Квинта

"О, сестрица, как твой рассказ прекрасен, хорош,
и приятен, и сладок!"
Но Шахразада сказала: "Куда этому до того, о чем я
расскажу вам в следующую ночь, если буду
жить, и царь пощадит меня!"

Вы когда-нибудь слышали, как поёт в пустыне песок?
Послушайте, пожалуйста.
Это такой сухой и очень пустой звук. Настоящее наваждение. Если в него вникнуть, то обязательно узнаешь своё личное, принадлежащее только тебе «Я».
Мне кажется, что Всевышний стараниями Пифагора, разложившего планеты Солнечной системы на нотный звукоряд и создавший тем самым предпосылки к нашему современному музыкальному мирослышанью, в плане наполненности особенно потрудился над двумя интервалами. Вначале над октавой, интервалом первой и восьмой ступени, самым богатым на обертоны, и поэтому не требующим себе никаких пояснений. Затем над квинтой. Она вместе с квартой делит октаву пополам, и внутри нее нет тяготений.
Именно квинта всегда звучит в песках. А когда твои предки живут здесь много-много веков, то пустыня наполняется звучанием именно твоего народа и голосом твоего Бога. Имя этого народа – бедуины.

Меня зовут Герхард. Я немец. Живу в Дубае вот уже пятнадцать лет и строю здесь небоскребы.
Если ты талантливый архитектор, хороший дипломат, умеешь слушать своего ангела-хранителя, то духи пустыни обязательно тебе помогут.
Вы можете не верить в астрал и потусторонние силы, а мои доводы могут показаться вам странно-опасным заблуждением или первой стадией безумия, но… прошу вас выслушать меня внимательно, потому что в этом месте у каждого коренного жителя в его жилище живёт хотя бы один домашний дух. Чем древнее и знатнее твои предки, тем духов у твоей семьи больше и все они очень разные. По крайней мере, так считает мой близкий друг Кадер, прямой наследник знатного бедуинского рода. В доме его родителей духов столько же, сколько комнат на каждом этаже. Всех их вместе собрали время, сила рока и большая семейная любовь к роскошным новинкам. Что бы не становилось модным, это тотчас же покупалось. А вместе с новой забавой в доме начинал жить раб этой «игрушки» – его джинн. Ведь ничто так не притягивает человека, как увлечения. О чём известно всем, особенно джиннам, больше всего на свете любящим повелевать чужими душами. Эти большие хитрецы и фантазеры - умелые фокусники и маги собственного тела, превращающиеся то в животных, а то и вовсе в предметы.
– В предметы легче, – уверяет Кадер, а мой друг точно знает, что говорит. Отказавшись в своей яркой юности от всех привилегий и кодексов родовой чести, он стал жить, слушая только собственную интуицию. Такое поведение вызвало массу негодования в семье «молодого революционера». Дошло до того, что отец лишил родного сына наследства, а это, в свою очередь, сделало визиты «бунтаря» в родные пенаты весьма редким явлением и более всего опечалило его маму. Кадер был её любимым ребенком.
Конечно, семейный остракизм оставил его без большого богатства, возможно, собственного пастбища из небоскребов на первой линии какого-нибудь престижного района, типа Дубай Марина, но сделал его жизнь намного радостнее. Наш герой выбрал наибольшую роскошь, которую может себе позволить мужчина-бадави. Кадер жил в любви, то есть женился по велению сердца, а не по правилам его сородичей. Ведь, как утверждал один ювелир слова: «Neue Liebe, neues Leben».
Вот и сейчас, пока наш новогодний стол украшается блюдами самых разных народов мира, один глаз Кадера находится со мной и нашими бокалами, наполненными виски, а второй неустанно следит за движениями своей жены. Наташа – жгучая брюнетка, женщина яркая, красивая и чувственная. Она знает, как любит Кадер смотреть на неё, и поэтому выставляет кушанья на стол грациозно, от чего правая часть лица её мужа, обращенная ко мне, выглядит монументально бесстрастной, а левая кровенеет. Так на темных лицах местных мужчин, генетически обожжённых многовековым солнцем, проявляется волнительный румянец.
Сегодня тридцать первое декабря, и в доме, который снимает моя семья, собрались только близкие родственники и друзья. А поскольку наша пара тоже интернациональная, – жена Анна ассирийка, родившаяся в России, – то эту новогоднюю ночь за столом в Дубае встречает целая команда разных народов СНГ, разбавленная одним немцем и арабом.
Пока мои маленькие дочки Мира и Элиза примеряют у себя наверху наряды, тёща колдует на кухне, а моя звезда секретничает со своими подружками на открытой площадке внутреннего дворика, я наслаждаюсь моментом, что свойственно только людям, по-настоящему любящим тишину. Таким качеством обладаем я и мой друг Кадер, а наш третий собеседник, – странный русский, невероятно походящий своим лицом на знаменитого немецкого комика, – владеет сегодня им поневоле – ни я, ни Кадер не говорим по-русски, а гость молчит на английском, немецком и арабском. Я остаюсь наедине со всеми и вспоминаю…

