмоциональное состояние наблюдателя пейзаж стал общим местом в сентименталистской элегии и других литературных жанрах: от баллады до готического романа.
     В художественную систему, созданную из готовых жанровых элементов предыдущих эпох, Грей ввел пространство кладбища. В результате возникла новая жанровая модель, потребовавшая появления фигуры лирического субъекта. Кладбище же предопределило характер лирического сюжета в жанровом образовании нового типа. Хотя лирический субъект пока не стал темой для самого себя, его появление перестраивало язык поэзии — оно в некотором смысле переводило аллегорический язык оды на формирующийся язык элегии.
    С четвертой строфы «Сельского кладбища» в пейзаж вплетаются мотивы, из которых и вырастет лирическое размышление:

Под кровом черных сосн и вязов наклоненных,
Которые окрест, развесившись, стоят,
Здесь праотцы села, в гробах уединенных
Навеки затворяясь, сном непробудным спят.

        В зримом пейзаже наконец найдена ключевая незримая точка, появление которой впервые задает внутреннее измерение лирической ситуации, — медитация становится пространством ценностной встречи с почившим в неизвестности другим. «Кладбищенская» элегия стала первым лирическим жанром в европейской поэзии, в котором этот мотив стал занимать центральное место. Перед поэтическим сознанием — кладбище неизвестных простых людей. «Праотцы села» — представители естественного природного мира. Опыт вживания в этих неизвестных, в их повседневные заботы и судьбы, — опыт идеализирующий, позволяющий допускать в неизвестном «другом» максимальный творческий и чувственный потенциал, — можно считать важнейшим не только для русской элегии этого периода, но для дальнейшего развития русской поэзии вообще. Этот опыт — своеобразная квинтэссенция века Просвещения, плод его моральной философии.
    Судьбы почивших встают перед глазами лирического субъекта: «Как часто их серпы златую ниву жали / И плуг их побеждал упорные поля!» Их образы, взятые в концентрированной повседневности, оказываются иллюстрацией органичных отношений с миром. Как пишет С. Аверинцев, для Грея и его переводчика особенно важно, что речь идет о «месте погребения безвестных, безымянных людей, которым обстоятельства не дали проявить себя иначе, как в узком, сугубо приватном кругу. А это уже делает глубинной темой стихотворения — тайну человеческого достоинства, человеческое достоинство как тайну». Способность это достоинство увидеть, оценив естественную связь человека с природой, отличает новое поэтическое сознание от выведенных тут же «рабов сует», в чьих глазах селянин достоин лишь «холодности презрения». Стилистика размышления о социальном мире, которое ведется из точки, этому миру внеположенной, преображается.         

    Противопоставление «естественного» человека ценностям общества, «мирским погибельным смятеньям» закладывает в «кладбищенскую» элегию одический потенциал, который позднее найдет выражение в неожиданных для элегии формах.

На всех ярится смерть — царя, любимца славы,
Всех ищет грозная… и некогда найдет;
Всемощныя судьбы незыблемы уставы:
И путь величия ко гробу нас ведет!

