Адольф Гитлер

Апостол Пётр издалека
Увидел, как идёт долиной,
Уставший от дороги длинной,
Уже немолодой мужчина
К нему походкой старика,
На мир, взирая свысока.
И словно меч в его руках
Сверкала медная клюка,
И хищный взгляд его орлиный.

- Ты кто таков, - скажи старик, -
Познал наверно в жизни беды?
- Я вождь, моё такое  кредо,
А ты меня считаешь дедом.
Вся жизнь моя прошла как миг.
Сквозь детский плач и женский крик
Я в суть земных вещей проник.
Вглядись внимательно в мой лик.
Неужто он тебе не ведом?

Да, было время, мой портрет
Висел в любом немецком доме,
И в каждом с марками альбоме.
А дамы в сладостной истоме
Мне слали из толпы букет,
Любовь и пламенный привет.
Я несколько счастливых лет
Дарил всему народу свет.
Конечно иудеев кроме.

- Я, наконец, тебя узнал, -
Апостол встретил взглядом колким,
И словом острым как иголка.
Ведь ты ходил обычно с чёлкой,
Усы как щёточка сбривал.
Манипулятор и бахвал.
Фашизм  вознёс на пьедестал.
Себя всё время окружал
Толпой садистов и подонков.

Ты пулей в голову сражён.
Поступок сильного мужчины.
Потом тебя и труп фемины
Спалил сержант, облив бензином.
Ты обгорел со всех сторон,
Но с виду истинный пижон.
И я немного поражён -
Обычно тот, кто был сожжён
Не выглядит таким павлином.

- Ты прав, я не настолько глуп.
Ума и выдержки хватило
Не покориться вражьей силе,
Не ждал, когда ударят с тыла.
Что делать? Мир жесток и груб,
Ломает и столетний дуб.
Пришлось убрать усы и чуб,
А двойника-еврея труп
Спалили вместе с Евой милой.

Несчастную страну свою
Покинул на подводной лодке,
В простом мундире и пилотке.
Пока фанаты драли глотки,
Ещё прожил в чужом краю,
Там где хорст-вессель не поют,
Там где спокойно как в раю,
Царит покой, царит уют,
И где спина не знает плётку.

- А как же брошенный народ?
Ты приказал им быть убийцей,
Разрушить многие столицы,
И над святынями глумиться.
Теперь стоишь вот у ворот,
В бессильной злобе кривишь рот.
Ответил Фюрер: - гнусен род,
Ему дороже бутерброд.
Он не достоин, быть арийцем.

Я думал правотой идей
Поднять народ на бой кровавый.
Создать великую державу,
Её дела овеять славой,
А он не лучше, чем еврей –
Подонок, шкурник, прохиндей,
Предатель, трус и лицедей,
Никчемный маленький плебей.
Он жаждет хлеба и забавы.

Народ Германии велик,
И если б расы не мешали,
Вливая гены всякой швали,
У немцев не было б печали, -
Зашёлся злобою старик,
Сорвавшись в истеричный крик, -
Дух иудейский не проник.
Не осквернил бы хитрый штрих
Святые древние скрижали.

Народу нужно объяснить –
Кто друг, кто враг его заклятый.
Чтоб проникала даже в пяты
Идея. И тогда солдаты
Без битвы не могли бы жить.
Их офицеры в бой водить
Смогли, как Ареадны нить.
И не пришлось бы слёзы лить,
Как в год проклятый сорок пятый.

Но лозунг должен быть простым,
И примитивным, как солома,
Глупцу последнему знакомо.
При этом громогласней грома
И въедливым в глаза как дым.
Народом в памяти храним,
Чтоб каждый был согласен с ним,
Чтоб лозунг был, не отделим
На службе, улице и дома.

А я зажечь арийцев смог,
Рисуя яркие картины,
Их разум, вырвав из рутины,   
С очей, снимая паутину.
Из недр мудрости изрёк
Простой как Рурский уголёк
Я этим лозунгом увлёк.
И важный преподал урок
Народной массе примитивной.

Апостол Пётр захохотал:
- Ты сам себе противоречишь.
Кого решил увековечить,
О ком твои твердили речи?
О тех, кто Гёте почитал,
Над книгой Ницше размышлял.
Или какой ни будь капрал,
Кто книги вовсе не читал –
Простой и глупый человечек.