– Женщина! О, если бы Бог желаний мог раскрыть хотя бы тысячную толику ослепительных ураганов, разрывающих сердце мужчины на протяжении его мимолетной жизни. Это тот самый огонь, что выжигает изнутри, либо, перерождая, поднимает тебя и над землей, и над собственным никчёмным телом и странной, вечно жаждущей чего-то, душою. Потому что обладание любимой женщиной для мужчины, не сравнится ни с какими наслаждениями.
Здесь скрыты самые волнительные воспоминания, полные болезненного ожидания, поиска, ослепительных моментов встреч, первых слов, чувств…

Итак, это произошло двенадцать лет назад, когда невыносимо жаркий местный климат, быстро растущий собственный бизнес и отсутствие близких людей рядом довели меня до полного нервного истощения. Душевное одиночество, в огромном мегаполисе, переполненном вечно спешащими куда-то, чуждыми тебе по духу и вере людьми, ощущалось тем острее, чем сильнее я с ними находился в рабочих отношениях. Если к этому добавить, что жил я один, без пары, то становится ясно, что неимоверное желание любить под пронзительные вечерние молитвы муллы на мечети привело меня к знакомству в интернете. В течение четырех месяцев я вёл безуспешный виртуальный поиск той, о ком желал заботиться более, чем все небесные ангелы, вместе взятые, но… несмотря на огромное количество просмотренных анкет, моё сердце оставалось бесстрастным, пока однажды на форуме в сети я не познакомился с дамой, имевшей довольно странный псевдоним «Фиалковый скорпион». Новая знакомая написала, что моему огню она помочь в силах, стоит только обратить внимание на север и оказать ей «посильную помощь». Такой слегка высокопарный и даже старомодный манер общения зацепил, но я поинтересовался какую же помощь от меня ожидают? На что дама ответила, что прежде всего желает оказать содействие, а остальное неважно. Я улыбнулся. Согласился. И в тот же момент ко мне прилетела временная последовательность посещения сайта знакомств, при которой, как дама уверяла, свое счастье я встречу непременно… И я встретил его мгновенно. Анна оказалась легка и искромётна в общении, лишена всяческой наигранной жеманности, а её юмор блистательно взорвал моё сердце. Уже через две недели я готовился к путешествию в Россию, купив авиабилеты до Краснодара.

Была зима, и на землю Его божественное высочество отправлял невероятной нежности белёсый пух. Казалось, что все небесные тётушки разом выбежали на балконы своих домовладений, выбить снежные перины. На дворе стояла такая тишайшая погода, что слышался даже отзвук подошв моих башмаков, клацающих о поверхность прямой дорожки, ведущей ко двору табачной фабрики. Пушистые тяжёлые снежинки падали на лицо и, тая, застывали крупными каплями на ресницах, застя глаза так, что иногда эту мокрую пелену приходилось стряхивать ладонью. И тут…
Со двора дунуло и в поднявшихся клубах снежной тьмы всё померкло от белого. На долю секунды стало легко, будто нет пространства, и неба нет, а ты, Герхард, летишь под крылом Матушки Гусыни куда-то далеко-далеко назад, в своё ярчайшее бюргерско-елейное детство. Только искры горят в радужке зрачков.
Стоп, стоп, стоп… Чьих это зрачков? Снова что-то иль кто-то плывёт перед тобой, а бесята уже жалят тебя в самое сердце, настолько заразительный этот смех. Смех моей Анны. Такой я запомнил нашу первую с ней встречу…

Между днями свиданий и разлук, бесконечных хлопот по поводу организации свадебной церемонии, до слюней счастливых поздравлений близких и родных тебе людей, я вдруг ощутил, что мир стал сном и огромным живым чудом. Да, это было оно – моё счастье! Настоящее манкое чувство бездны, когда со всей своей невероятной силой ты падаешь и падаешь стремительно головой вниз, ничего не понимая и не желая сопротивляться. Туда, в самое горнило, у которого и дна-то нет вовсе.
Именно в этот момент в моё архитектурное бюро обратились представители большой и странной семьи, нажившей себе огромное состояние на торговле драгоценностями. Много её поколений, выходцев из Эль-Катифа, моталось по всему миру в поисках величайшего украшения для своей коллекции, и вдруг эти люди осознали, что единственным местом, в котором оно может появиться, является Дубай. Здесь, среди новой религии – небесных небоскрёбов, решили они построить свой черный бриллиант.
Это был мой первый небоскрёб – мой личный лабиринт, моя тайна и моя война.