    Поэзия к этому времени не может говорить об абсолютах, не используя одического языка: «ярящаяся смерть», которая «всех ищет», — это язык предыдущего века, века оды. Да и воспевать «судьбы незыблемы уставы», воплощающие мировой порядок, — удел оды. Но одическое начало в «Сельском кладбище» переформулируется — апелляция к мировому порядку нужна для того, чтобы вообще рассмотреть искомого другого. Одический элемент в «кладбищенской элегии» носит вспомогательный характер — это лишь аргумент, необходимый в размышлении. Апелляция к «всемощныя судьбе» выбивает почву из-под ног тех, кто позволяет себе презрение по отношению к людям, живущим по законам не светского, а «сельского», природного мира. Размышление о смерти, уравнивающей людей, необходимо здесь как рациональная апология элегического сопереживания судьбе почивших неизвестных. Размышление о смерти стирает границы между сельским миром и остальным человечеством, вписывает селянина в общество, ставит его на одну доску с Кромвелем и Мильтоном — такими же представителями рода человеческого — и, в конце концов, позволяет состояться элегии.
    Описывая жанровую модель «кладбищенской» элегии, нужно особое внимание уделить роли эпитафии в лирическом сюжете обновленной элегии. Эпитафия вышла из надгробной речи и оформилась в надгробную надпись, из которой вышла и эпиграмма. Однако «надгробный» пейзажный, эмоциональный и медитативный потенциал эпитафии был реализован только в элегии предромантической и романтической эпохи. В «кладбищенскую» элегию перешла важная составляющая ситуации, лежащей в основе эпитафии. Само предназначение эпитафии в том, чтобы о человеке не дать забыть, а сделать это можно, выделив главное в его жизни. Функциональный аналог такого деяния есть и в «Сельском кладбище». У Жуковского одическое размышление о равенстве и смерти, развиваясь, превращается в элегическую медитацию, в которой воображение поэта рисует судьбу почивших, подытоживает ее своим неравнодушным взглядом.

Скрываясь от мирских погибельных смятений,
Без страха и надежд, в долине жизни сей,
Не зная горести, не зная наслаждений,
Они беспечно шли тропинкою своей.
И здесь спокойно спят под сенью гробовою —
И скромный памятник, в приюте сосн густых,
С непышной надписью и резьбою простою,
Прохожего зовет вздохнуть над прахом их.

   Вот главный предмет восхищения для открытого элегией «чувствительного человека», — смиренная жизнь, проведенная в беззвестности: «они беспечно шли» «без страха и надежд».
    В то же время в «кладбищенской элегии» ситуация эпитафии очевидным образом воспринимается со стороны, является объектом авторского любования. Финальная картина «скромного памятника», который «зовет» «прохожего» «вздохнуть над прахом», предполагает уже позицию не столько лирического субъекта, находящегося внутри ситуации, на самом кладбище, но уже позицию вненаходимую — ее можно приписать авторскому сознанию. «Кладбищенская элегия», взяв лирическую ситуации эпитафии, существенно ее усложнила — превратила надгробное слово в свершающийся на глазах читателя акт вживания в судьбы неизвестных.

Ах! нежная душа, природу покидая,
Надеется друзьям оставить пламень свой;
И взоры тусклые, навеки угасая,
Еще стремятся к ним с последнею слезой;

Их сердце милый глас в могиле нашей слышит;
Наш камень родовой для них одушевлен;
Для них наш мертвый прах в холодной урне дышит,
Еще огнем любви для них воспламенен.

   Речь о «милом гласе» «друзей», который «сердце» «слышит» «в могиле». Чувствительность позволяет — как минимум в воображении — преодолеть порог между живыми и мертвыми. Отзывчивость наделяется способностью проникать в загробный мир, находить адресата, даже если тот в могиле.
    В приведенном отрывке своего апогея достигает вживание поэтического сознания в судьбу другого — оно проводило его не только до могилы, но и последовало вместе с этим незнакомыми безымянными людьми в смерть — два раза в одном четверостишии употребляется притяжательного местоимение «наш». Так говорится о могиле и прахе. «Наш мертвый прах» — это заглядывание поэтического сознания за пределы жизни с целью найти там точку опоры. И эта точка находится.

А ты, почивших друг, певец уединенный,
И твой ударит час, последний, роковой;
И к гробу твоему, мечтой сопровожденный,
Чувствительный придет услышать жребий твой.

   «Чувствительность», «мечта» становятся способом «услышать» другого, каким бы ни был его «жребий». Модель общения живого и мертвых возникает по мере разворачивания лирической медитации, она преодолевает исходную ситуацию забвения — и обещает ту же перспективу самому «певцу уединенному». Это — точка опоры для человека, который заглядывает в бездну смерти.