Тот, кто в житейской суете,
Тебе детей своих доверил.
Кто в эти лозунги поверил.
Какой-то призрачной химере,
Твоей несбыточной мечте.
Провозгласив закон плетей,
Ты вдруг с презрением к толпе,
Повёл народ свой к нищете,
Открыв им в преисподнюю двери.

Народ для счастья не созрел,
Ему плевать на идеалы
И в жизни нужно очень мало –
Лежать с женой под одеялом,
Тут он чрезвычайно смел.
Он хочет только женских тел,
Чтоб фрау с детками имел,
И чтоб она, устав от дел,
Его кормить не забывала.

Что для него любимый край?
Ему величия не надо.
Апостол взвился как торнадо:
- Но ты повёл всё это стадо,
Теперь за всех них отвечай.
За все бесчинства хищных стай,
За весь спалённый урожай.
А ты попасть желаешь в рай,
Хотя достоин только ада.
 
- На рай не претендую я,
И не страшусь гиены адской.
Хочу простой судьбы солдатской.
Ответь мне на вопрос дурацкий,
Апостол мудрый, не кривя
Душой, нисколько не коря.
Напрасна ли борьба моя?
А кущи рая не манят,
Могу лежать в могиле братской.

Ему Апостол отвечал:
- Ты много горя сделал в мире.
Твой лик весел в любой квартире.
Теперь портрет лежит в сортире,
А Нюренбергский трибунал
Твоей борьбе оценку дал.
Но ты стоять не пожелал
Как твой отважный генерал,
В своём начищенном мундире.

- Да, что мне Пётр суд людей?
К чему их мелочные страсти?
Я твоего ищу участья,
Ведь сам Апостол я отчасти,
А не какой-то иудей.
- А ты спроси у матерей,
Державших трупики детей.
Быть может дым твоих печей
Принёс народу много счастья?

- Ты не желаешь понимать,
Апостол, ты ведь рядом с Богом.
Хочу поговорить о многом,
А ты твердишь мне об убогом,
О том, что плачет чья-то мать.
Быть может сын – отпетый тать,
И сам способен убивать.
А нам не стоит горевать
По обитателям острога.

Да, что нам эта суета.
Не о житейской карусели,
Я говорю – о высшей цели.
О тех, кто строит цитадели,
И есть заветная мечта.
Они не прячутся в кустах,
Не ведом им животный страх.
Тем, кто вождём народа стал
Слышны небесные свирели.

- А у тебя мечта была? –
Спросил Апостол, глядя в очи, -
Прикрывшись волею рабочих,
Как гнусный вор во мраке ночи,
Творил заплечные дела.
Твоим героем стал палач.
Ты и парламент разогнал,
Забыв, что сам туда попал
Вполне законно, между прочим.

- Не говори мне про Рейхстаг, -
Адольф ответил с удивленьем, -
Вот где громада прегрешенья.
Я принял верное решенье,
Что показал им свой кулак.
Туда пробраться может враг,
Любой чудак, любой дурак,
Любой пройдоха и слабак,
А ты здоровайся с поклоном.

Зачем все эти болтуны.
Они внимания не стоят.
У них желание простое –
Отведать утренней порою
Две чашки кофе и блины.
Они тупицы и лгуны.
Их речи пафоса полны,
Для поиска чужой вины,
И словоблудие пустое.

Не хочется и пары слов
На них истратить в этом споре.
Для них ничто людское горе.
Они плывут в словесном море.
Что толку от пустых голов?
Тельняшку каждый рвать готов,
Но ты скажи как рыболов:
Кто отвечает за улов?
Весь мир поймёт такое вскоре.

В ответе должен быть один,
Могучий духом и двужильный.
Пусть он не очень щепетильный,
Но энергичный и мобильный,
Как наш Небесный Господин.
Он великан и исполин,
И самый умный властелин,
Способный покорить Берлин,
Держа страну в ладонях сильных.

- Вот и держи теперь ответ, -
Ему сказал Апостол строго, -
Ты для чего напялил тогу?
Чтоб вся страна шагала в ногу?
Хотел ты покорить весь Свет.
Нарушил Господа завет,
Прославив нож и пистолет.
Тебе мой дружеский совет:
В грехах покайся перед Богом.