Всё, что говорят о наваждении тёмной арабской ночи, правда. Особенно, когда тебя изнутри разрывают два полюса притяжения. Первый – желание быть постоянно на связи с любимой, а другой – бесконечный фоновый шум в твоей голове от собственных идей, приправленный необычными запросами заказчика.
Среди шпилей бетона, стекла и солнца он потребовал, чтобы снаружи здание было абсолютно чёрным и не самым высоким по отношению к своим соседям, а по внешним границам идеально ровным, словно стены куба…
И вот я стою перед результатом своего труда. Я знаю каждый сантиметр этого гигантского сооружения. Внутри бесконечно пересекающиеся коридоры, лжепотолки и тайные комнаты с самораскрывающимися стенами. На разных по высотности уровнях внутри строения располагаются три атриума, каждый из которых представляет собой игру-загадку для человеческого ума. Нижний – тропический сад с выделенными зонами для отдыха. Здесь, сокрытый от посторонних глаз листвой деревьев, ты можешь остаться наедине со своими мыслями, концентрируясь на чём-то важном настолько, насколько позволяет живая природа. Второй – светлый внутренний двор с сияющими прозрачными стенами, за которыми живёт своей собственной жизнью водный мир. В разводах глубинного ультрамарина можно встретиться взглядом с кожистой черепахой или поиграть в перепады настроения с окрасом рыбы-ананас. Это помещение из трёх, самое высокое, семнадцать метров в высоту, и глубина аквариума, опоясывающего атриум, такая же. Сверху можно нырнуть на самое дно, где меж искусственных расщелин и подводных убежищ смельчаков ожидают спрятанные клады, а также встреча с отрядом мурен-ехиден, их охраняющих.
Чтобы попасть в последний зал, необходимо сделать две пересадки на лифте с обязательным посещением сначала нижнего, а затем среднего атриумов. У этого пространства есть особенность: в центр потолка вмонтировано овальное окно, ведущее на крышу небоскрёба к вертолётной площадке. Его стены – прозрачные печи, внутри которых горит разными оттенками бездымный огонь. Пол – песок. Здесь всегда сухой воздух и постоянная температура, но если проведешь в этом зале больше получаса, то тебя посетят миражи, как в многодневном походе по пустыне…

Нашу первую личную встречу клиент мне назначил в день сдачи объекта, на крыше здания. Из опустившегося вертолёта вышел высокий, бледный, очень нервный мужчина. Каждое его движение было угловатым и стремительным одновременно, а голова при каждом шаге, словно клюв аиста, слегка запрокидывалась назад.
Осматривая строение, он радовался невероятно, всё время переходя в общении со своим помощником, имевшим шоколадный цвет кожи, с английского на непонятный, ранее не слышимый мною местный диалект. И когда мой клиент вошёл в верхнюю залу, его настроение стало ещё более лучезарным. Я был уверен, он либо сейчас заплачет, либо упадет в обморок, но нет. Резко развернувшись ко мне, он произнес:
– Герхард, как у вас всё ладно получилось тут. Вы везунчик? Давайте проверим насколько. Прошу вас, сыграйте со мной в фияль.
– Фияль? Простите, а что это такое?
– О-о-о. Это очень старая игра. Не откажите мне в удовольствии.
Его спутник, тут же присев на корточки, соорудил на полу семь горок из песка, а мой приёмщик продолжил:
– Когда-то, всего лишь сотню лет назад, каждый кочевник, живший на Аравийском полуострове, знал это развлечение. С малых лет фияль был приятной забавой каждого мальчика, а затем и главной азартной игрой взрослого мужчины-воина. Хочу сделать вам подарок. Если угадаете, в какой из семи кучек песка спрятана монета, ваш гонорар за проделанную работу на треть увеличится. Ну а если эту монету вытащу я, значит ваше вознаграждение останется таким же. Пожалуйста, вам первому выбирать.
Я посмотрел на ровную линию из песочных фигур, затем в глаза моему искусителю, большие, печальные, и хотел указать на крайнюю справа. Но…
В потолочном окне что-то блеснуло. Это тучи, уставшие быть заслоном, расступились и открыли путь к земле солнечным лучам. Один из них попал в самый центр овального окна, где располагалась вставка из чёрного стекловидного материала, над оформлением которой целую неделю колдовал специально приглашённый арабский ювелир. Небесный свет прошел сквозь, казалось бы, непроницаемую поверхность и, поменяв окрас на рубиновый, упал на самый центральный песчаный холмик.
Я тут же запустил в него свою руку и вытащил монету – есть!