   Итак, у Томаса Грея в переводе Жуковского мы видим размышления о продолжении существования умерших в земной жизни, чему способствует любовь к ним живых, не только хранящих память об умерших, но и одушевляющих их прах. Они оказали огромное влияние на сентиментальную «кладбищенскую поэзию», для которой свидание, контакты живых с мертвыми...

Чья... тень священная и образ вечно милый
воскреснут, оживут в душе твоей унылой,
               /Тургенев Андрей. Элегия/

   ...столь же важны, как и приготовление человеком себя к смерти, когда он:

С священною думой о тленьи
блуждает вечерней порой
в безмолвном усопших селеньи,
с настроенной к смерти душой
             /Мещевский А.И. Селянин/

   А в принципе, воплощают собой сентиментальный идеал «человечности»:

Я видел Пельского в жилище
усопших, посреди могил:
Он там рекою слезы лил!..
там было и его гульби ;ще,
Равно прелестное для нас,
Равно любивших и любимых,
ко гробу сердцем приводимых!..7
          /Карамзин Н.М. Стихи на скоропостижную смерть Петра Афанасьевича Вельского/

    Элегическая тема обреченности человека на смерть смягчается и идиллическим образом сельской жизни, определившим характерный тип описания кладбища в русской поэзии. Сравните со стихотворением Пушкина «когда за городом, задумчив, я брожу...»:

Когда за городом, задумчив, я брожу
И на публичное кладбище захожу,
Решетки, столбики, нарядные гробницы,
Под коими гниют все мертвецы столицы,
В болоте кое-как стесненные рядком,
Как гости жадные за нищенским столом,
Купцов, чиновников усопших мавзолеи,
Дешевого резца нелепые затеи,
Над ними надписи и в прозе и в стихах
О добродетелях, о службе и чинах;
По старом рогаче вдовицы плач амурный;
Ворами со столбов отвинченные урны,
Могилы склизкие, которы также тут,
Зеваючи, жильцов к себе на утро ждут, —
Такие смутные мне мысли всё наводит,
Что злое на меня уныние находит.
Хоть плюнуть да бежать…
Но как же любо мне
Осеннею порой, в вечерней тишине,
В деревне посещать кладбище родовое,
Где дремлют мертвые в торжественном покое.
Там неукрашенным могилам есть простор;
К ним ночью темною не лезет бледный вор;
Близ камней вековых, покрытых желтым мохом,
Проходит селянин с молитвой и со вздохом;
На место праздных урн и мелких пирамид,
Безносых гениев, растрепанных харит
Стоит широко дуб над важными гробами,
Колеблясь и шумя…
                1836 г.

 Альтернативой идиллическому пейзажу Грея — Жуковского выступает элегическое  описание кладбища, сложившееся под влиянием меланхолических пейзажей. Приведём начало «Элегии» Андрея Тургенева:

Угрюмой Осени мертвящая рука
Уныние и мрак повсюду разливает;
Холодный, бурный ветр поля опустошает,
И грозно пенится ревущая река.

   Оно получило широкое распространение в романтической поэзии, где «унылый» пейзаж отражает мрачное, подавленное состояние находящегося на кладбище поэта.
Осознание своего исконного одиночества в мире не позволяет ему обольщаться мыслью о посмертном бытии в чьей-то чужой памяти. Идиллическую картину ухоженного сельского кладбища вытесняет исполненный грусти вид заброшенных могил, обитатели которых давно забыты и никому не известны. Однако страшит не только будущее забвение. вместе с памятью об умерших сомнительным становится и сам загробный покой. Вновь оживают традиционные «ужасы могилы»: гниение, распад и превращение в прах человеческого тела. А вслед за этим предвидится абсолютное небытие, «холодный сон могилы». Вот почему романтик не желает быть похороненным на кладбище, о чем заявляется еще в «весеннем успокоении» Людвига Уланда:

О, не кладите меня
В землю сырую —
Скройте, заройте меня
В траву густую.
Пускай дыханье ветерка
Шевелит травою —
Свирель поет издалека,
Светло и тихо облака
Плывут надо мною.
*                /перевод Тютчева/

   Отказываясь от основных идей сентиментальной «кладбищенской поэзии», романтики видят в кладбище одно лишь пространство смерти. Это соответствовало атеистической тенденции в романтизме:

При свете вечера унылы
Кладбища томные могилы.
В средине их с своим крестом,
Могилам остальным подобно,
Высоко церковь — божий дом —
Стоит, как памятник надгробный
Погибшей веры... Жизни дух
Здесь вовсе замер и потух.
                /Огарев Н.П./

    Однако отношение к кладбищу как к пространству смерти свойственно и ортодоксально веровавшим романтикам. Изображая жизнь, цветение кладбищенской природы:

Сквозь деревья освещаются гробницы,
По плит;м скользит узорчатая тень;
В знойном воздухе поют и реют птицы,
Над усопшими ликует красный день.
Разрослись деревья; преизбыток силы
Дышит в каждой жилке влажного листа,
И кругом, куда ни взглянешь на могилы,
И цветы нарядны, и трава густа... —
                /Жемчужников А. На кладбище/
 
   Алексей Жемчужников не может примириться с «этой ложью обольстительного сна». Она опровергается «правдой смерти, правдой тленья», из которой исходит церковь. Об этом напоминается в конце стихотворения Жемчужникова «На кладбище» (1855):

И, мгновенной жизнью пользуясь беспечно,
Проходили люди шумною толпой;
А во храме пели радость жизни вечной,
Грустно пели: со святыми упокой...

   Восхищение жизненной силой и красотой кладбищенской природы вносит мотив приобщения человеческого праха к вечной жизни природы в стихотворении Майкова «На могиле»(1850):

Сладко мне быть на кладбище, где спишь ты, мой милый...
Нет разрушенья в природе! Нет смерти конечной!
Чадо ума и души — твоя мысль — пронесется к потомкам...
Здесь же, о друг мой — мне с трепетом сердце сказало —
В этой сребристой осоке и в розах, в ней пышно цветущих,
В этих дубках молодых есть уж частица тебя.

    Христианскому же мироощущению, которое проникнуто идеей бренности всего живого, близок и важен лишь символический смысл кладбищенской природы (когда «могильные цветы», например, воспринимаются как знак, как свидетельство будущего «воскресения»:

Они над пеплом разрушенья,
на человеческих гробах,
Растут залогом воскресенья
в других неведомых странах!
                /Губер Э.И. 1859/

    Следовало помнить, что кладбище — особая, «божья нива». Отметим, что падение интереса к кладбищу происходит по мере того, как в русской поэзии утверждаются возникшие под влиянием христианского спиритуализма романтические приоритеты духовного бытия. «Мертвое тление гробов» доказывалось и естественными науками, которые играли все большую роль в общественном сознании. Впрочем, они не разъясняли всех «тайн» могилы:

В мире тленья не выносит
Ум — свидетельства немых.
И, бескрылый, робко просит
Убежать скорей от них, —

   чем герой стихотворения Полонского «На кладбище» (1857) и оправдывает
свои страхи на ночном кладбище:

Так и кажется, что тени
Мертвых колокол сзовет...
На церковные ступени
Призрак сядет и вздохнет;
Иль, костлявыми руками
Мертвеца приподнята,
Глухо стукнет за кустами
Надмогильная плита.

   Однако даже ему ясно, что это — пережиток прошлого, унаследованный им от «отцов» и памятный по «сказочным рассказам» няни. А главное — он отступает от заветов «жрицы мысли», как называет поэт современную Музу «не бояться / ни живых, ни мертвецов» /Полонский Я.П./

  А что же тогда? Кладбище – это не только место скорби об ушедших. Это – пространство гармонии – статической, т.е. спокойной и неподвижной, и во многих случаях эстетической. Пространство гармонии могильных плит, памятников, склепов, больших и маленьких крестов и т.д. Пространство соприкосновения с историей: существуют кладбища-музеи, некрополи в Москве и Петербурге. Волынское кладбище в Твери имеет все шансы стать музеем под открытым небом. Кладбище пронизано эмоциями и ощущениями живых: для одних оно – пространство печали и грусти, подавленного отчаяния; для других – пространство смиренного признания смерти как великого таинства природы или обиды на несовершенство мироздания.
               