- Я грешен, Господи, прости.
Хотел пройти без катаклизмов,
Но не сумел добить марксизма.
И ненавидя сионизма,
Я мало на своём пути
Успел евреев потрясти.
Да, я не Ангел воплоти,
Но справедливость соблюсти
Позволил идеал нацизма.

- Чем провинился иудей? –
Спросил Апостол, - сколько страсти.
Его готов порвать на части.
Ответил Гитлер: - нету счастья,
Пока есть хоть один еврей -
Порода гнусных торгашей.
Не хватит газовых печей,
Чтоб уничтожить их как вшей.
И их финансовые власти.

Они за горло держат люд
Своим костлявым цепким златом.
За их паршивые зарплаты
Им подчиняются солдаты,
Неправедный продажный суд.
Всё покупают, продают.
Всем миром правит вор и плут.
И уничтожить власть иуд
Способен только звон булата.

Они всегда, они везде
Где раздаётся звон монеты.
Их нацией полна планета.
Коварно, алчно племя это.
Их пейсы даже на звезде,
И в Палестине на песке
Они оставили свой след.
Распятый ими на кресте,
Погиб Иисус из Назарета.

Узнать их можно по лицу,
И никогда не спутать с немцем.
На шее носят полотенца,
И добавляют кровь младенцев
В свою пасхальную мацу.
Они поверили глупцу
И фанатичному лжецу.
Призвать заблудшую овцу
Придумал этот хитрый Герцль.

Они придумали марксизм
И их теория опасна:
Что люди делятся на классы –
Арабы, персы, папуасы.
Будь ты индус и караим.
Будь ты хоть житель Филиппин.
Капиталистами гоним,
Любой рабочий дорог им.
Им всё равно, какой ты расы.

Прервал Апостол эту речь:
- Я понял, что твоё желанье
Найти евреям наказанье.
Чтоб всем народам в назиданье
Звенел, дамасской стали меч.
Для этой цели без предтеч
Устроил в мире эту сечь.
Построил Бухенвальда печь.
А где источник созиданья?

Когтистой свастики удав
Европу сжал в своих объятьях.
Решил, что все арийцы братья.
Притом небесные проклятья
На них безжалостно послав,
В них разбудил звериный нрав.
Заветы Господа поправ,
Спокойно умереть не дав,
В кругу семьи в своей кровати.

Твой бесноватый мозг чумной
Создал бредовую идею,
Что все пейсатые – плебеи.
Ты говоришь, что в Бога веришь,
Но божий Сын был иудеем.
Небесной правил он страной.
Евреем был Адам и Ной.
А ты стоишь передо мной,
Суд, ожидая неземной.
А я ведь тоже из евреев.

Ты долго ездил по мозгам
Несчастным жителям Берлина,
Что немец должен быть блондином.
Глаза светить ультрамарином,
Иметь высокий стройный стан,
Как минарет магометан,
Как Геринг – обожатель дам.
А посмотри, какой ты сам.
Твои идеи для кретинов.

Ты кипятишься, держишь речь.
А знаешь сам, какой ты расы?
Ты далеко не светловласый,
Мал ростом, не голубоглазый.
Постой, молчи и не перечь.
Хоть твой язык остёр как меч,
Ты как евреи узкоплеч.
Таких как ты бросали в печь,
Рейх, избавляя от заразы.

Тобой разбужен Сатана.
Тебе скажу я с укоризной:
Теперь теория нацизма
Национальным эгоизмом
Зовётся. Сквозь слова видна
Несправедливая война,
И в этом есть твоя вина.
Твоя теория вредна
Для тех, кто ищет правду жизни.

От этих гнусных лживых слов
В мозгах людей бурлят вулканы.
Нельзя гнобить чужие страны.
И нанося на сердце раны,
Их превращать в своих рабов.
Гнать прочих от своих столов
Во время праздничных пиров.
А стадо по числу голов
Считают, если те – бараны.

Никто пока ещё не смог
Весь мир поставить на колени.
Тираны многих поколений
В плену таких же настроений
Шагали не жалея ног.
Ты не усвоил их урок.
Господь не очень им помог.
Таких ссылал обычно Бог
На муки в огненной гиене.