– Ах-ха! Вы даже не понимаете, как вам повезло, господин архитектор.
Выражение лица у моего собеседника стало удивлённо-испуганным.
Огонь в прозрачных стенах потемнел. Пахнуло бензольным ароматом выдержанного рислинга вперемешку с гуашью, и перед нами прямо из воздуха проявился великан, одетый полностью в белое. Моё тело покрыл ледяной пот, а слуга с его начальником, закричав, повалились головой в песок перед чудовищем.
– Кто ты, ифрит, и зачем здесь появился? – вопрос, как выпущенная из лука стрела, разрезал воздух. Несмотря на всю свою экзальтацию, заказчик оказался парнем с отличной реакцией и весьма гибкой нервной системой. Из нас троих только он не потерял дара речи.
– Моё имя Абу Тахир Сулейман ибн аль-Хасан аль-Джаннаби. А ты – тот, кто повелел построить этот дом, и тем самым снял тысячелетнее заклятие всевышнего. Хвала Аллаху!
– За что же тебя наказали, о великий волшебник?
– За то, что, забрав чёрный камень из Каабы и разделив его на две части, я опечалил всех правоверных мира.
Джинн тщеславно выдохнул, отчего в дальнем углу зала поднялся столб из песка. Он фонтаном взмыл к самому потолку и, достигнув его, тут же рассыпался в воздухе тонкосетчатой пеленой, а через секунду истаял:
– На самом деле я разделил святыню на три части, оставив себе тончайший средний срез, через который мог смотреть на мир. И именно за это был обречен скитаться меж двух миров, покуда третья часть не вернётся на своё место или для неё не построят новое жилище. Я так бы и продолжал свои мучения, но вы вызвали меня сюда.
– Каким же образом?
Голос ифрита загремел одновременно со всех сторон:
– Так ведь это твоя семья сначала выкрала мою часть черного камня Каабы а сейчас, набравшись наглости, ты украсил ею крышу этой башни. Первый же луч, прошедший сквозь неё, снял с меня чары, и теперь я наконец смогу обрести покой, стоит только исполнить три желания того, кто нашел в песке монету.
Демон указал на меня, и я понял, что вместо рук у него на самом деле крылья.
– А теперь послушайте меня внимательно.
Шелест слов волшебного духа наполнился зноем:
– Всё, что случилось внутри этой комнаты, в этом месте должно и остаться. Если кто-то из вас намеренно или случайно расскажет любой живой душе на свете о том, чему он здесь стал свидетелем, или если вы посмеете меж собой обсудить это… в тот же миг я предстану пред вами, где бы вы не находились, и лишу вас жизни. На этом всё. Прощайте. Мне необходимо покинуть вас, наступает время молитвы.
И великан исчез. В атриуме сразу посветлело, лишь в застывшей тишине отчётливо звучало учащенное сердцебиение трёх перепуганных до смерти людей.
Первым отошёл от звенящего страха владелец нового небоскрёба. Он впервые обратился к своему сопровождающему по имени.
– Хасид, оплати архитектору завтра всю стоимость услуг, плюс треть добавь ему за удачу.

