Фёдор Кузьмич

Почтенный старец с бородой
Перед Петром, с вратами рядом.
Пустынник пред эдемским садом,
Как перед воинским парадом,
Весь в рубищах, как лунь седой,
Высокий ростом, но худой,
Стоял голодный и босой
И с непокрытой головой,
С проникновенным умным взглядом.

- Скажи мне старец, не таясь,
Апостол Пётр увещевает, -
Кто ты такой, не понимаю,
Хотя в лицо тебя я знаю?
Кто ты – отшельник или князь?
Как смог ты в жизни раздвоясь,
Из злата, опустившись в грязь,
Сменить себя и ипостась?
Кем сам себя ты ощущаешь?

- Две жизни не даёт нам Бог.
Лишь Иисус из Назарета,
Назло завистникам, клевретам,
Сумел подняться над планетой,
Народам, преподав урок.
Его урок пошёл мне в прок, –
Сказал старик, - две жизни смог
Прожить я, победив порок,
И много странствуя по свету.

В великолепии дворца,
Среди картин и стен атласных,
Родился я и был обласкан
Своею бабушкою властной,
По воле нашего Творца.
Жил в ожидание венца,
Не помня о правах отца.
И видел как с его лица
Всегда струился взгляд несчастный.

Вот провели в последний путь
Мы бабушку. Отец на троне,
А я юнец ещё зелёный.
И у тщеславия в полоне,
Себя позволил обмануть.
Грех возложил себе на грудь,
Позволив батюшке свернуть
Злодею шею. Просто жуть,
Не отмолиться на иконе.

Раз,  совершив смертельный грех,
Ты можешь сотни раз молиться,
И на святилища креститься,
Ты  как подстреленная птица,
И как расколотый орех.
Тебя не радует успех,
И нет веселья от потех.
Ты слышишь сатанинский смех
Во всех покоях и светлицах.

А я на троне восседал.
Мне было это не по нраву,
Хоть убедили, что по праву
Возглавил русскую державу.
Но червь мне сердце прогрызал,
И душу мне колол кинжал
За то, что я как злой шакал,
Цареубийцам потакал,
Отца, покинув на расправу.
 
Но закружила карусель
Державных дел и дел придворных.
Страну растаскивали воры,
Хитрец и прохиндей проворный.
За мартом наступил апрель.
Забыв про спальню и постель,
Из пламени нырнул в купель
Полков, заводов, стапелей,
Штыков, винтовок и затворов.

Мечтал я в юности порой,
Как буду править на престоле.
Как дам своим крестьянам волю,
Чтоб на своём огромном поле
Трудились над своей землёй,
Во славу Родины родной.
Кормили хлебом род людской.
Молились за престол святой,
Садясь за сытное застолье.

Как эти грёзы хороши.
Мы в молодости так спесивы.
Как ясно видим перспективы,
Так горячи и горделивы,
Живём порывами души.
Нас окружают фетиши,
Мы жить и действовать спешим.
Но жизнь способна придушить
Все наши лучшие порывы.

Не просто осознать умом,
Что ты российский император.
Ты и судья и прокуратор.
Отец для каждого солдата,
Тех, кто живёт своим трудом.
Всё время думаешь о том,
Что должен защитить свой дом.
Тем более, что за бугром
Прорвался к власть узурпатор.

Он пол Европы покорил.
Дрожит земля под сапогами,
Солдаты двинулись рядами.
Раздался гул над головами.
Охвачен дымом фронт и тыл.
Град ядер тысячи мортир,
Свист пуль и ржание кобыл.
Где взять солдату столько сил,
Чтоб сладить с лютыми врагами.

Блестят на солнышке штыки.
Враги накинулись все сразу.
У русских раздались приказы –
Прогнать заморскую заразу.
Их шашки с пиками легки,
Они рубились в две руки,
А у излучины реки
Стояли намертво полки,
И наш фельдмаршал одноглазый.

Непросто победить в войне –
Владеть искусством боя надо.
Иначе войско, словно стадо,
Бежит от звука канонады.
Грустит Наполеон в окне,
Первопрестольная в огне…
Французы на Березине,
И узурпатор на холме,
Бежит с остатками армады.
 
В баталиях повержен тать,
Разбита армия французов.
Версаль, Париж, Лион, Тулуза…
Жаль, не дожил старик Кутузов,
И не видал как наша рать
Смогла победно прошагать,
И прославлять Россию мать.
И над Европою опять
Звучали вместо пушек музы.

Отправлен в ссылку супостат,
Где горевал от укоризны.
А наша славная отчизна
По павшим заказала тризну.
Вот, наконец, умолк набат,
Помолвлен с ножнами булат.
Добротный новый дом солдат
Возвёл на пепелищах хат.
Стал возвращаться к мирной жизни.

Нет фронта, повсеместно тыл,
Не слышно канонады белее.
Пшеницей колосится поле,
И всё российское раздолье.
Артиллерийский ствол остыл.
Я сам себя тогда спросил:
- Ну, где твой юношеский пыл?
Что из того осуществил
За четверть века на престоле?

