Принц? Король поэтов? Изгнанник? Поэза четвертая

Лишь тот велик, кто верит в мощь свою,
В величии простив ошибки слабых.
До жабы есть ли дело соловью?
Что — злость людей, когда поэт — не раб их.
Я гению венок из звезд совью,
А закреплю надежными узлами;
Его душой всю землю напою
И небеса затку его мечтами! 

Годы с 1913 по 1916 были весьма плодотворными и успешными с точки зрения издания и переиздания книг Северянина, а также авторских гонораров: «Громокипящий Кубок» (1913) выдержал 10 изданий тиражом 31348 экземпляров, «Златолира» (1914) – 6 изданий (тираж 9800), Victoria regia (1915) – 3 издания (тираж 8950), «Ананасы в шампанском» (1915) – 4 издания (тираж 12960), «Поэзоантракт» (1916) - 2 издания (тираж 4180), «Тост безответный» (1916) – 1 издание (тираж 6500).
До 1918 года были написаны и готовы к публикации сборники «Миррэлия», «Ручьи в лилиях», «Соловей», «Настройка лиры».    
Поэзовечера, проведенные Игорем Северяниным за 5 сезонов (с 1913 по 1918 год) имеют самую широчайшую российскую географию: в Петрограде — 23 вечера; Москве — 25; Харькове — 9; Одесса, Тифлисе — по 3; Ростове-на-Дону, Курске, Екатеринодаре, Твери, Полтаве, Саратове — по 2; Киеве, Екатеринославе, Елисаветграде, Пскове, Казани, Орле, Кутаиси, Баку, Армавире, Новороссийске, Таганроге, Ярославле — по 1. 
В годы шумного успеха за Северяниным закрепился лирический титул принца — «Принц лилий девственных, принц целомудренный», «Принц Фиолевой Сирени».  С достоинством принимал поэт звание царя «Я —  царь несуществующей страны». В 1911 году Северянин, «коронованный розами венка», шутливо примерил и королевский титул:

Я иду со свитою по лесу
Солнце лавит с неба как поток
Я смотрю на каждую принцессу
Как пчела на мёдовый цветок.
   
Портреты его вытянутого некрасивого лица украшали будуары светских львиц и комнатки восторженных гимназисток.
Кроме многочисленных публикаций неимоверным для России того времени тиражом почти 90 000 экземпляров Северянин ввел в обиход новый жанр эстрадного искусства — авторское чтение стихов, завоевавший бешеную популярность наряду с синематографом и цыганским пением в первой четверти XX века. Сохранились ноты мелодий Северянина к его поэзам, а своей певучей манерой исполнения он в известной степени проторил дорогу Вертинскому в качества сначала декламатора, а потом и вокалиста. Впрочем, о поэзии Северянина впоследствии Вертинский напишет, что «в его стихах было подлинное чувство, талант и искренность, но не хватало вкуса, чувства меры и неподдельности чувств».

Еще в 1910 году Северянин писал:         
Позовите меня, — я прочту вам себя,
Я прочту вам себя, как никто не прочтет…

Состязания поэтов первой четверти XX века были весьма популярным и прибыльным мероприятием, как для антерпринеров, так и для участников, собирали полные залы    и чаще всего назывались в афишах «Олимпиадами» по аналогии с греческими состязаниями. Важнейшую роль в успехе выступления играла манера чтения, актерская подача стиха. Необходимо отметить, что на сцене основные поэтические конкуренты Северянин и Маяковский до этого встречались неоднократно — гастролировали по России:      

Чеканно и громоподобно,
Весь мощь, спокойно и без спазм
Нервических, по залу хлещет
Бас Маяковского. Как я
Стихи читаю, знает точно
Аудитория моя:
Кристально, солнечно, проточно.    
 
Если кто-то из заявленных поэтов по каким-то причинам не мог лично участвовать в чтении, за него это делал приглашенный артист.
Трудно предугадать, в каком направлении развивалась бы поэзия Северянина и как долго не ослабевал к ней читательский интерес, если бы не Первая мировая война и последовавшая за ней революция, спровоцировавшая кровавую Гражданскую войну в России, голод, разруху, тиф…  Спрятаться от действительности в выдуманной стране — Миррэлии — поэту не удалось. В 1916 году он напишет весьма примечательную вещь «Любопытство Эклерезиты»:

— Мама, милая мамочка,
Скоро-ль будет война?
— Что с тобой, моя девочка?
Может быть, ты больна?
— Все соседи сражаются,
Не воюем лишь мы.
— Но у нас, слава Господу,
Все здоровы умы.
— Почему нас не трогают?
Не пленят почему?
— Потому что Миррэлия
Не видна никому.
— Почему ж наша родина
Никому не видна?
— Потому что вселенная
Нам с тобой не нужна...
— Мама, милая мамочка,
Плачет сердце мое…
— Различай, моя девочка,
От чужого — свое . . .
— Ну, а что окружает нас?
Кто ближайший сосед?
— Кроме звезд и Миррэлии
Ничего в мире нет!

Совершенно очевидно, что общественный интерес к эго-футуризму в России 1917 сузился до отдельных литературствующих личностей. Горький делает слабые попытки «подкормить» известных литераторов через организованное издательство «Всемирная литература», но бумага для издания и технические возможности публикаций — мизерны.   Душевное состояние Северянина находит выход в «Поэзе строгой точности»:

Искусство в загоне, — сознаемся в этом.
Искусство затлила война.
Что делать в разбойное время поэтам,
Поэтам, чья лира нежна?
Дни розни партийной для нас безотрадны, —
Дни мелких, ничтожных страстей.
Мы так неуместны, мы так невпопадны
Среди озверелых людей.
Мы искренно славим паденье престолов
Во имя свободы людской!
Но, если и после царей мы в тяжелых
Раздорах, мы машем рукой!
Союзник царизма — для нас не союзник,
Как недруг царизма — не враг.
Свободный художники зачахнет, как узник,
Попав в политический мрак.
Нами пакостны ваши враждебные будни, —
Мы вечным искусством горим!
Вы заняты «делом», а мы только «трутни»,
Но званьем гордимся своим!
Отправьте ж искусство куда-нибудь к мифу:
Трещит от него материк!
И кланяйтесь в пояс Голодному Тифу, —
Диктатору ваших интриг! 

Естественным спасительным выходом для Северянина стал отъезд в январе 1918 года в Эстонию, в своем любимое дачное местечко Тойла.             

Я — соловей: я без тенденций
И без особой глубины...
Но будь то старцы иль младенцы, —
Поймут меня, певца весны.
Я — соловей, — я сероптичка, —
Но песня радужна моя.
Есть у меня одна привычка:
Влечь всех в нездешние края.
Я — соловей! на что мне критик
Со всей небожностью своей? —
Ищи, свинья, услад в корыте,
А не в рулладах из ветвей!
Я — соловей, и, кроме песен,
Нет пользы от меня иной.
Я так бессмысленно чудесен,
Что Смысл склонился предо-мной! 

Сегодня трудно сказать, кому в голову пришла «своевременная» идея в феврале 1918 года провести в Политехническом музее поэзовечер, завершившийся стихийной коронацией поэта.