– Мужчины! Всё готово, прошу за стол. – мой ангел, возвращает нас в мир бегущей секундной стрелки.
Какая она ваша новогодняя ночь? Наверняка зависит от настроения, места, и даже воздуха. А если за столом собрались представители семи очень непохожих друг на друга национальных культур, то я вас уверяю – Новый год вы будете встречать в том темпе, с каким кровь бежит по венам у лидера момента.
Мои маленькие принцессы, Элиза и Мира, устраивают музыкальное дефиле – представляют умилённой публике свои новые платья, а заодно исполняют дуэтом новогодние песни, сначала на немецком, а следом на русском.
Их выступление всех так воодушевляет, что тут же наш странный гость с библейским именем Симон предлагает каждому поочерёдно произнести новогоднее поздравление на языке своего народа.
Мне, как хозяину вечера, приходится отдуваться первому, и я быстро бурчу себе под нос:
– Gutes Neues Jahr.
Следом очередь переходит к очаровательной армянской гостье с притягательно красивым лицом и необычайно стильным именем Ерануи. От неожиданности она даже не сразу вспоминает, как на языке её древнейшего народа звучат эти слова:
– ;;;;;;;;; ;;; ;;;;* / Shnorhavor Nor Tari.
А вот моя темпераментная тёща Татьяна ориентируется сразу. От имени всех ассирийцев она напутствует человечество гостеприимно, но лаконично:
– Rechehu na bryiha.
Останавливает же парад новогодних славословий моя звезда. Она отправляет на своём личном языке самое волнительное послание:
– Sexy New Year!
Что ещё после этого можно сказать?
Под всеобщий удивлённый гул Кадер выносит и водружает на стол широченное металлическое блюдо с бедуинским пловом. Этот момент и особенно личность повара, его приготовившего, все тут же хотят запечатлеть на фото. Ведь улыбаются арабские мужчины в момент своего мирного триумфа как дети – искренне и вдохновенно.
В доме наступает карнавальный бедлам с танцами и хождением вокруг ёлки. А когда внутри от эмоций становится душно, со всем праздничным шумом мы высыпаем во двор и под российскую попсу продолжаем в пляске кружить вокруг бассейна. И вдруг подруга моей жены Женя, в прошлом гимнастка из солнечного Узбекистана, а ныне нутрициолог в «райском» Дубае, оседлав метлу, решает сделать пару-тройку кругов над кварталом, но её вовремя успевают остановить. На летательном аппарате лишь пару раз полыхает справа и слева от деревянного ствола из выдвинувшихся выхлопных сопел. Более всех это ошарашивает моего личного помощника Юлию. Её сдержанное волевое лицо одномоментно покрывается налётом эмоциональной муки, отчего ей приходится неудобно. Выпятив нижнюю губу, она сдувает с щек белёсое недоумение. Поражает это также дочь Ерануи и Симона – Виолетту. Сам факт того, что кто-то может летать на нелетающем, ввел эту стеснительную, умную девочку-подростка, а в ближайшей перспективе красивую барышню, в состояние молчаливого испуга. Она тихо ретировалась обратно в дом и уже на безопасном расстоянии, с открытого балкона второго этажа, продолжала с недоумением наблюдать за происходящим внизу безобразием.
Приближалось новое десятилетие неумолимо прекрасно. В тёплом ночном небе вдруг громыхнула и разразилась великолепным и невообразимо разнообразным фейерверком Бурдж-Халифа. С нашего внутреннего двора открывался вид на её уступчатую форму, по которой небесные великаны могут спокойно подняться к себе домой, ведь шпиль башни уткнулся в небесный свод.
Вот и пришел он – Новый год, вместе со звоном бокалов с шампанским и радостными пожеланиями счастья друг другу, а громче всех как молитва звучали волшебные заклинания Анны:
С Новым годом, Бурчхаливочка! Любимая моя! Красивая! Арабская моя, светящаяся! Кисюличка моя!
– Какая любовь всеобъемлющая! – вторит ей в восхищении Татьяна.
– Ой вообще, вообще, вообще! Как будто моя третья дочь!

Счастье – состояние эфемерное. Его не то что измерить, описать невозможно. Но в Объединенных Арабских Эмиратах в этом вопросе свой, чётко материальный критерий оценки. Главное, насколько человек, посетивший государственное учреждение, удовлетворён. Если улыбается проситель после встречи – замечательно. Нет, вопрос к принимающему: «Всё ли ты сделал, чтобы твой гость был доволен?» Даже своё министерство по делам счастья и благополучия создали с министром, помощниками и всё видящим, вездесущим оком видеокамер.