  В этом жанре пишут многие поэты: XIX век - Пушкин, Лермонтов, Вяземский, Фет, Некрасов, Никитин, Случевский, Полонский; XX век – Волошин, Есенин, Северянин, Бальмонт, Блок, Бродский, Смеляков, Евтушенко, Рождественский, Ахматова, Пастернак, Рубцов, Цветаева. Перечень далеко не полный.

   С образом кладбища в литературе связано понятие её историзма, т.е. её способность в живых картинах, в человеческих судьбах и характерах передавать облик конкретной исторической эпохи. Историзм произведения или творчества поэта, писателя или драматурга связан с тем, насколько верно и тонко он понимает смысл исторических событий и достоверно изображает их. Об этом писал ещё Пушкин:

    Два чувства дивно близки нам,
    В них обретает сердце пищу:
    Любовь к родному пепелищу,
    Любовь к отеческим гробам.
    На них основано от века
    По воле Бога Самого
    Самостоянье человека
    Залог величия его.
    Животворящая Святыня!
    Земля была б без них мертва
    Как …без оазиса ….. пустыня
    И как алтарь без Божества.

    «Любовь к отеческим гробам» заключается не только в регулярном посещении могил своих родственников. Это чувство означает преданность заветам своих предков, уважительное и почтительное отношение к своим национальным корням. Если люди забывают о своих духовных истоках, плюют на своё прошлое или забывают его, то они теряют уважение не только по отношению друг к другу, но и вызывают презрение у граждан других стран.

    В заключительной строфе поэт закрепляет эту мысль. Без двух основополагающих чувств внутренний мир человека становится пуст. Пуста и его душа. Эти философские размышления Пушкина в стихотворении «Два чувства дивно близки нам…» особенно актуальны в наше время. Отсутствие духовных принципов и отрыв от своих корней становится одной из острейших проблем современного мира, который рискует превратиться в «алтарь без божества».

    Кладбище – не только родовая память каждого человека, но и наша история в её героических и трагических страницах. А.А. Фет, поэт красоты и утончённого чувства, поэт «чистого искусства», тем не менее, запечатлел образ кладбища как факт памяти о важном героическом событии русской истории, обороне Севастополя во время Крымской войны:

         Севастопольское братское кладбище
                /А. Фет/

    Какой тут дышит мир! Какая славы тризна
    Средь кипарисов, мирт и каменных гробов!
    Рукою набожной сложила здесь отчизна
    Священный прах своих сынов.
    Они и под землёй отвагой прежней дышат…
    Боюсь, мои стопы покой их возмутят,
    И мнится, все они шаги живого слышат,
    Но лишь молитвенно молчат.
    Счастливцы! Высшею пылали вы любовью:
    Тут что ни мавзолей, ни надпись – всё боец,
    И рядом улеглись, своей залиты кровью,
    И дед со внуком, и отец.
    Из каменных гробов их голос вечно слышен,
    Им внуков поучать навеки суждено,
    Их слава так чиста, их жребий так возвышен,
    Что им завидовать грешно…

      Конечно, безвременная гибель – негативный фактор. Но такую гибель преображает выполнение воинского долга по защите Отечества, по защите собственной земли. Фет, используя торжественную, религиозную лексику, воспевает погибших в Севастополе людей. Гибель в бою сравнивается с высшей любовью. Подчёркивается самопожертвование, которое воплощает идеал отношения к миру и является подлинным подтверждением любви в отличие от любых пустых слов. На этом кладбище покоятся семьями: дед, отец, сын, независимо от возраста люди шли под пули за свободу своего родного города, своей Родины.