Я задавал себе вопрос,
Что принесло моё правленье?
Цареубийства преступленье,
Москвы горящие поленья,
И трупы воинов у берёз?
Крушенье юношеских грёз,
Потоки горьких вдовьих слёз?
Я охраняю, словно пёс
Страну в болоте по колено.

Морщинами покрылся лоб.
Катясь в коляске по дороге,
Стал чаще помышлять о Боге.
И, наконец-то в Таганроге
Решился лечь в просторный гроб.
Благословил на это поп,
Гвоздём забил тот гроб холоп.
Я видел траурный поход
В толпе, таких как я – убогих.

Раздался колокольный звон
И туча над Невой проплыла.
Не первый раз такое было,
Чтоб гвардия кого-то силой
Сажала на высокий трон.
И бабушку, презрев закон,
Помазал под булатный звон,
Весь петербургский гарнизон,
Столицу, вздыбив как кобылу.

Я с болью в сердце наблюдал,
В толпе на площади дворцовой,
Как звонко цокали подковы.
Пытался растоптать основы
Мятеж и вольнодумства шквал.
А знаменитый генерал
Кого-то матерно ругал.
И я уныло отмечал,
Что  мы к порядку не готовы.

Я с грустью наблюдал итог
Четверть векового  правленья -
Плоды крамольных настроений.
Но, слава Богу, на колени
Мой младший брат поставить смог.
Из мятежей не выйдет прок.
Я, наконец, извлёк урок:
Меня наказывает Бог.
Отцеубийству нет прощенья.

Теперь есть время рассуждать,
А разума пока в достатке.
Я видел: всё не так уж гладко.
Вельможи на награды падки,
Кичиться родословной знать.
А каждый самозваный тать,
Возглавив голодранцев рать,
Способен запросто топтать
Устои мира и порядки.

Мятеж способны придушить
Обычно дорогой ценою.
Немало ляжет в гроб героев.
Как правило, под аналое
Ложатся лучшие мужи.
А бывшего царя в глуши
Гнетёт смятение души.
А вдруг не так уж хороши
Такие ясные устои.
 
Я начал с чистого листа,
Пройдя свой путь до половины.
Шагал босой через долины,
Оставив прежние кручины,
Поняв, что жизнь была пуста.
Мелькали за верстой верста.
С молитвой на своих устах,
И уповая на Христа,
Покинул мягкие перины.

Из золочённого дворца
Ушёл на вечные скитанья.
Жил как придётся подаяньем,
Ходил в Собор за покаяньем.
Искал советы мудреца
И сердобольного купца.
Скрывая то, что бывший царь,
За убиенного отца
Готов был принять наказанье.

Пол жизни я прожил вдали
От петербургского разврата,
От блеска роскоши и злата.
В душе, надеясь на расплату,
За всё, что в жизни нагрешил,
За необузданный свой пыл,
Пока стоял я у кормил.
За слёзы вдов, что я пролил,
За гибель каждого солдата.

Я понял: это началось
Во времена великой смуты.
Россию оплетали спруты.
Её крамолою опутав,
Сломали в колеснице ось.
Всё как попало понеслось,
С тех пор в Державе вкривь и вкось.
В монархию был первый гвоздь
Забит оравой подлых плутов.

Как «грозный» царь не лютовал,
Отдав опричне на расправу
Свою великую державу,
Он правил Родиной во славу,
Земель врагам не раздавал.
Кнутом холопов угощал,
И грыз Отчизну как шакал.
Но трон российский получал,
По воле Господа, по праву.

А узурпатор Годунов –
Плебей, Бог весть, какого рода,
Стал лебезить перед народом,
Давая выбора свободу.
На поводу у болтунов,
Льстецов продажных и лжецов,
Всех голодранцев без штанов,
Тех, кто на мерзости готов,
И недорослей безбородых.

Хотел, чтоб люди на поклон
Шли молча, словно малы дети.
Он их сгонял на площадь плетью,
Чтобы его смогли приветить.
С тех пор народ решил, что он
Ни божья воля, ни закон,
Сажает на законный трон.
И этим глупый пустозвон
Поверх державу в лихолетье.

Вот я стою перед тобой,
Покаявшись как перед Богом.
И у небесного порога
Молю у Господа немного,
Готовясь в мир войти иной
Своею грешною пятой.
Склонять седою головой,
Прошу студеною порой:
Суди меня Апостол строго.

- Что делать мне с тобой старик? –
Сказал Апостол, - я не знаю,
Ты вроде не достоин рая,
Но посмотреть с другого края,
Ты многолик, но не двулик,
И в суть религии проник
И уловил тот главный миг –
Бог милосерден и Велик.
И тем, кто кается – прощает.

Ведь суть религии проста.
Мы все греховны от рожденья,
В плену греховных наслаждений.
Но тот, кто молит о прощенье
И верит искренне в Христа,
Душа пред Господом чиста,
И не лукавые уста,
На путь раскаяния стал,
Достоин божьего знаменья.

Тебя, пожалуй, примет Бог
В свои горячие объятья.
Ты снял с души своей проклятье.
Сменяя мягкие кровати
И императорский чертог,
Нашёл  дорогу без сапог,
Дорожный посох, сена стог.
И важно, что постичь ты смог,
Что на земле все люди братья.