В вечереющем, дышащем тёплым парным молоком воздухе над Пальма Джумейра, расцветают гвоздики. Странное и очень неловкое ощущение, что на небосводе цветочные клумбы расти не могут, усиливается ещё и тем, что совершенным фоном для мгновенного раскрывающихся бутонов служит глубокое черничное небо над Персидским заливом, точно такое же, каким оно и было много месяцев, лет… веков, до этой «дубайфантастики».
От неожиданности я останавливаю машину на обочине ветвистой набережной дерева-острова и слышу за спиной восторженный шёпот моих принцесс:
– Папа, папа, смотри! Вместо звёзд море.
Да, действительно, над головой плещутся, набегая друг на друга, волны,
раскатывая на водной глади в полнеба мерцающую афишу New Year's Festival "Night of Fairy Tales".
Присаживайтесь поудобнее, господа, представление начинается.
Там, внутри небесной вселенной, пульсирует, приближаясь к лицам зрителей, лёгкое, ласкающее щёки, восточное дуновение. Вместе с Ас-Саба и остывающими лучами на небосклоне проявляются песчаные барханы и скачущий по ним на чёрно-красном коне всадник с парящим над его головою шёлковым знаменем, на котором золотыми буквами вышито его имя «Имру’ аль-Кайс – бродячий царь».
Воткнув древко на вершине самого высокого бархана, князь племени кинда отпускает в полёт сокола. Огненным зигзагом расчертив пространство, птица взмывает вверх, и оттуда острым соколиным глазом мы видим, как внизу по пустыне идут караваны верблюдов, манят своей живительной влагой и зеленью оазисы.
Вдруг в ночном небе открываются золотые ворота сказочного города Ирам, и сквозь них, переливаясь всеми красками радуги, над нашими головами отправляются в свои воздушные путешествия корабли. На их мачтах развиваются алые паруса – символ веры в то, что мечты обязательно сбудутся, но чтобы их путь был долгим и победоносным, нужно избавится от всех страхов и неверия, а также выбрать себе в помощники героя одной из своих любимых историй. Вслед за ветром, раздувающим паруса, из-за колонн города Убар, вышагивая по низко стелющимся облакам, появляются чудовища и их победители из сказок «Тысячи и одной ночи»: дух кувшина и ловкий рыбак, а за ними смелый Али-Баба и сорок разбойников, прекрасная дочь султана по имени Будур и везунчик Аладдин, искатель приключений Синбад-мореход и все те, кто встречался ему по ходу его шести путешествий. Но лишь раздаётся страшной силы крик огромной птицы Рух, как тут же все разом бросаются кто куда. А свирепая птица-слон спускается к зрителям и приносит в своих когтях маленькую добычу – милую обезьянку с розовой жемчужиной во рту из сна Синбада…
Как же красиво!..
Я в ужасе понимаю, что со мной рядом в окружении моей семьи сидит джинн из небоскрёба.
– Не бойся, я спрятал себя и остановил время так, что никто нас не увидит и не услышит.
– Откуда ты знаешь?
– Понимаешь, – глаза чудовища наливаются нежной, неведомо далёкой светящейся синью, – когда знаешь всё, ну… или почти всё, твои возможности огромны, а момент собственного существования наполняется бессмысленной бесконечностью. Все вокруг тебя перестают переживать, надеяться, ждать, а ты, словно лёгкая дымка, застилающая горизонт, становишься невидимым.
В груди что-то сжалось.
– Так что же делать?
На меня смотрят два огромных испепеляюще-жгучих и холодно-внимательных глаза. И тут один из них мне подмигивает.
– Как что? Найти того, чьё сердце в огне и кому действительно нужна помощь. Герхард, да ты вспомни, пожалуйста.

Шесть лет назад, в июле, город традиционно был наполнен жаром и влагой. Тело даже внутри помещения, под присмотром кондиционеров, панически желало прохлады и каким-то внутренним природным прибором улавливало зной, осаждающий здание снаружи. В это время мы всей семьёй ожидали рождения второй дочки, а жена никак не хотела осесть дома и готовиться к родам. Моя Анна всё так же летала между встречами и делами, попутно придумывая себе новые приключения, и уже начинала пугать своим прекрасным арбузоподобным вспученным пузом людей на переговорах.
– Мадам, вы точно уверены, что вам стоит сейчас ввязываться в это? – с обморочно-восхищёнными глазами лепечет индус, пытаясь согласовать с собственным эго желание получить для детей замечательного учителя по английскому и ужасы фантазии, где родовые схватки начинаются прямо во время урока.
В ответ раздаётся обезоруживающий смех:
– Что вы, не беспокойтесь. В нашей семье у всех женщин огромная энергия, и сидеть на одном месте в ожидании родов невозможно. Более того, это очень нравится моей малышке. Даже здесь, – Анна трепетно поглаживает рукою живот, – она лидер, ей необходимо постоянное движение.
Так посреди недели в последних числах перед августовским адом она сообщила мне, что на улице невообразимая духота, и нам стоит в ближайший выходной вечером выехать в пустыню.
– Это просто необходимо, ребёнок вот уже восьмой месяц в постоянном термострессе.
Надо так надо, и мы вместе с Кадером собираемся в бедуинский уикенд в Руб-эль-Хали.