    Е. Евтушенко в стихотворении «Партизанские могилы» (1957) тоже пишет о защитниках Родины, воевавших под красным знаменем. Они погибли за новый мир, рождённый октябрём 1917 года. За мир, в который они свято верили:

    Отпущенный бессмысленной тщетой,
    Я отдаюсь покою и порядку,
    Торжественности вольной и святой
    И выхожу на тихую полянку,
    Где обелиск белеет со звездой.
    Среди берёз и зарослей малины
    Вы спите, партизанские могилы.
    Есть магия могил. У их подножий,
    Пусть и пришёл ты, сгорбленный под ношей, –
    Вдруг делается грустно и легко
    И смотришь глубоко и далеко.
    Читаю имена: Клевцова Настя,
    Пётр Беломестных, Кузьмичёв Максим, –
    А надо всем торжественная надпись:
    «Погибли смертью храбрых за марксизм».
   
    <…>

    Мир с пеньем птиц, с шуршаньем веток мокрых,
    С торжественным бессмертием своим.
    Мир, где живые думают о мёртвых
    И помогают мёртвые живым.

    Выбрасывать из истории Отчества отдельные периоды – бессмысленно, ибо они – свершившийся факт. Из истории нужно извлекать уроки. Вот почему кладбище в понимании Евтушенко – место связи времён, где «помогают мёртвые живым», место постижения исторического опыта.

     Особая страница в поэзии – образ кладбища в стихотворениях о Великой Отечественной войне.
    Александр Твардовский. У славной могилы. Тема стихотворения – смерть и похороны боевого товарища, описание его могилы. Поэт утверждает: смерть уносит лишь тело человека, но в душах близких людей он всегда жив. Эта память чрезвычайно важна и необходима живущим. Поэт изображает обычную драматическую ситуацию, которые часто случаются на войне: прощание с погибшим командиром полка. Каждая строка стихотворения впитала в себя трагизм того времени, его горькие приметы: безымянные могилы в лесах, похороны под огнём врага.

   Братские могилы… Стоит вдуматься в само название: особенностью таких погребений считается невозможность идентифицировать отдельные останки людей, число которых в одной могиле может достигать нескольких сотен и даже тысяч. Гибель в борьбе за свободу и независимость Родины в борьбе с жестоким и беспощадным врагом сделала их подлинными братьями, независимо от возраста, национальности, места жительства…

В. Высоцкий. Братские могилы

    На братских могилах не ставят крестов,
    И вдовы на них не рыдают,
    К ним кто-то приносит букеты цветов,
    И Вечный огонь зажигают.
   ....

    У братских могил нет заплаканных вдов –
    Сюда ходят люди покрепче,
    На братских могилах не ставят крестов…
    Но разве от этого легче?!

   В центре произведения – образ братских могил, который символизирует память о войне, единство героев, павших смертью храбрых. Братские могилы вырастают в местах, где «вставала земля на дыбы». Поэт обращает внимание на то, что судьбы погибших солдат сливаются в общую судьбу. Образ Вечного огня дан в метафорическом ключе. В Вечном огне можно увидеть бои, горящие хаты и «горящее сердце солдата». Последняя строка-вопрос: «Но разве от этого легче?» подталкивает читателей к раздумьям над сказанным.

Блокада Ленинграда. Писарёвское кладбище...

             Пискарёвка
                /М. Головенчиц/

    Холмистая земля в оцепененье,
    Но в горестной и скорбной тишине
    Звучит гранит. Звучит как обвиненье,
    Как вечное проклятие войне.
    Нет, не сотрутся буквы на граните,
    И шаг идущих медленен и тих,
    И тянутся невидимые нити,
    Связующие мёртвых и живых.