Грациозно переливаясь золотом в коричневых оттенках кварца, последняя солнечная волна пробежалась по всем впадинам и бугоркам высоченной песчаной дюны и, словно виртуозный музыкальный пассаж, скрылась за её вершиной.
А внизу, в остывшем миллион лет назад кратере вулкана, на сером каменно-песочном покрывале, смену температурного режима ты чувствуешь особенно чётко с уходом последних лучей. Потому что здесь, в голой и сухой пустыне, перепад температуры после захода солнца происходит почти мгновенно.
Хотя в багажнике джипа лежит полная вязанка дров и несколько мешков древесного угля, друзья Кадера тащат для розжига местные кривые сучья.
– Топливо для костра должно быть рождено пустыней, тогда карак и кофе будут настоящими.
В мягких отблесках пламени и за неспешной готовкой напитков к нам в гости откуда-то сверху, из звездной темноты, спускается чудесное спокойствие. Костёр – первое на земле снотворное. Он успокаивает непримиримых и дарит греющимся на крохотное время состояние нирваны и лёгкого транса. Так что пуфики, на которых мы расселись вокруг огненного божества, постепенно наполняются небесами и превращаются в волшебные ковры-самолёты. Моя жена, поглаживая свой утихший на время живот, улыбается, а я вижу, как по её правой ноге вверх ползёт мерзкое порождение пустыни – жёлтый скорпион. Над его маленьким тельцем с хилыми клешнями возвышается тонкий хвост с пятью поперечными полосками и чёрным кремневым жалом на самой вершине.
– Абйад, абйад, – шепчут в темноте арабы, а Гияс, сидящий от Анны справа и готовящий на костре кофе, резко выбрасывает руку с зажатой в ней палочкой и сшибает скорпиона с её ноги. Арахнид летит метров на пять от нас, но, упав на каменистый песчаник, снова бросается назад в атаку.
– Аллах всемогущий, что за гадина такая!
В темноте раздается сиплое шипение, и мимо нас навстречу скорпиону проносится большеголовая ящерица. Своей мощной пастью она хватает его за хвост и начинает безудержно мотать головой влево и вправо, отчего тело членистоногого в считанные секунды рвётся в клочья, ударяясь о камни.
Мы даже не успеваем отойти от увиденного и посмотреть друг в другу в глаза, как в небе над нашими головами раздается хлопок, отдалённо напоминающий одиночный раскат грома, а сразу за ним слышится шум приближающегося к нам с огромной скоростью урагана. И лишь первый из сидящих у костра арабов успевает выкрикнуть слово: «Хабуб!», как тут же все разом бросаются к машинам.
Песчаная буря беснуется всю ночь и засыпает пару джипов песком по самую крышу. Лишь утром, когда ночное безумие завершается, мы освобождаем из песочного плена наших друзей.
 

Маленький Мук пытается на лету снять огромную, на пять размеров больше его ноги, туфлю. Но старается он странно. Его рука медленно-медленно тянется к заострённому носку, дотрагивается до него, а затем, как после удара током, резко отдёргивается назад и снова повторяет начальное движение.
– Джинн, объясни, что это такое? Почему всё вокруг как закольцованный фрагмент в немом кино?
– Я же говорил тебе, что приостановил время, – ифрит внимателен и очень напряжён. Похоже, его голова и шея держат невероятно большую ношу, своей тяжестью и видом напоминающую высоченную заоблачную гору.
– Надолго?
– Нет. Нам стоит поторопиться, вечно сдерживать этот момент я не смогу. Но прежде, чем мир вокруг снова начнет своё движение, мне необходимо получить от тебя ответ Герхард.
– Спрашивай.
– Знаешь, тогда в пустыне на твою жену напал не скорпион, и не песчаная буря пыталась всех вас убить.
– А кто же?
– Очень старый и опасный дух воздуха и огня – Марид.
– За что? Что такого я ему сделал?
– Вот именно об этом я и хотел у тебя спросить? – глаза волшебника пытаются найти необходимый ответ у меня на лице, но не находят.
Ифрит вдруг делает глубокий вдох и, словно огромный латексный шар, которому приспустили бечевку, издаёт угрожающий, сухой и нудный звук.
– Герхард, ты ему пообещал?
– Не-е-ет! – моя ярость беспредельна. – Как я мог ему что-то обещать, если даже имя его я узнал только сегодня?
– Да-а-а. Имён у него не счесть. А пообещал ты ему благодарность за то, что он поможет тебе встретить Любовь!
Именно в этот момент в небе Маленькому Муку удаётся ухватить за носок туфлю и, взмахнув ею пару раз над своей большой головой, обёрнутой огромной чалмой, запустить прямёхонько в нас. На ночном небосклоне, как на экране безразмерной плазмы, сначала появляется озабоченная гримаса карлика, затем следует невероятное сальто-мортале туфли, а после её смачное приземление в двух шагах от нас. Отчего тут же, прямо из поднявшейся пыли, на небесном экране вырастает целая оранжерея невиданных тропических цветов, а воздух над заливом наполняется ароматами манго, бензола и художественной гуаши. Это то, что в эти секунды видят в небесном кинотеатре и чем так восхищаются зрители фестиваля, но это совсем не то, что падает с неба на наши головы в действительности. Десятка три светодиодных дронов, изображавших под управлением наземных компьютеров в воздухе сказочный башмак, с невероятной скоростью, присущей только летательным аппаратам, врезаются в тротуарную плитку. Отчего в воздух взмывают не яркие стебли и листья только выросших из земли фантастических растений, а колотые осколки цемента, искры, дым и пламя от взорвавшихся механизмов.
Не успевает пепельная взвесь после взрыва рассеяться, как наш джинн превращается в огромного свирепого единорога с лохматой жёлтой гривой. И обзаводится такими же желтыми копытами, хвостом льва и огромным чёрным рогом на лбу в виде полумесяца.
– Быстро все на меня! – в голосе волшебника звучат сталь да отдышка разъяренного животного.
И лишь мы всей семьёй успеваем вскарабкаться на его длинную, как у жирафа, шею и вцепиться в жёсткую гриву, как тут же наш единорог пускается в бегство через мост, ведущий с пальмового острова в город.

Мы мчимся на такой скорости, что всё вокруг сливается до смазанной картинки в глазах и шума в голове. Лишь щёлкает в сознании: шоссе шейха Зайед, яхтенная гавань в Дубай Марина, отражение огней высоченных шпилей в ночном заливе, а затем… фонтан воды, огня и гула от только что взорвавшейся светодиодной дроновой бомбы в воде береговой линии.
Мир превратился в бешеный скок, в попытку сбежать. Так душу, уши и спинной мозг пронзает животный ужас от свистящей груды металла, снова и снова падающей где-то рядом, в одном мгновении от твоей собственной смерти.
Я прижимаю к своей груди дочерей, а моя Любовь, впившись мне в руку, просто истошно кричит, страшно и высоко.
Значит, мы еще живы… Или нет? Прямо перед нами из темноты, в золотом ободе из света, появляется огромный абрис божественного глаза. Божественного, потому что он, этот глаз, слишком огромен для живого существа, когда-либо рождавшегося на земле. У него чудная изумрудная радужка и манящий светящийся белок. Глаз приближается и занимает уже всё небо перед нами, а затем начинает крутиться вокруг своей оси, всё быстрее и быстрее, пока не превращается в один сплошной световой веер.
– Герха-а-ард! – рычит единорог-джинн. Держитесь крепче. Сейчас на Ain Dubai крутанемся.
Самое большое в мире колесо обозрения, жутко взвизгнув всеми тоннами своей стали, начинает раскручиваться и набирать скорость. Вместе с маховиком оборотов внутри двухсот пятидесяти метровой махины начинают петь, словно струны скрипки, стальные её тросы. Меня мутит оттого, что набравший скорость аттракцион делает свой полный круг за несколько секунд. Верх, вниз, верх…
Две тяжёлых стальных кабинки, как сорвавшиеся с резьбы гайки, вдруг улетают в темень, а за ними, расчертив воздух огненным хвостом, ухает в ночной залив разноцветная комета.
– Да-а-а-а! – орёт дурным голосом наш джин. – Спалился гад!

И мы все разом откуда-то сверху тоже падаем в воду.

Утро на берегу Персидского залива всегда так безмятежно прекрасно и тихо.
Слева в утренней дымке над Bluewaters Island высится колесо обозрения Ain Dubai. Рядом со мной рыдает от счастья моя женщина.
– Герхард, – всхлипывает Анна, – я думала, что ты не придёшь в себя. Всю ночь медики приводили тебя в чувство.
Я встаю с больничной койки какого-то медицинской палаты и, ничего не говоря, выхожу на широкую террасу балкона. Передо мной открытое пространство Персидского залива и нежного чистого неба.
Ночной ужас остался позади, там, где завершилась ночь, а в воздухе снова, как и ранее, стоит еле уловимый бензольный аромат выдержанного рислинга вперемешку с гуашью.
Я внимательно всматриваюсь в водную даль и вижу, как на рейде, нещадно коптя небо отходами нефтяных форсунок, стоят русские корабли.
Самый ближний из них ко мне – ржавый, длинный военный линкор «Свободная Россия», поднятый со дна Цемесской бухты Чёрного моря и переделанный под нефтяной танкер. Русские в который раз переругались со всем миром и теперь пришли торговать своей нефтью к тем, кто готов с ними общаться, к арабам.

– Послушай, – Джинн печален и немножко грустен, – я выполнил два твоих желания, Герхард, дважды спас тебя и твою семью. У тебя осталось ещё одно, последнее. Подумай, пожалуйста, хорошенько, чего ты на самом деле хочешь.

Foto Eremia Catalin