  И ещё одна страница истории, связанная с русскими людьми, обретшими последний приют на чужбине. Знаменитое кладбище Сент-Женевье;в-де-Буа; во Франции. Стихотворение Р. Рождественского «Кладбище под Парижем» (1984) с глубоким сочувствием и проникновенностью передаёт трагедию Гражданской войны, трагедию русской эмиграции первой волны, оторванной от Родины:

    Малая церковка. Свечи оплывшие.
    Камень дождями изрыт добела.
    Здесь похоронены бывшие. Бывшие.
    Кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
    Здесь похоронены сны и молитвы.
    Слёзы и доблесть. «Прощай!» и «Ура!».
    Штабс-капитаны и гардемарины.
    Хваты полковники и юнкера.
    Белая гвардия, белая стая.
    Белое воинство, белая кость…
    Влажные плиты травой порастают.
    Русские буквы. Французский погост…
    Я прикасаюсь ладонью к истории.
    Я прохожу по Гражданской войне.
    Как же хотелось им в Первопрестольную
    Въехать однажды на белом коне!..
    Не было славы. Не стало и Родины.
    Сердца не стало. А память – была.
    Ваши сиятельства, их благородия –
    Вместе на Сент-Женевьев-де-Буа.
    Плотно лежат они, вдоволь познавшие
    Муки свои и дороги свои.
    Всё-таки – русские. Вроде бы –наши.
    Только не наши скорей, а ничьи…
    Как они после – забытые, бывшие
    Всё проклиная и нынче, и впредь,
    Рвались взглянуть на неё – победившую,
    Пусть непонятную, пусть непростившую,
    Землю родимую, и умереть…
    Полдень. Берёзовый отсвет покоя.
    В небе российские купола.
    И облака, будто белые кони,
    Мчатся над Сент-Женевьев-де-Буа.

   Эти люди были вынуждены навсегда покинуть Родину, которая стала для них враждебной и чуждой. При этом подавляющее большинство сохранили трепетную любовь к родимой земле и мечтали когда-нибудь вернуться в Россию. Кому-то это удалось, а кто-то остался лежать на знаменитом православном кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

   Кладбище – это отражение культуры общества. Именно поэтому люди во всём цивилизованном мире, отдавая дань покойным, занимаются обустройством могил и всей окружающей территории. В высокоразвитых странах кладбище – это скорее ухоженный парк, нежели свалка засохших и выцветших венков и цветов, как это иногда где-то бывает. Забывая могилы родных, мы теряем уважение к себе.

      Заброшенных могил немой укор.
                /Илья Евтеев (современный поэт)/

    Заброшенных могил немой укор
    Тяжёлым камнем на душе лежит.
    Не замечают многие в упор
    Беспомощный их, одинокий вид.
    Как получилось? Кто в том виноват,
    Что стал ненужным бременем погост?
    Конечно, ведь не парк здесь и не сад –
    Здесь в прошлое давно прогнивший мост:
    Погнутые кресты, следы оград,
    И тишины звенящей благодать…
    Беспамятства нещадный камнепад
    Засыпал чёрствость душ – не откопать.
    Заброшенных могил немой укор –
    Он, вроде, неприметен и не жжёт…
    Но разве меньше оттого позор?
    Корней потеря набирает ход.
    Я знаю точно, чтоб спокойно жить
    С счастливою и радостной душой,
    Мы искренне должны живых любить,
    И помнить ВСЕХ, ушедших на покой.

***

 ИТАК, ПОДЫТОЖИМ, некоторые особенности ЖАНРА КЛАДБИЩЕНСКАЯ ПОЭЗИЯ:

• элегический настрой на размышления о бренности жизни и о вечном
• выстраивание отношений между живыми и ушедшими навсегда, передача проникновенных чувств. Связь живых и мёртвых, оживающих в памяти и представлении поэта или ЛГ
• привязка к истории, попытка представить ушедшее, осмыслить предназначение бывших и своё собственное
• описание пейзажа, приводящего к умиротворению и успокоению от пустого и мнимого
• преобладание нот печали. Возможен возвышенный слог при одическом проявлении жанра, включая высокопарность, в зависимости от задачи, поставленной поэтом, испытываемых им чувств
• наличие философских размышлений и раздумий вообще
• наличие суггестивности - поэтических мотивов, включающих образы, сюжеты, литературные приёмы, которые заставляют интенсивно работать воображение читателя, вызывая яркие эмоциональные переживания, раскрывая новое миропонимание или обновляя старое.
• в отличие от элегии - отсутствие повышенного внимания к самому литературному герою, включая его собственные переживания в данный момент и, возможно даже, его собственные воспоминания, хотя описываемая ситуация может быть внешне схожа (одинокая прогулка, пейзаж и т.д.)
• возвышенный поэтический стиль, соответствующий настоящему искусству, а не обесцениванию его
• согласованность формы и ритмической структуры с содержанием

   По форме и системе стихосложения поэтическое произведение может быть любым! Никаких ограничений!

==============================

  Верим в каждого участника, что он сможет доказать, что и в наше время поэзия живёт и продолжает развивать преемственные связи с великим достоянием прошлого!
               
******************************************************

   Итак, на этот конкурс будут приниматься стихи, ОПУБЛИКОВАННЫЕ в ИЮЛЕ 2023-го года на сайте Стихи.ру, относящиеся к ЛЮБОМУ РАЗДЕЛУ,  по вашему разумению, но СТИХИ, которые можно будет отнести к жанру КЛАДБИЩЕНСКАЯ ПОЭЗИЯ.
  Другие стихи приниматься не будут. Объём произведения - без ограничений!

 Наш конкурс, по определению, лучшего стихотворения, написанного в ЖАНРЕ КЛАДБИЩЕНСКАЯ ПОЭЗИЯ в текущем месяце, а не в каком другом месяце ранее! Будем внимательны и проявим уважение к другим участникам. Все в равных условиях.

Автор может предложить только ОДНО своё лучшее произведение в этом жанре, или виде, опубликованное в ИЮЛЕ 2023 года. Будем внимательны!

Внеконкурсная ветка стихов не предусматривается.

Принимаются стихи, написанные только на РУССКОМ языке. Разрешаются переводы.

Ненормативная и бранная лексика запрещена. Чёрный юмор - не наш стиль. Стихи призывающие к разжиганию межнациональной и религиозной розни, а также откровенной злобной критики политического содержания будут отклонены. Соблюдайте тактичность в рамках жанра!  Не забываем, что наш проект Метаморфозы жанра, поэтому возможны новые открытия и неожиданные ракурсы! Дерзайте, поэты! Время позволяет!

Порядок заявки:
      
Имя  автора - название стихотворения - ссылка.

Это необходимый минимум. Желательно в одну строку.

Приём стихов будет осуществляться до конца месяца. Затем 1 АВГУСТА будет открыто голосование. Авторы, которые уклонятся от  участия в голосовании,  к следующему конкурсу не будут допущены.

Премиальный фонд конкурса:

1-е место - 500 баллов,
2-е место - 400 баллов,
3-е место - 300 баллов,
4-е место - 200 баллов,
5-е место - 100 баллов...
(количество призовых мест будет определено в зависимости от количества участников)

Желаем всем успеха И ВДОХНОВЕНИЯ для самовыражения и особого раскрытия своего поэтического дарования!

БЛАГОДАРИМ наших спонсоров! Благодаря их щедрости мы имеем возможность осуществлять наши проекты.

  **
Если ведущая не сразу отвечает по вопросу приёма произведения, это не означает, что с произведением что-нибудь не так. Значит, компьютер со всеми документами не рядом. Подождите, пожалуйста, в течении 2-х суток Вам обязательно ответят! Не стоит удалять заявку!

Иллюстрация: Константин Андреевич Сомов (1869-1939)

Ведущая и автор проекта Татьяна Игнатова